class="p1">— Может быть, вы желаете познакомиться с одной симпатичной барышней? — спросил Аракелов невинным голоском.
— Какой еще барышней? — огрызнулся преступник. — Мне сейчас не до амурных дел.
— Охотно верю. Но я хочу познакомить вас с особенной барышней. Вы лично... Как вас там?.. Вы лично, господин Александр Нестеров, проводник товарных вагонов, стреляли в нее, ранили. Она потеряла сознание, но не скончалась, как вы неосторожно предполагали. И она узнала в вас не проводника, а Виктора Ботта. Она в соседней комнате. Хотите, познакомлю?
— Врет она все! — завопил негодяй. — Все врет!.. Я не принимал участия в захвате телефонной станции!..
— А откуда вам известно, что мы вас в этом обвиняем? — тихонечко спросил Аракелов. — Впрочем, мы сейчас и познакомим вас с «телефонной барышней».
Я, присутствовавший при этом допросе, просто расцеловать был готов моего друга. Удивительные способности у человека.
Вошла телефонистка с рукой на перевязи. Бледненькая, с застывшим ужасом в глазах, она, глянув на юнца, произнесла страдальчески:
— Он... Виктор Ботт. Мы с ним на одной улице жили... — и потеряла сознание.
Девушку быстро привели в чувство. Отправили домой. Аракелов поинтересовался:
— Ну так как?.. Вы Нестеров или все же Ботт? Виктор Ботт?
— Ботт, — после некоторого раздумья тихо произнес негодяй. — Только прошу не путать с моим братом: я — Виктор, а он Евгений.
— Ну и слава аллаху, — улыбнулся Аракелов. — А насчет имени не тревожьтесь. Вашего душегуба-братца мы с вами, тоже душегубом, никогда не спутаем.
— Я... Я хочу жить, — убийца произнес эти слова тихо, но мне показалось, что он орал на всю вселенную.
— К сожалению, жить вы будете. Девушки-телефонистки тоже очень любили жить, радовались весне, цветам, мечтали о любви, о счастье с любимым. А бандитский отряд, который вы возглавили по поручению брата Евгения, перестрелял девушек. Не всех... Но многих!..
Ботт, бледный, как мертвец, вскинул на Аракелова безумные глаза. Хоть убей, не могу сказать, какого они были цвета... Они были цвета ужаса.
— Жить!..
— К великому сожалению, — помрачнел Аракелов, — жить будешь, подонок!
И Виктор Ботт выжил. Как несовершеннолетнему ему заменили смертную казнь десятью годами лишения свободы.
Вот ведь как получается! Я, юрист, воспитанный на традициях классической школы права аббата Беккариа, формалист, если по-честному, юридический крючок... воспылал тогда ненавистью к законности. Хотя, если правду сказать, законность есть всегда законность.
Зато его совершеннолетнего братца, Евгения Ботта, постигла суровая кара. И не его одного.
Открылась, наконец, и тайна убийства Блаватского, одного из самых яростных врагов революции, главарей ТВО. Как-то пришла в уголовный розыск старушка, сгибаясь под тяжестью длинного свертка, обмотанного брезентом.
— Осень, прошлую, — прошамкала старая, — Евгений Ботт принес мне на сохранение. Сказал, что в этом самом... Охотничьи ружья и прочая. Я, глупая, и взяла. А как поведали мне о братцах Боттах, так и сомлела от чувств. От таких всякого горя натерпеться, что воды из кувшина испить. Возьмите, за Христа ради, его заклад.
Вскрыли сверток — три японских карабина. В разобранном виде, густо смазаны тавотом. Аракелов темпераментно размахивал руками:
— Ва!.. Совсем рядом были. Ведь из этих «Арисака» убили Блаватского!
Виктор Ботт, взглянув на винтовки, затрясся:
— Во всем виноват Осипов. Он приказал убить Блаватского!..
— Кто участвовал в убийстве?
