не влиял. Я сам себя запихнул на этот остров, хотя у меня и был выбор.
Врешь сам себе тоже, подумал я. И на этот твой выбор кое-что повлияло. Обстоятельства? Да. Но ведь и люди тоже. И ты на чьи-то выборы влияешь.
Почему это она опять полетела с Кариной сюда, куда ей тяжко возвращаться, наверное?
Со стороны хребта на поляну вышел Маркел-пес, Он двинулся через всю поляну к тому месту, где обычно лежал, слушая музыку или размышляя о великой сермяжной правде. Он неторопливо лег и положил тяжелую голову на лапы.
— Все правильно, — сказал я, — на кой ляд тебе все эти беспокойства на склоне лет? А может быть, ты где-то чуешь волка, Маркел? Да не хочешь связываться?
Конечно, все это мало его касается, нечего ему ввязываться. Он не сопливый, задиристый щенок, к чему такие эксцессы в его-то года?
Надо ему пересидеть где-нибудь на бережку под кустиком или в овражке. Да поспать, если сумеет. Вот он и пересиживает.
Но не сойти мне с этого места, что-то я напутал. Или в собаке напутал, или в своих мыслях. Все-таки почему это он опять вернулся?
Наверное, в вас есть что-то общее. Родственное. Маркел, правда, может быть, и не умеет глубокомысленно рассуждать да прикидывать, что на что влияет. Но ему тоже мешает шум текущей воды. И между вами есть солидная разница, вот тут-то и вся загвоздка.
Распадок лежал километрах в десяти к югу, почти на половине пути между Березовой и речкой Унюнюваям.
Я осторожно опустился на валун. Мне еще показалось, что он чуть шевельнулся. Но это не страшно, подумал я. Всегда можно успеть отпрыгнуть в сторону. Правда, склон оврага крут и обрывист и удержаться на нем стоя или даже сидя было бы невозможно.
Вулканическая бомба была почти правильной круглой формы, примерно с метр в диаметре, а ее поверхность во многих местах сколота и выщерблена. В сколе видны слои, будто бомбу скатали из разных по цвету лоскутов сырого теста. Кромки сломов осыпались под рукой. Очень старая бомба, сколько-то там тысяч лет.
Я сел на нагретую поверхность и свесил ноги. Внизу, в разрывах зеленой крыши, поблескивал ручей и слышался слабый звон воды. Я подготовил альбом и начал делать наброски ручья, который уходил из-под крыши в расщелину, а потом закатывался в отлив. Из сумрака распадка был виден кусочек пляжа с двумя валунами, море и небо. Все это было залито ярким полуденным солнцем. Если смотреть из расщелины — снизу на выход, то это будет напоминать вид из железнодорожного тоннеля.
Что-то у меня сегодня ничего не получается. Уже испорчены три наброска.
Надо посидеть, покурить, отвлечься и о чем-нибудь подумать. Все правильно, вот кассета с цветной ОРВОвской пленкой, я не забыл ее зарядить. К этой пленке я был склонен всегда, потому что именно на ней у меня получались лучшие цветные негативы. Пленку мне высылали с материка, и некоторый запас с собой всегда имелся. Один только вид упаковки вызывал желание искать кадр и фотографировать. Я вспомнил те негативы, на которых был снят Великий Точило.
Я шел тогда по весеннему праздничному Петропавловску и недалеко от ГУМа встретил Точилу в окружении веселой толпы моряков, которые, разумеется, слушали байки и анекдоты Великого с неизменной благодарностью. Я снял его сначала в сопровождении свиты, потом одного на фоне цветного мозаичного каскада, который недавно появился в скверике на склоне.
Точилу было не узнать. Он с достоинством щеголял в «новом, только что построенном парадно-выгребном лапсердачке», правда, без петелечек. Еще он носил белую нейлоновую рубашку, галстук и остроносые лакированные ботинки на высоком каблуке.
Оставалось только ломать голову, у кого все это он выклянчил, выпросил, уговорил потаскать под честное слово. За галстук еще можно было ручаться — галстук у него был, это я помню точно; вот этот самый, темно-синий с серебряными блестками. Немыслимо, если бы Великий отхватил такой гардеробчик за свои кровные. Тем более что он уже вторую неделю сидел «на биче».
Великий Точило женился и просил у всех три рубля на свадьбу. По моим скромным подсчетам, он женился уже в шестой раз. В трех случаях он опаздывал на свадьбу. Просто складывались такие вот невезучие обстоятельства, когда Точило приходил в порт, где должна была состояться свадьба, а невеста в это время брала билет на самолет и улетала искать Точилу в тот порт, откуда его величество недавно изволили отбыть. «Опять промахнулся», — говорил тогда Точило.
— Ты на ком сегодня женишься, Великий? — спросил я.
— На Ниночке.
— Почему же на Ниночке? Ты, помнится, хотел на Надюше.
Точило скорбно промолчал.
— Она полюбила другого.
— Опять ты промахнулся, Точило. Ты непутевый, поэтому тебя никогда не выпустят в загранку и ты не увидишь знойного Гонконга и не сорвешь настоящего банана с настоящего бананового дерева.
— Не нужно мне никаких Гонконгов и бананов с настоящего бананового дерева. Три рубля — вот мое счастье.
— Ты их пропьешь сегодня же, и брачные узы не свяжут тебя и Надюшу… то бишь Ниночку.
— Три рубля…
— Лучше разведись сразу, ибо нет на свете женщины, которая смогла бы жить с тобой больше недели.
— Я талантлив, Валя. Ты, конечно, знаешь, почему меня назвали Великим Точилой? Я смог в море выточить такую гайку, что она рассыпалась при первом же прикосновении ровно на шесть кусков…
— Эта история стала легендой.
— …Поэтому я постараюсь, чтобы Ниночка осталась со мной навсегда.
— Не ври, Великий. Одними гайками ты женщину не удержишь. Тем более такими, которые рассыпаются на шесть кусков.
— Я говорю о том, что талантлив, Валя. А таланты бывают универсальными.
— Универсальное ваше величество, ты и сам знаешь, что все это липа. Поэтому не тщись понапрасну, а пошли герольда объявлять о разводе.
— Три рубля…
— У меня только мелочь на автобус, Точило. У меня нет денег, и я сейчас хуже, чем «на биче»: я отлучен от моря…
…Когда «Хатангалес» ушел в Японию, меня списали на берег, потому что у меня не было визы. Я начал проходить медкомиссию, и врачи меня «зарезали». У меня что-то неладное с головой: последствия сотрясения мозга. Черт меня дернул пожаловаться; хотя голова временами и болела, с нею еще можно было работать на корабле. А врачи меня «зарезали», и теперь мне нет пути в море.
— Ну, конечно, — сказал Точило, — ты же уходишь на маяки.
— Да, через несколько дней. Я уже прошел стажировку на Переднем Авачинском маяке и сдал все необходимые зачеты.
