— Мой долг помочь сдать вовремя школу, — заговорил завуч. — От вас здесь зависит настроение многих детей. Кстати, и ваше тоже…
И Игорь с Антоном притихли. Ждущие и молчаливо кающиеся, они готовы были сделать и сотворить что угодно, только бы вернуть настрой Долгановскому. На какую-то минуту их объединила одна забота и цель, общее дело людей, строящих сельской детворе школу. И это мгновение ощутилось не только практикантами, но и самим завучем. Он угадал их состояние и, словно прощая, дал понять, что обеспокоен он теперь больше поведением их мастера.
— Придется вам, Юрий Владимирович, — подытожил Долгановский медленным и устало-успокоительным голосом, — платить за дранку. Из собственного кармана. В таком виде ее нельзя набивать…
Продолжать спор с Долгановским Щербакову явно расхотелось. И завуч смягчился:
— Распорядитесь, чтоб дранку немедленно разложили на сухом месте.
— Божков и Камышкин, идите сюда, — позвал мастер стоявших поблизости Игоря и Антона. — Перетаскайте кули на солнечное место, а когда дранка подсохнет, занесите в школу.
Оба согласно кивнули. Сняли спецовки, разулись и, оставшись в трусах, принялись за работу.
— Ничего себе — доверили, — съехидничал Игорь, складывая кули подмокшей стороной кверху. — Гордись!
— Как пить дать, последними будем! — Антон негодовал. — Слышал, что сказал Долгановский: «Сорвете срок — на себя пеняйте».
— Правильно сказал, — заметил Игорь. — К сентябрю надо во что бы то ни стало школу сдать.
Он припомнил приходившую к ним детвору, во все глаза разглядывавшую свою новую школу. Вспомнил девчушку, угощавшую ягодами. Какой счастливой она была, какой щедрой!
— Не уложиться к сентябрю, — вздохнул Антон.
Игорь даже куль опустил.
— Подумай, что говоришь?
— Сам посуди. Скоро начнут штукатурить, а дранка сырая. Да и место рабочее у нас с тобой не готово, все с кулями возимся. — Лицо Антона помрачнело, стало на редкость серьезным. Ровно бы от срока сдачи зависело его будущее.
Только тут понял Игорь, что не знал до конца Антона. Кажется, и ходили в одну школу, и жили рядом, а вот знал плохо. Сейчас будто впервые увидел, что значил для Антона труд, чем было для него единство слова и дела, отдаваясь которому он выкладывался без шума и лишних слов, с упорством.
Вороша мокрые кули, он взглянул мельком на Антона, и загорелое лицо его показалось прокаленно-кирпичным, а черные волосы уподобили Антона вождю индейцев из множества виденных фильмов. Жесткие волосы друга стояли торчком, и это еще больше усиливало пришедшее на ум сходство.
Нелегко жилось дома в деревне Антону.
Отец его, инвалид войны, возил на сдачу колхозное молоко, после чего заглядывал в магазин за чекушкой. И так начекушивался, что конь привозил хозяина сам. Хозяйничала дома мачеха, незлобивая и отходчивая. Когда Игорь наведывался, Антон с крайней неохотой покидал меньших братьев и лишь ненадолго уходил выкупаться либо поиграть в волейбол у колхозного клуба.
В ПТУ учился хорошо. Штукатурить дома Антону нравилось. Он любил свое дело и не искал иного, как это было вначале с Игорем, поступавшим в другое училище. Набрасывая раствор, возясь с мастерком или теркой, он чаще всего молчал. Заговаривал во время работы редко, например, когда что-то вынуждало его, как сегодня. Игорь подозревал, что мысли Антона были о Светке.
— Не бери в голову, — дружески улыбнулся Игорь. — Дранку мы, конечно, перенесем. Отказываться поздно. Да и неудобно. А подмостки поставим после ужина. Придем и поставим, чтобы от ребят не отставать.
Антон, оживляясь, посмотрел на напарника. Взгляд его говорил, что предложение дельное и принимается.
— Не удивляйся. На час работы! Наверстаем! — И Игорь запел песню про бедняка и долю, в которой если затужить — обидит и курица.
Антон повеселел. Про себя же Игорь заметил, что если бы послать их вместе в космос, то наверняка получился бы неплохой экипаж.
— Тебе ничего ребята не говорили? — спросил его Антон, отвлекаясь от дел.
— Нет. А что?
— Послезавтра за яблоками вылазка в соседний совхоз. Пойдем, после ужина?
— За яблоками ходить — не кули переносить, — срифмовал на ходу Игорь, взваливая на плечи очередную партию рассыпанной дранки.
Завуч с мастером ушли. И даже хорошо, что ушли. По крайней мере некому над душой стоять.
Напарники переносили дранку. Как только брали они отяжелелый от влаги очередной куль, настроение тотчас же падало от непредвиденно подкинутой им судьбой работы.
