удочкой — подстрелят.
В кино, между прочим, бикфордов шнур шипит и дымится. А на самом деле огонь ведь внутри оболочки двигается, в том-то и весь секрет. Сколько покалечилось ребят! Ветер подует, спичку погасит, сразу не сообразишь, что поджег, — и нет тебя на свете. Роберт все-таки предпочитал глушить рыбу гранатой, обыкновенной. Не лимонкой, конечно. Лимонкой опасно. Лимонка — оружие оборонительное, радиус действия у нее неподходящий.
По вечерам, в одиночку, я забавлялся, пожалуй, самым невинным способом — конструировал «вентиляторы». «Вентиляторы» для таких, как я, кто войны близко не нюхал, для трусоватых. Берешь винтовочный патрон, заточенный гвоздь, лист бумаги и проволоку. Вначале заворачиваешь патрон таким образом, чтоб дно гильзы и край листа находились на одном уровне. Выше капсюля, в корпусе гильзы есть круговая канавка. Закрепив на ней поверх бумаги проволоку, обматываешь патрон целиком так, чтобы лист не скользил, прилегал плотно. К свободному концу прикручиваешь гвоздь. Затем, аккуратно надрезав с противоположной стороны бумажную трубку, отгибаешь полосы — получается своеобразный стабилизатор. В последнюю очередь острие гвоздя надо наставить на капсюль, а проволоку выровнять, и снаряд-монстр готов стремглав лететь с балкона вперед шляпкой. Гильзу разворачивало превосходно. Звук куда громче пистолетного выстрела. Не сработал «вентилятор» сразу — шагай к нему спокойно.
Но бабахало! Всегда бабахало!
38
Демобилизованный сержант-десантник Василий Тимофеевич Гусак-Гусаков — что за странная фамилия! — подцепил Роберта и меня на Бессарабском базаре. Там мы, впрочем, ничем серьезным не занимались. Иногда продавали из-под полы, тайком, глушеную рыбу. Иногда старые китайцы Чан и Линь нанимали нас подвязывать резинки к «волшебным апельсинам». Иногда мы становились в очередь для хозяек за каким-нибудь дефицитным продуктом и получали от них приличную мзду. Таскать крестьянам корзины с яйцами или мешки с картофелем мы брезговали — тяжело. На кино, на газировку, на пирожки с мясом и на прочие удовольствия больше заработаешь мелкими услугами. И совесть не мучает — не воруем ведь и не спекулируем. Вася с ходу предложил нам войти в долю: его капитал — наш труд. Без тени сомнения он выложил четыре пачки шикарных сигарет с голубенькой наклейкой «В дар от мексиканских евреев». Кто такие мексиканские евреи, нам неведомо, но табак у них по нынешним временам отменный, медовый.
— Сторгуйте, пацаны, врассыпную и не продешевите. В них опиум подмешан для сладости воображения. Покупателю прежде растолкуйте, — бодро проинструктировал нас Вася.
И тут я впервые получил преимущество перед другом. В эвакуации на Кишмишном рынке я путался с планакешами, жевал нас, а чтобы не околеть с голоду, продавал холодную воду из амфоры по десять копеек стакан. Каждую неделю у сиропщицы Зойки я должен был оставлять хруст, то есть рубль, для короля рынка свирепого Майдыка, который отрекомендовывался не иначе как уполномоченным великого шейха Абдиль-ибн-Шарафи-аль-Хуссейна из афганистанского города Кабул. Я не знал, ни где расположен Кабул, ни по какому праву с меня взимают дань для шейха. Король, однако, обладал железным кулаком. Именно в Афганистан, в Кабул, через нашу государственную границу все люди, которые хотели избежать основательной трепки, — в том числе, конечно, и я, — обязаны однажды в году отправить караван с золотыми слитками. В абсолютной тайне. Кто проболтается, тому язык пригвоздят печко́м к рундуку, то есть сделают «бабочку».