— Сашка Стремковский, брат мой Женька, Искандер Романов!.. — преступник залился горючими слезами.
— Где брат и Стремковский?
— Бежали вместе с Осиповым.
Дело об убийстве Блаватского передали в ЧК, в следственную комиссию Богомолова. Отправили в ЧК и Елизавету Муфельдт, поскольку она, прежде всего, представляла собой ярого врага Советской власти. На прощанье Фриц Янович Цируль все же спросил ее:
— Не грызет совесть?.. Навели банду Абрека даже на генерала Мельникова, вашего родственника. И мы знаем теперь, что в похищенном мягком полукресле было много валюты, что «липовое» завещание Мельникова на ваше имя состряпано подлыми руками.
Муфельдт, постаревшая, с опущенными чертами лица, пожелтевшая, зловеще ухмыльнулась. Произнесла, сдерживая ярость:
— Вас всех... Всех!..
И умолкла. Однако тем, кто слышал ее слова, стало жутковато, хотя она и на крепком запоре и скоро вообще перестанет существовать.
Что касается Осипова, то он с небольшой группой мятежников все же сумел пробраться к Мадамин-беку в Фергану. Несколько месяцев он принимал участие в бандитских набегах. Но его шайка таяла, неся потери в схватках с частями Красной Армии. И тогда кровавый авантюрист укрылся под крылышком эмира Бухарского.
Правительство РСФСР через своего дипломатического представителя в Бухаре — Аксельрода потребовало от эмира выдать Осипова как преступника, а вместе с ним и остатки его банды: Евгения Ботта, Тейха, Гагинского, братьев Стремковских и еще восьмерых его сообщников, чьи руки обагрены кровью.
Эмир Сейид Алимхан, после некоторого раздумья, выдал сообщников Осипова, но не как преступников, а как якобы... дезертиров «дружественной эмиратству Красной Армии». Что касается Осипова, то эмир, выполняя настоятельную просьбу английской разведки, заявил Аксельроду о том, что пребывавший некоторое время в его эмирате «полковник» Осипов... бесследно исчез, видимо, боясь ответственности. В действительности же кровавого палача и ренегата Сейид Алимхан тайно переправил за кордон.
Горько, обидно, но что поделаешь? Негодяй ушел. И все же я верю: постигнет суровая кара и Осипова.
Я уже писал о том, что басмачество хиреет. Многие шайки сдаются на милость новой власти, хотя отдельные банды еще свирепствуют. Что особенно отрадно — против басмачей выступают коренные жители Узбекистана. Упомянув чуть ранее о капитуляции Мадамин-бека, хочу сейчас оставить об этом для истории некоторые красноречивые детали.
Двадцативосьмилетний Мадамин-бек (Мухаммед Амин-бек Ахматбеков), осознав безвыходность своего положения, решил сдаться на милость победителей, тем более, что ему и его «армии» была обещана амнистия.
По рассказам очевидцев и сообщениям прессы, позволю себе нарисовать сейчас картину последних дней «армии» Мадамина.
Близилась весна двадцатого года. Мадамин-бек, главарь «Мусульманской армии», в раздумье сидит на белой кошме, облаченный в английский френч. Невеселые думы грызут его мозг. Его загнали красные аскеры как шакала. Холодно, мозгло, хотя и чувствуется приближение весны. Кишлак Кара-тепе. Подалее, в долине, Наманган, куда уже «великому беку» не пробиться. Армия его тает. Сдались красным командующий «Крестьянской армией» эсер Монстров, один из опытнейших военачальников полковник Сулейман Кучуков, «военный министр» генерал Муханов, непобедимый палван, великан Мулла-Умар Незаметдинов!.. Конец... Всему конец!
Мадамин-бек встал, прошелся по дорогому гератскому ковру. Взгляд его остановился на зеленом «священном» знамени газавата, с вышитыми серебром звездой и полумесяцем.