— Просто везет на гнилую дранку, — заметил напоследок, смирясь, Антон.
Пропустить бы Игорю мимо ушей. И все бы кануло в прошлое. Но Игорь не сделал этого.
— В каком смысле? — спросил он.
— У вокзала, помнишь, попалась? Теперь здесь.
— А что у вокзала? Дранка как дранка.
— Забыл ты, что ли? Мазутный куль?!
Игорь мгновенно вспомнил ту дранку. Вспомнил не вообще всю, а лишь куль, оставшийся напоследок. Тот самый, который мастер посоветовал им использовать.
Теперь-то ему было ясно: сырая, обмазученная дранка была такого же качества, как и эта.
— Слушай-ка, Антон… — начал Игорь нерешительно, а затем, почувствовав уверенность, спросил: — Знаешь почему у нас полз там раствор? Почему не держался он на той стене в городском доме?
Антон выпрямился, ожидая ответа, хотя по настороженно застывшему лицу Игорь понял, что он и сам догадывается.
— Она же мокрая была! Слышал, что сказал Долгановский: мокрая дранка под раствором не просыхает. Понял?
— Понял. И хорошо придумали тогда, — поддакнул Антон, наклоняясь за очередным кулем. — Правильно придумали, — выносил он свое заключение. — Залепили алебастром.
— Хорошо еще, что успели. Слушай, Антоша, — так называл Игорь напарника в минуты особо хорошего расположения. — А что, если о нашем способе мастеру сказать, а?
— Не уверен, что ему придется по душе.
— Зато есть выход, если дранка окажется непригодной… Да и нос Долгановскому утрет, докажет, что и на этой дранке штукатурка держится. Надо только побольше добавить в раствор алебастра. Если же не поверит им мастер, пусть зайдет в дом у вокзала, сам убедится…
— Это ведь, Игорек, брак, что мы с тобой тогда сделали, — заключил в осторожном раздумье Антон.
— Брак?.. Но если штукатурка не опала, значит, можно и так делать?
— Чудак, если не опала сейчас, опадет позже.
— Прежде надо увидеть, — не сдавался Игорь. — А чтоб увидеть и убедиться, следует выбраться в город. И зайти в ту квартиру.
— Так тебя и впустят.
— Впустят, если вежливо попросить.
— Поговори с мастером. Не думаю, чтоб жильцы нам обрадовались.
— Что гадать. Пойду поговорю.
— Смотри только, как бы нам это боком не вышло. На то и делается раствор в пропорциях: столько-то извести, столько-то песка, алебастра, цемента… — рассудительно излагал другу Антон.
Житейская мудрость напарника удерживала, как могла, Игоря от необдуманной прыти, но того словно бы подменили. От мысли попасть в город и увидеть Милу он загорелся еще сильнее. Нелегко и непросто оказалось Антону отговорить друга.
— Подамся-ка я к Щербакову, — решил тот.
— Иди. Осталось немного. Управлюсь один, — сказал Антон, понимая его нетерпение.
Игорь нашел мастера около общежития.
— Что случилось? — спросил Щербаков.
— Да ничего. Все в порядке.
— А зачем здесь? Разве рабочее время кончилось? — Мастер не скрывал удивления.
— Поговорить хочу.
— Слушаю.
Как Игорю показалось, он быстро и складно поведал мастеру об их, по мнению Антона, браке в привокзальном доме. Но сказал он не все, а только то, что залепили они место, как говорится, вчистую — одним алебастром. О предложении воспользоваться этим методом — говорить он пока не решался. Важно было узнать, как отреагирует Щербаков на сказанное.
Мастер выслушал, подумал, что-то прикинул и без особого энтузиазма, словно бы мимоходом, бросил:
— Так иди и скажи Евгению Григорьевичу. Он тебе и посоветует, как быть и что делать. — Нельзя понять, всерьез сказал или отшутился. — Только честно. Как было. Договорились?
— Ладно, — буркнул в ответ Игорь.
На шутку вроде не похоже. Наверное, побаивался, как бы к случаю с намокшей дранкой не добавилась и халтурная работа его подопечных на прежнем месте. Пусть, мол, сами расхлебывают, я при чем тут?
А может, и не идти, не говорить ничего? Может, плюнуть, махнуть на все рукой. И какого черта полез, сам напросился… Но теперь, когда и мастер знает, отступать поздно. Теперь «про это» он может поведать завучу, и неизвестно, какой вывод последует, чего доброго — вообще не дадут диплома. А то и из училища вытурят. Отправят домой. Там начнут судачить: сбежал, скажут, а если не сбежал, значит, выгнали, исключили. В жизни часто так: говорят об одном, а на деле все по-другому. Как неудачнику, в деревне подберут на всю жизнь и прозвище. Нет, решительно не мог ехать Игорь Божков домой. Не годилось туда показываться, идти обратной дорогой из-за собственной же глупости.