— Никакая погранзастава караван не задержит, — хвастал Майдык перед Зойкой-сиропщицей. — Сам Абдиль-ибн-Шарафи-аль-Хуссейн благословил меня на подвиг веры. Кто не подчинится — секир башка. Никакой Лазинкевич не поможет.
Ну, если участковый уполномоченный Лазинкевич боится Майдыка, то нам, безотцовщине, сам бог велел. И при встрече я низко кланялся королю. Снедаемый подлым желанием быть замеченным и тоже получить шейховские благословения, я выкладывал на прилавок перед Зойкой не одну, а две вспотевшие от страха бумажки. Майдык скупал краденое на наши деньги, уверяя, что благословение вот-вот поступит вместе с могущественными амулетами на толстых серебряных цепях. Я верил проклятому мошеннику. По вечерам Майдык любил распространяться об опиуме, которым наслаждаются кошмарные богачи в роскошных притонах Марселя, Шанхая и Гонконга, а также на неизвестном мне острове Макао. Сам Майдык хвастался тонкой бамбуковой трубкой с металлическим гнездом и изъеденным зубами мундштуком из желтоватой слоновой кости, но курил он обычно кальян. Настоящий опиум на рынке ценился дороже золота, и Майдык, жадина, предпочитал спекульнуть несколькими лишними катышками, чем сдымить их самому. Правда, по мусульманским праздникам желание побеждало скупость.
— Пф-ф-ф-ф! — на следующее утро вяло пыхтел он, полоща рот чаем. — Розы в башке растут и пахнут!
Роберт о розах, растущих в башке, не имел ни малейшего понятия. Я разъяснил, что к чему. Мы не обжулили Гусак-Гусакова. К концу «рабочего дня» скосили тридцать целковых. Назавтра пустили в оборот восемь пачек мексиканских и три английских в алюминиевых контейнерах. Выручка сумасшедшая, невиданная. Свою долю я прятал в парадном за калорифером. В день дикон не промотаешь. А не дай бог, мать заподозрит! Но риск, безусловно, оправдан. Билеты на «Тетку Чарлея» и ледовый сахар для сестренки теперь не проблема. Зажили мы широко и привольно за Васиной атлетической спиной. Однако вскоре беззаботное существование начало сходить на нет, не успев все-таки по-настоящему прельстить. После форсирования Одера, когда радио передавало приказ Верховного, — я как раз елозил по отполированной задами скамье в райотделе милиции, — Гусак-Гусаков и мы вместе с ним плотно попали «на карандаш». В милиции появилось много новых людей — фронтовиков-инвалидов, которым было начихать на Васины гремучие награды и медаль, пожалованную Жоржем Шестым, британским королем. К безрукости Гусак-Гусакова они относились спокойно — увечий у самих хватало.
39
В 1942 году сержант Гусак-Гусаков действительно сражался на севере, за Полярным кругом. Британский союзник коммодор Генри Томпсон-младший — фамилия, наверно, вымышленная Васей, — за успешную операцию у берегов Земли Франца-Иосифа в торжественной обстановке пришпилил к его груди произведение ювелирного искусства монументальных размеров на узкой, кажется, зелено-красной ленте и подарил плоскую, чуть выгнутую ко форме ягодицы флягу. Извлеченный из коричневого футляра свиток пергамента с сургучной печатью удостоверял, что его величество король Георг VI награждает сержанта Красной Армии на «вечные времена». Впрочем, при демонстрации оригинальной орденской книжки фамилия тщательно закрывалась пальцем. Не знаю, право, откуда Вася вообще достал свиток и были ли «вечные времена» там упомянуты, но он единственной рукой и без долгих проволочек закатывал оплеуху любому сомневающемуся.
— Жорж Шестой — хорпар, — объяснял с иностранным акцентом Вася, — медаль выслал из Ливерпуля. Лондон чего-то напутал. Не сообщил мою фамилию.
Ну и Лондон! Какое свинство! Однако все это несколько туманно. «Хорпар» означает хороший парень. Между тем у нас возникали и
