Редактор смотрел на Гену с ласковым укором.
— Тебе двадцать лет, — сказал он, — двадцать лет! И ты смотришь на мир умными глазами. А ты смотри еще и добрыми, добрыми глазами! При виде обросшего мужика у тебя портится настроение… А знай, что он, этот мужик, пять норм дает. Пять, Гена, пять. Он многое вынес. Он терпелив и силен. Смотри на него добрыми глазами! И не засоряй себе глаза этим самым… сором из избы.
— Я понял, — сказал Гена.
Он поднялся и пошел к двери.
— Писать, что ли, о столовой? — спросил он, остановившись.
— Пиши, Геннадий, о столовой, — сказал редактор.
3
Гена вошел в свой дворик.
На низком крыльце сидел Денис, возле стояли его жена, падчерица Люська и ее муж.
— Здравствуй, Гена, — сказала Люська. В грудном густом голосе ее была особенная суровость, которая вроде бы не относилась к окружающим.
Денис дружелюбно ухмыльнулся.
— Пришел, милый ты мой!..
— Перестань, — сказала Люська, — у него имя есть.
Денис поглядел на нее, хотел что-то сказать, но Люська отвернулась.
— А ты сядь! — крикнул Денис мужу Люськи, и тот с покорностью опустил бабий зад на приступок.
«Я его терплю, заметьте», — как бы говорил он всем своим видом.
— Мне с тобой неинтересно говорить, — внушительно сказал Денис, и зять его протяжно вздохнул и слегка улыбнулся. Жена Дениса улыбнулась заодно с ним. А Денис вертел в пальцах крохотные ботиночки.
— Вот, Гена, купил внучонку…
— Перестань, — сказала Люська. — Мама, унесите, пожалуйста.
Та опять улыбнулась, унесла ботиночки в сенцы и вернулась.
— Гена, — сказал Денис, — ты знаешь всю мою жизнь…
— Перестань, — сказала Люська.
Денис поднялся.
— Пойдем, Гена, поговорим.
Но он не спешил уходить, оглядывал свою родню. Высокомерно бросил зятю:
— А с тобой мне неинтересно разговаривать. Пойдешь домой — не забудь ботиночки, которые я купил. Понял?
— Понял, — равнодушно ответил муж Люськи.
«Денис им чужой», — подумал Гена.
Они шли со двора, и он мягко поддерживал Дениса под руку. Пыльная белая тропка, виясь плавно, как в ленивой зевоте, уходила к речке. Они сошли по ней и сели на траву.
— С ним говорить неинтересно, — сказал Денис. — Я с друзьями-товарищами умел посидеть и поговорить, и я, Гена, детально и тонко умел подойти ко всем вопросам техники. Я знаю вплоть до принципа работы противомагнитных часов индукционного действия автомобиля. Вот я этому дураку могу задать простой вопрос, и он не ответит, хотя механизатор. Ты едешь на ЗИС-5 или 355-М…
Мимо проходили дети и остановились послушать.
— …полностью исправный и полный воды радиатор, и он закипел до пару. Ты поглядел на щиток приборов и увидел полную разрядку. Двадцать на амперметре. «Как влияет вода на амперметр?» — подумашь ты. И если хорошо подумаешь, то обнаружишь: лопнул ремень вентилятора, перестал вращать водопомпу и динаму. Потому пар и амперразрядка… — Он вздохнул.
— Почему ты, Денис, не идешь опять шофером? Или компрессорщиком? — спросил Гена.
— Не пойду, — сказал Денис, и вчерашнее непонятное упорство было в его голосе. — Я, милый мой, видным человеком мог стать. Ты спроси…
— Не надо, — тихо попросил Гена и стал прогонять мальчишек.
— Не надо так не надо, — согласился Денис, однако обида просквозила в его голосе. — Ты опиши мою жизнь, а? Опиши! Как бросила меня прекрасная девушка Катя, как потом машину угробил и наказание отбывал. Как вернулся, и не было правов и доверья! Про все! Люська отцом никогда не звала… муж у нее дурак. Про все, а?
— Неужели у тебя ничего хорошего не было? — спросил Гена. — Такого… чего ты захотел бы опять?
— Нет, — сразу ответил Денис. — Такого? — Он задумался. — Чтобы, значит, опять? Не знаю. А вот, — вдруг он сказал: — есть гоночная машина, тыщу километров дает в час. Знаешь?
— Не знаю, — сказал Гена.
— Не знаешь! Завод «Шмидт» выпускает. В Германии. Двигатель — реактивная турбина. Через три секунды, как стронется, сто километров в час…
Дети, которых прогнал Гена, опять приблизились и слушали. Рты их были приоткрыты, и глаза смотрели с восторгом и доверием. Гена невольно поглядел на Дениса. И опять, как вчера, поразило выражение довольства на его лице.
