Ознакомительная версия.
– Ну, пора.
– Колонна, смирно!
Но кто-то прорвался сквозь строй и дышит так, как будто у него все цилиндры лопнули.
– Что такое? Где ты был?
– Кисти!..
– Ах, кисти!..
Склонилось знамя, и несколько человек занялось его украшением.
– Ну? Больше ничего не будет?
– Ничего, можно трогать…
– Колонна, смирно! Справа по шести, шагом марш!
Тронулся, зазвенев, оркестр, тронулось знамя, ряд за рядом перестраивались коммунары, проходя мимо заулыбавшихся родных пацанов левого фланга.
Рано утром пятнадцатого июля коммунары уже сидели в вагонах. В первом поместился оркестр, во втором – первый и третий взводы, в третьем – второй и четвертый – пацаны и девчата. Поместился и я с этой компанией, наиболее предприимчивой и опасной в пути.
Ожидая посадки на вокзале, истомились без сна, и поэтому, как только распределили командиры места, открыли ребята корзинки, достали одеяла и завалились спать. Даже самое замечательное наслаждение, о котором все мечтали за месяц до похода – смотреть из окна вагона, было отложено до будущего времени. Только в Донбассе выставили ребята любопытные носы в окна и засыпали друг друга вопросами:
– Ты, наверное, не знаешь, что это за такие кучи?
– Я знаю.
– Ты, наверное, думаешь, что это уголь? Ха, ха, ха…
– А по-твоему, это дрова?
– Это – порода. Понимаешь? Порода, земля…
– А ты все понимаешь? Это, по-твоему, доменные печи?
– Нет, не доменные.
– А что?
– А тебе какое дело, что?
– Это тоже порода?
– Вот народ какой, эти пацаны!.. – говорит Сопин, командир четвертого взвода. – Ну вот, из-за чего они ссорятся?
– Мы разве ссоримся? Мы разговариваем.
– Знаю, какие эти разговоры. Это разговор, а через минуту начинают драться. У меня во взводе чтобы этого не было!
В переднем вагоне заиграл сигнал. Пацаны прислушались.
– Хлопцы, на завтрак!..
Из-под одеял высунулись головы.
– Странно, как-то, вставать не играли, поверки не играли, а прямо в столовую…
В вагон входит Кравченко, член хозкомиссии и ее признанная душа.
– Командир, давай пацанов, получить по фунту хлеба, по два яйца и по яблоку.
– Мы в хлебе не нуждаемся, – говорит Сопин.
– Отправишь двадцать буханок в средний вагон, там разрежем.
По вагону проходит Клюшнев. Сегодня он дежурный командир.
– Чтобы в вагоне не было скорлупы, крошек, санобход будет после завтрака.
Они с Кравченко удаляются, преисполненные важности, – они имеют право переходить из вагона в вагон. За ними отправляется несколько пацанов за завтраком. В отделении девочек тоже зашевелились. Прибежали старшие за буханками и тоже в зависти.
– Вот здорово, у них какие окна, по три человека может смотреть…
Снова в вагоне Кравченко.
– Если у кого попадется плохое яйцо, скажи командиру – обменяем.
Кравченко великий специалист своего дела. Он провел хозкомиссию в крымском походе и теперь, когда его выбирали, чуть не плакал:
– Пожалейте, хлопцы, никогда покою нету, и день и ночи паришься.
Но хлопцы его не пожалели:
– Не ври, чего там паришься! А у нас поход серьезный, сам понимаешь! А тебе что? Мы пёхом жарим, а ты в обозе едешь, и пищи у тебя хоть завались…
– Та на ту пищу дывытысь протывно…
В крымском походе с ним случилась смешная история, которую никогда коммунары не забудут. Колонна коммунаров спустилась в Симеиз прямо от обсерватории через Кошку, а обоз пошел по шоссе. На каком-то повороте слез Кравченко с воза и присел на дороге переобуться, потом на что-то загляделся и потерял обоз из виду. Бросился вдогонку, попал не на ту дорогу и совсем заблудился. Обоз вошел в Симеиз, присоединился к колонне, а Кравченко нет. Ждали, ждали и забеспокоились. Уже стемнело. Послали трубачей в горы и сказали:
– Играйте сбор, не поможет – играйте на обед, обязательно прибежит.
Но и «на обед» не помогло. Так Кравченко и не нашли и без него на другой день отправили обоз в Ялту, а сами погрузились на катер. Большинство было опечалено трагической гибелью Кравченко, но опытные коммунары говорили:
– Найдется старый, не бойтесь…
Действительно, в Ялте на набережной, когда мы сходили с катера, нас встречал Кравченко, измазанный и потертый.
– Где тебя черт носил? – спрашивают у него.
