— Выходит, — сказал я, перхая, — ты нам мачехой приходишься? Так получается?
(Не мог я сказать ей «вы», хоть убей, не мог!).
Она с мольбой взглянула на Полю: что, мол, отвечать? помоги! Та накинулась на меня: ничего умней я не мог спросить? Неужели я не вижу, что Лиле не до шуток? Она не спала всю ночь, падает с ног от усталости. И предыдущую ночь она провела в дороге, тоже не отдохнула, понимаю я или нет? Они же из Ташкента летели, Лиля и папа, — не близкий свет. Ташкент — родной город Лили, да будет мне известно. Лиля там родилась, училась в школе, а потом окончила художественное училище. С папой они знакомы… сколько, Лиля?
— Три месяца, — еле слышно сказала моя молодая мачеха, потупив глаза.
— Три месяца. Вот!
— Неужели? Это срок, — сказал я, разглядывая ее с головы до ног. — Скоро можно справлять золотую свадьбу.
— Костя! Перестань!
Я не обратил внимания на сестру, продолжал:
— А зачем ты из гостиницы смылась? Он же там рвет и мечет. Сигареты смолит, вино дует, волнуется страшно.
— Правда?
— Ну да! Все гостиницы обзвонил, больницы, морги… Я его понимаю. Еще бы! Будь у меня такая жена…
— Костя! — опять вскрикнула Поля.
— Что Костя? Не мешай беседовать! Поцапались вы с ним, что ли?
— Нет, мы не ссорились, — окреп ее голос. Она на миг прикусила губу. — Это сложно объяснить. Я Поле рассказала… Я хотела уехать, но не получилось. Вот и все, Костя.
Имя мое она выговорила с трудом, будто заковыристое иностранное слово.
— Зови меня «сынок»! — запросто предложил я.
— Я тебя сейчас отколочу! — закричала Поля и застучала мне в грудь кулаками.
Меня вдруг охватило буйное веселье, эйфория какая-то, словно надышался чистым кислородом.
— А где его бывшая жена? — спросил я эту Лилю. — Он ее не прикончил, как Синяя Борода?
У нее гневно блеснули глаза, и вдруг по твердости и серьёзности ее голоса я понял, что она может быть не такой беззащитной и неприкаянной, как кажется.
— Твой отец разводится с женой. Ее зовут Галина. Они уже подали заявление в суд… по взаимному согласию. Он оставил ей квартиру и вообще все. — Так внятно она изложила.
— А сам в подвалах ночует?
— Нет, — покачала она головой без улыбки. — У меня есть комната. Я недавно получила.
— Ясно, ясно! Это хорошо, что есть комната. Меня с женой не приютишь, а? Я с женой уезжать собираюсь… к черту на кулички. Будем жить вчетвером, большим семейством. Как смотришь?
— С какой женой? Куда уезжать? Ты что, Костя, пьян? — перепугалась Поля.
— Пожалуйста. Я не против, — серьезно ответила белокурая Лиля.
— Да болтает он все! Ты его не знаешь!
— А почему бы и нет? — с прежней серьезностью возразило небесное создание.
Теперь уже не стесняясь, она разглядывала меня своими голубыми, как у сиамской кошки, глазами.
— Папа! — громко сказала сестра.
Действительно, отец появился на крыльце гостиницы. Он озирался вокруг — меня искал: я ведь смылся без предупреждения, когда он, проводив Леонову, зашел в буфет.
— Эй! — закричал я и замахал рукой, но вдруг эта Лиля схватила меня за локоть со словами:
— Не надо, пожалуйста…
Я взглянул на нее и поразился: губы дрожат, голубые глаза смотрят умоляюще.
— В чем дело? — опешил я.
— Потом… Я сама… — невнятно проговорила она.
Но было уже поздно: отец нас увидел и сбежал с гостиничного крыльца.
В моих генах заложено твердое указание — не соблюдать правил уличного движения. Я понял, что у нас с отцом много общего, увидев, как он проскользнул около самого радиатора «Москвича», перепрыгнул через трамвайную линию и ни на секунду не задержался, не засомневался перед газоном, по которому не полагается ступать ни человечьим ногам, ни собачьим лапам. Да и бег у него был такой же, как у меня, — спринтерский, на полную катушку.
Через минуту он уже стоял перед нами, слегка раздувая ноздри. На нем была та же светлая рубашка с короткими рукавами, джинсы и желтые кроссовки.
— Ребята! — счастливо воскликнул отец, раскидывая руки. (А между прочим, среди «ребят» была его собственная жена, ну, не жена, так любовница).
Все мы заулыбались как слабоумные, и я в том числе, — так заразительно у него получилось.
— Папа! — откликнулась Поля и, как вчера, кинулась к нему на шею. Он ее обнял и поцеловал. Затем взглянул на Лилю серыми, веселыми глазами.
— И ты, бродяжка, здесь! — сказал он.
— И я здесь… как видишь, — промолвила она, неуверенно улыбаясь.