Хорошее воспоминание о прошлом? Но он сам говорит, что ничего хорошего не было. Чем же он доволен, чем счастлив?
— Слушай, — сказал он, — слушай, Денис, а я напишу про тебя.
Денис кивнул:
— Про все. Про все, милый ты мой. Я почитаю. — Он помолчал и усмехнулся: — Может, что и пойму… что она за жизнь у меня, а?! — Он привскочил, хлопнул Гену по загривку. — А?! Ты чуешь? — И стал махать руками, воодушевляясь, преображаясь лицом, будто вот, за ближним днем, ждет его другая, новая жизнь, непохожая на прежнюю, окаянную.
Расходились по домам, и он все повторял:
— Может, что и пойму, а?!
4
Несколько дней Гена работал очень упорно: старался точнее припомнить, что говорил ему Денис, даже уточнил у матери, когда он женился; ходил и на мясокомбинат — поглядеть стенгазету, в которой было написано про Дениса.
А когда написал и перечитал, взяла его досада: ничего интересного, просто — описание маетной жизни.
«Не то, — думал он с отчаянием, — совсем не то! Печатать такой материал нельзя. Его и показывать-то стыдно. Порву и начну снова!»
Но порвать написанное он не успел, его вызвали к редактору.
Редактор сказал, что газетная работа есть творчество, не освобождающее, однако, сотрудника от ежедневных двухсот строк. Уже три дня Гена не сдавал ни строчки.
— Знаете, — заспешил, заволновался он, — опять у меня не получилось… Только, знаете, очень интересно может получиться. Очень оригинальный человек…
Редактор смягчился, велел показать материал, а, прочитав, сказал:
— Придется подсократить.
— А, знаете, я хочу переделать… это совсем не то!
— Подсократить, подсократить, — оживленно бормотал редактор. — Только, — он покрутил, пощелкал пальцами, — нужен еще один материал. О положительном человеке, понял! Тогда можно будет дать под общим заголовком. Например, «Две жизни», а?
Гена опять хотел сказать, что это совсем не то и надо переделать, но побоялся, что еще три дня просидит, и неизвестно — понравится ли другой вариант редактору. Он промолчал.
Вскоре материал о положительном человеке сдал один из сотрудников, и через несколько дней о жизни Дениса и того положительного человека было рассказано в газете.
5
Он сидел в горнице и ждал, когда придет с работы Денис. Матери дома не было.
Вот истомленная ветвь карагача легла на подоконник, и в окне возникла лохматая голова Дениса.
— Я сейчас зайду, — сказал Денис, и Гена услышал, как глухо затопали его шаги. Открылась и, сильно бацнув, закрылась дверь.
Денис встал над Геной.
— Падло! — со смаком воскликнул Денис и занес над ним тяжелые руки. — Мокрое место оставлю… за позор!..
Гена присел и резко подался в сторону, в два прыжка очутился у дальнего края стола.
Денис расстегнул куртку и шумно дышал.
— Денис! — крикнул Гена. — Не тронешь, если покаюсь?
— Нa хрена мне это, — сказал Денис, щедро сплюнул на пол и пошел в обход стола.
Убегая, спасаясь от него, Гена крикнул:
— Денис… отчего хорошие люди пропадают?
— Законы тяготеют — надо знать!
— Ты детально и тонко…
— Ага! — Денис остановился и перевел дух.
— Начальник цеха знает, кого брать компрессорщиком! Ты сможешь!
— Известно.
— С мужем Люськи тебе неинтересно разговаривать! Жизнь у тебя мука!
— Известно, мука, — сказал Денис. Он стоял как победитель. Чувство удовлетворения переполняло его добротой и всепрощением. — Милый ты мой. Ничего хорошего не было в моей жизни. Ты понимаешь?
— Понимаю, — ответил Гена, не глядя на него.
— Пойду, однако, еще раз почитаю, что ты написал. — Он помолчал. — Ндрав у меня плохой. Тебя вот обидел, заместо чтобы прочитать как положено.
«Пусть почитает, — подумал Гена, — может, что и поймет, что за жизнь у него».
«Нет, — подумал он, — из моей статьи не поймет он ничего».
«Но, может быть, он сам разберется, поймет? Да, да! Без меня, сам!»
И он понемногу стал успокаиваться.
6
— Я верил в тебя, — говорил редактор, — верил и не ошибся.
Он держал в руке толстенькую кипу конвертов, любовно взглядывал то на Гену, то на конверты — в них были отклики читателей на последний материал Гены. О Денисе.
— Поздравляю, коллега!
— Я рад, — сказал Гена, — рад… если вам приятно.
— А ты еще и скромник. — Редактор положил конверты на стол, прихлопнул их ладонью и поглядел на часы. — Обедал?