– Да где ж? Я ото отстал от обоза, черт его знает, куда оно повернуло, ходил, ходил, та й пришел в Симеиз отой самый. Спрашивал, кого только не спрашивал, чи не видел кто обоза, так никто и не видел, как сквозь землю провалился. Так я й пошел прямо в Ялту, денег со мной же не было…
Коммунары, пораженные, выслушали эту исповедь.
– Да слушай ты, халява!
– Ну, чего же я халява? – спросил Кравченко обиженно.
– Халява! А чего ж ты не спросил, чи не бачылы тут хлопцив з музыкою?
– Та на що мени музыка ваша, – разозлился Кравченко, – когда мени обоз був нужный!.. А дэ ж вин зараз?
– Кто?
– Та обоз же, от ище дурень…
– Обоз в пять часов отправился в Ялту.
Кравченко бегом бросился в город… Так и не разобрал он, почему его назвали халявой.
Теперь Кравченко опытнее и, пожалуй, не потеряется, но и теперь он умеет ограничить свои действия формулами самой ближайшей задачи.
После завтрака культкомиссия притащила газеты и журналы, купленные на узловой станции. Но недолго коммунары предавались политике, завязались разговоры. Они были на границе двух эпох, совершенно не похожих одна на другую: они только что оставили свои станки и развороченную в стройке коммуну, но еще не вступили в сложные переплеты похода. Говорили все-таки больше о коммуне.
– А интересно, чи отремонтирует станки Соломон Борисович?
– А на что тебе станки эти? Там, брат, будут такие машины!..
– Не успеют к нашему приезду…
– Успеют!..
– А здорово дорога вышла, красота!..
– А вот хлопцы, сто пятьдесят новеньких как напрут, ой-ой-ой… Напрасно мы позадавались перед Правлением.
Дело в том, что в Правлении все-таки побаивались – новенькие разнесут. Но коммунары в Правлении говорили:
– Вот увидите, как тепленькие на места станут…
– Все-таки лучше пригласить двух-трех воспитателей.
– Хуже, гораздо хуже, волынка будет. Вот увидите: срок четыре месяца, через четыре месяца не отличите, где старый, где новый, мы уже это знаем.
Это положение – обработать новых за четыре месяца без помощи воспитателей – без всякого формального постановления сделалось почему-то обязательством коммунаров, его признавали как обязательство и коммунары и Правление и о нем часто вспоминали. Большинство коммунаров считало, что вопрос о новых вообще – вопрос пустяковый, гораздо труднее в их глазах был вопрос о заводе.
Только подъезжая к Владикавказу, мы стали больше предаваться перспективам ближайшего будущего. На Минеральных Водах на секундочку задержались с воспоминаниями: многие ребята в свое время посетили Минеральные Воды и не имели командировки Курупра[319]. Вспоминали сдержанно и недолго:
– Тут летом жить можно…
Владикавказ встретил нас проливным дождем. Из вагонов не вышли, думали: вот перестанет. Но дождь у них какой-то странный: жарит и жарит с одинаковой силой, без всякого воодушевления, ровно, упорно, и самому ему как будто скучно так однообразно поливать землю, а он все-таки поливает и поливает. Просидели час в вагонах и пришли в полное недоумение. Собрали совет командиров взводов.
Никитин председательствует в совете. Степан Акимович зло смотрит на станционное здание, поливаемое дождем.
– Вот дьявол заладил. Так вот, товарищи. Под таким дождем погрузиться на подводы, достать хлеба, выступить невозможно.
– Уже и поздно, – говорит Никитин, председатель маршрутной комиссии. – Нам полагалось выйти из города в 10 часов, а сейчас уже два. Опоздали, а теперь дождь этот, пока соберемся и нагрузимся, будет уже вечер, куда же идти под дождем. Давайте ночевать…
С нами сидит и думает представитель ОПТЭ[320].
– А как же обед? Мы для вас обед приготовили. А ночевать где вы будете?
– А нельзя в вагонах?
– А пожалуй, что и можно…
– А обедать как-нибудь проберемся позже…
На том и решили. Начальник станции разрешил переночевать в вагонах. Коммунары занялись уборкой, часть отправилась на поиски фруктов, и через пятнадцать минут весь базарчик на площади перед вокзалом был прикончен. Под вечер кое-как пробрались в город и пообедали.
Представитель ОПТЭ говорил нам:
– На дождь не смотри, дождь три дня, четыре дня будет. Ты иди, там дождя не будет…
Решили завтра выступать во что бы то ни стало. До вечера спорили и торговались с возчиками, договорились о шести парных арбах за пятьсот рублей до Тифлиса. Помогло то обстоятельство, что мы захватили с собой из Харькова несколько мешков овса.
Утром проснулись – к окнам: дождя нет, но небо несимпатичное – все равно дождь будет. Хозкомиссия наскоро выдала по куску колбасы. Объявили приказ:
Ознакомительная версия.