— Не улетела?
— Нет.
— Ну и молодец! Я знал, что не улетишь. — Он подшагнул к ней, обнял и поцеловал в губы, ничуть не стесняясь нас.
Вот отец так отец! Одной рукой он обнимал за плечи зардевшуюся Лилю, другой — Полю, а будь он, скажем, многорук, как Шива, то и мне бы наверняка досталось от его щедрот.
— Как вы встретились? Где? — радостно и недоуменно вопрошал он, переводя взгляд с Лили на Полю.
И я тоже подумал: в самом деле, как они нашли друг друга? Я ведь не успел их спросить об этом.
— Секрет, — сказала Поля смеясь.
— Секрет так секрет, — сразу согласился отец, еще крепче обнимая их за плечи.
Идиллическая была картинка, скажу я вам! Так и просились они втроем на цветную пленку. Что-то подобное я уже видел, и вдруг вспомнил… ну да, точно!.. вот так же он обнимает на той старой фотографии двух молодых девиц, своих будущих жен.
— А, черт! — застонал я.
— Что такое? — нахмурился отец. — Нога болит?
— Ну да, нога болит, отгадал.
— Ну так сядь.
— Не хочу я сидеть. Сейчас уйду.
— Куда это ты уйдешь?
— Знаю куда. По делу.
— Я тоже вскоре уйду, папа. Ты уж извини, — вдруг сказала Поля.
— И ты тоже? Вы что, ребята, смеетесь, что ли? Куда? Зачем? — заглянул он Поле в лицо.
— Домой. У меня междугородный разговор, — объяснила она.
— С Москвой? — сразу спросил отец.
— Какой ты информированный, папа! Я ничего не успела тебе рассказать, а ты уже все знаешь. Он или мама? — нахмурилась Поля.
— Неважно, кто. Не скажу.
— Вот чем ты мне нравишься, — серьезно похвалила она его. — Никогда не ябедничаешь. Никого не осуждаешь. Я еще в Москве заметила.
— Спасибо, — усмехнулся отец. — А позвонить можешь из моего номера. Договорились?
— Нет. — Поля покачала головой. — Не я звоню, папа, а мне должны позвонить. Он обязательно позвонит, понимаешь?
— Что ж тут не понять. На его месте я бы абонировал спутник связи.
Он увлек их обеих на скамейку, усадил и сам уселся посередине. Для меня тоже место оставалось, но я стоял, как столб, неподвижный и безмолвный. Я жадно разглядывал его, Полю, эту Лилю, божье создание.
— Кто он вообще такой? — спрашивал отец Полю, и она быстро, предостерегающе взглянув на меня, отвечала, что его зовут Геннадий, он выпускник иняза, а сейчас сопровождает в поездке туристские группы; ему двадцать пять лет, коренной москвич… и вообще, захлебывалась сестрица, он невероятный.
— Что это значит? — засмеялся Ивакин-старший. Он имел в виду словечко «невероятный».
Моя сестра даже не улыбнулась. Это значит, что все обычные, земные, будничные, а он (Гена-полиглот, ха-ха!) откуда-то оттуда… с космических высот! Неужели не понятно?
Отец кивнул: ясно, мол. Святой со знанием немецкого языка. Бывает!
— А знаешь, зачем он мне позвонит? — совсем разошлась моя сестра.
— Сообщит, какая погода в Москве? — предположил отец.
— Да, правильно! Он скажет, подходит ли погода к моей свадебной фате, вот зачем! — выложила Поля все разом.
— Уу! — застонал я.
— Опять нога? — быстро спросил отец. — Да сядь ты!
— Не сяду!
Отец отпустил плечи Лили, безмолвной и очень взволнованной, потер рукой лоб и полез в карман за сигаретами. Поля участливо на него смотрела.
— Ошарашила я тебя, да, папа? — тихонько спросила она.
— Нет, не очень.
— А почему молчишь?
— Думаю.
— О чем?
— Какой дать тебе совет. Я ведь должен дать тебе совет, черт возьми! Так полагается. Я должен тебя по-отцовски предостеречь, сказать какую-нибудь житейскую мудрость. Но ни черта в голову не приходит, хоть убей. Просто я рад за тебя — и все.
— Ох, папа! — выдохнула она.
— Что?
— Как с тобой легко!
— А с кем трудно?
— Со всеми! Например, вот с этим типом, — ткнула она в меня пальцем.
— А в чем дело, Константин? — посмотрел отец на меня. — Не одобряешь выбор сестры?
— Терпеть не могу столичных суперменов! — процедил я сквозь зубы.
— Видишь? Он же экстремист какой-то! — возмущенно воскликнула моя сестрица.
— Ты брось, малыш, — серьезным тоном сказал отец. (Опять «малыш»!) — Это Полин выбор, а не твой.
— Аа! — безнадежно махнул я рукой.
— Он за тебя беспокоится, — миролюбиво сказал отец Поле. — Только и всего.
