Нелду, метущую улицу. Как раз на праздники выпал ее черед. Она явно нарочно надвинула поглубже на глаза косынку, чтобы редкие прохожие не могли заглянуть ей в лицо. Когда Эрнестина поздоровалась, Нелда невнятно пробормотала что-то и отвернулась.
Эрнестине захотелось повидать мать. Она поднялась этажом выше и постучала. Вначале Гертруда как будто обрадовалась ей, но затем, должно быть, вспомнила о своей обиде, и улыбка исчезла с лица.
— Ну? Что скажешь? Понадобилось чего?
— Нет, ничего.
— Ты в деревню не уехала?
— Нет.
— Где все утро была?
— Да так… по делам ходила.
В тишине слышно было, как внизу, на улице, шуршит метла.
— Ты страшно обидела ее.
— Нелду? Я?
— Не надо так резко разговаривать. У тебя не хватает смирения.
Эрнестина встала и ушла. Очутившись у себя в квартире, она заперла дверь и сняла праздничную одежду.
Затем сдернула с машинки чехол и принялась шить.
Лавочник Дронис был не робкого десятка, но все же, отъехав немного от станции, стал дожидаться попутчиков и, когда их набралось четверо, двинулся вместе с ними в сторону Граков. Верстах в трех от города начинался большой лес, и там порой пошаливали.
Но сегодня никаких грабителей в чаще не оказалось, и Алиса все смелее поглядывала на высокие, стройные сосны, на темные, статные ели. В лесах, где она в детстве пасла коров, таких красивых деревьев не было.
Дорога была вязкой, и лошади шли шагом, переходя на рысь лишь под гору, погожий денек превращал поездку в удовольствие. Суетились скворцы, звенели жаворонки, летели на север дикие гуси. Пробудившаяся природа, разговорчивые, веселые люди на телегах, переговаривавшиеся между собой. Алисе уже не так больно было вспоминать о матери, оставшейся на чужой станции. Алисе казалось, что она очутилась в новом, радостном мире и сама тоже везет тайную радость и нетерпеливо ждет той минуты, когда сможет выпустить ее, как птицу, на волю и кого-то осчастливить. Самое странное, что это неясное, непонятное настроение не было вовсе связано с отцом, к которому она ехала.
Наконец показалось Гракское имение с убегавшими в разные стороны липовыми и кленовыми аллеями. Над вершинами деревьев торчала громоздкая, крытая черепицей церковная колокольня, в низине сверкало мельничное озеро. Повозка остановилась перед длинным белым каменным зданием. Над дверями синяя вывеска:
«Торговля колониальными товарами. Я. Дронис».
— Вот и приехали.
Алиса, слезая с повозки, почувствовала, как занемели ноги. Поблагодарив Дронисов, она пошла в указанном направлении и вскоре увидела за большими осинами красивый дом из красного кирпича. Алиса не надеялась увидеть такое, что встречала лишь на картинках в книгах: это был домик из сказки братьев Гримм, с крутой, высокой крышей, конек которой украшали две башенки, со стрехами медной ковки и клеточками окошек.
С колотящимся сердцем Алиса поднялась на крыльцо, постучала в дверь. Никто не откликнулся. Дверь оказалась запертой. Постояв какое-то время в растерянности, Алиса услышала в саду стук топора. Когда она обошла разросшиеся туи, то увидела отца. Он хлопотал возле большого вороха сучьев, те, что потолще, он рубил на дрова, а мелочь кидал в костер.
— Папочка! С праздником!
Алиса поцеловала отца в бороду. Густав долго не мог прийти в себя заговорить.
— Откуда ты взялась? Где Пампушечка?
Алиса рассказала, как попала сюда и что мама вернулась в Ригу. Радость на лице Густава угасла.
— Ты ждал маму?
— Нет. Я… Я ведь ничего не знал.
В игрушечном домике садовника об удобствах жильцов почти не подумали: крохотная кухонька, маленькая, сумрачная, с узкими окнами комнатка. Однако места тут было более чем достаточно. В пустой комнате рама, затянутая холстом и подпертая четырьмя чурками, на ней набитый соломой тюфяк и сверху одеяло; на полу стопка газет, единственный стул занят костюмом. На кухне колода, на ней таз для умывания, два ведра: одно для чистой воды, другое — для грязной, на плите новый, еще не закопченный чайник, а на гвозде — несвежее полотенце. На подоконнике — початая пачка чаю, нож, кружка. Стола нет ни в комнате, ни на кухне.
— Папочка, тебе нужна мебель!
— Для чего?
Густаву нечем было угостить Алису.
— Нам нужен только чай.
Густав развел в плите огонь, и Алиса достала из сумки пирожки, печение, крашеные яйца. Разложила все это на подоконнике, есть пришлось стоя. Густав стал рассказывать, как запущен сад, которым в годы войны никто не занимался, как он все это время стриг и отпиливал сучья, вскапывал, удобрял… Одно плохо: нет удобного опрыскивателя, только старый насос, который он починил, но с ним надо управляться вдвоем, а помощника хозяйка давать не хочет.
— Хозяйка?
— Да, хозяйка. Тут всем командует она.
— А я тебе помочь не могу?
— Ну что ты! Тут нужен мужчина.
Под вечер отец с дочерью вышли погулять. Прежде всего Густав показал сад. Если привести его в порядок! Сорта подобраны обдуманно, фруктовые деревья все здоровые, двадцати-тридцатилетние, уже теперь Густав опасался, кто с такой большой площади уберет осенью урожай, сохранит и доставит на рынок.
— Папочка, тебе одному с этим не управиться.
Густав наморщил лоб.
— Уж как-нибудь.
Затем Густав повел Алису по имению. Они вышли к мельнице, задержались на мосту, полюбовались плотиной, добрались до кладбища, затем, мимо коровника и батрацкой, вернулись домой. Так, без дела, Густав бродил по имению впервые, из окон и дворов их провожали нескромные, любопытные взгляды.
— Почему все так на нас смотрят? — спросила Алиса.
— Так ведь крестьяне!
Подойдя к дому садовника, Алиса сказала:
— А что, если бы я осталась тут насовсем, тебе ведь легче было бы.
— Глупости какие!
— Почему
