— Для начала хватит. Миллиона тут нет, но мне хватит.
Паула стояла в узком коридоре и грустно улыбалась.
— Ты, Янис, весь в старого Церпа пошел. Больше всех ты в него удался. — Паула улыбалась своей грустной улыбкой, и Янису вспомнились ее слова, еще до того, как Крист с Паулой поженились: «Старый Церп человек хороший, я это вижу… И все равно боюсь его…»
— Напиши отцу, что вернулся, — уже стоя в дверях, Крист заулыбался.
— Да, — кивнул Янис. — Обязательно! До свидания!
Дверь Дзинтры была такая же безмолвная, как остальные.
На дворе светило солнце. Слышались голоса, но один из них, один звучал как-то иначе, он слышался с неба, и Янис вскинул голову.
— Погодите, Янис! — в окне третьего этажа стояла Дзинтра.
Вокруг Яниса блистало и благоухало лето — тысячеголосое и многоцветное, и Янис двинулся в него. Все быстрее и быстрее.
У автостанции он столкнулся с потоком людей от центрального рынка, и ему так и захотелось смешаться с этой толчеей, идти мимо длинных рядов, перебирать цветы на длинных стеблях, взвешивать на ладони налитые солнцем помидоры, торговаться, покупать, разглядывать, протискиваться к лубяным корзиночкам с пылающей клубникой… К Ильзе он успеет, там его никто не ждет, так что Янис свернул, перешел мостик через канал, и его разом поглотил базар. Именно такой, каким Янис себе его представил.
Потом уже, захмелев от запахов и толкотни, он вернулся к автостанции, присел на скамейку возле стоянки такси, глядел, как в разогретом небе возвышаются холодные, одинокие церковные шпили, как с ревом снижаются к ближайшему аэропорту самолеты, и ни о чем не думал.
Подошел милиционер, попросил предъявить документы и, извинившись, ушел. Из очереди за такси кто-то крикнул, что его машина, но Янис все сидел, смотрел в жаркое небо, где не было уже ни башен; ни самолетов… Какое-то время спустя перед Янисом остановился человек на коричневых костылях. Одна нога его, как широкий ласт, касалась асфальта. Человек был слегка выпивший, лицо одутловатое.
— Такси ждешь? — осведомился он вполголоса. — Ставь бутылку пива — я тебе устрою. — И он побарабанил корявыми пальцами по вытершимся перекладинам костылей. — Так ты до вечера просидишь. Всего-то бутылка пива… Нам, инвалидам…
— Катись ты, инвалид…
Человек на костылях повернулся и, далеко выкидывая вперед ногу, поковылял в конец очереди. Там стояли трое в черных костюмах с венком. По их лицам и галстукам сразу можно было сказать, что они деревенские, что похороны начинаются вот-вот… И инвалид стоял уже в голове очереди. Подошла машина, инвалид сел рядом с шофером, люди с венком сзади. Машина тронулась, но вскоре остановилась — и человек с костылями вылез…
Очередь даже не особенно ругалась, только женщина с двумя детьми смотрела растерянно на рядом стоящих и твердила одно и то же: всюду так. Куда не повернись, всюду так…
Янис сел в нагретый автобус, пахнущий клубникой и бензином. Позже, когда набились женщины с корзинами и авоськами, запах клубники исчез, зато возникли уже виденные где-то лица, люди разговаривали о знакомых вещах, о мелочах, столь понятных и близких сердцу, и Янис со щемящим чувством осознал, что только теперь он приближается к дому. Съежившись, всем телом припав к окну, он вслушивался в говор, обрывки фраз, в смех… да, наконец-то он среди своих. Сколько раз он сам вот так возвращался из города, выпив с мужиками по бутылочке пивца… Много раз. И его голос в этом гаме был не из самых тихих. Казалось, полстолетия прошло с тех дней, с тех привычных и таких хороших дней, когда работа это была работа, а дом был не просто крышей над головой, и Ильза была еще той, прежней Ильзой… Янис попытался обнаружить в себе злость, попытался внушить себе, что Ильзы больше нет. Нет — и навсегда. Но Ильза приближалась с каждым километром. Вон там — за теми большими кленами… Там Ильза, и Янис мчится к ней, как во сне, когда шаги легкие и широкие, когда километр — шаг, когда до того, что за несколько километров, рукой подать…
На конечном пункте автобус описал дугу, с хрустом и шипом распахнулись все двери, и люди вывалили на асфальт. Мужчины, тихонько гудя, двинулись к магазину, женщины, словно муравьи, разбрелись по крохотным улочкам, и Янис мог бы себе пойти, если бы за спиной не послышался глуховатый, знакомый голос:
— Хорошеньким ты, однако, стал…
Янис сунул руки в карманы и, сделав вид, что ничего не слышит, закинул голову к затянутому дымкой солнцу.
— Не придуривайся, Янис. Уж коли здесь, так, значит, приехал.
Янис смял пустую пачку из-под «Элиты» и неохотно обернулся.
Кракштис не изменился — маленький, кругленький и тяжелый, как двухпудовая гиря. Голова без шеи, прямо на туловище, как у снежной бабы, глаза голубые, как у диктора на цветном телевизоре.
Поздоровавшись, они двинулись по самой середке асфальтированной улицы.
— Значит, два года прошли. — Сведя брови, Кракштис смотрел прямо вперед.
— Полтора…
— Ах, так… И теперь ты, считай, что — дома?
За оградами распускается жасмин. «Как только сирень отцветет, так и жасмин начинается, — подумал Янис. — Каждый год так».
— Если хочешь, могу тебе кое-что рассказать, — Кракштис делал полтора шага на один Янисов, поэтому говорил слегка отдуваясь.
— В другой раз, Кракштис. Как там капитан? — Янис уже знал, что на этом углу Кракштису сворачивать, поэтому остановился.
— Что? Капитан… Ничего, мерси. Заглядывай. Лучше даже сегодня приходи…
— Спасибо.
— Привет! — Кракштис свернул и исчез в кустах жасмина, как в пещере.
На другом углу над макушками липок торчала красная труба дома Яниса. Пальцы его нащупали в кармане спичечный коробок. Хотелось закурить. Очень хотелось постоять немного, здесь, под липками, и покурить… «Ничего, потом», — сказал он себе и большими шагами направился к зеленой калитке.
Раньше Янис в дверь не стучал. Смешно стучать в собственную дверь… Теперь остановился и подумал. «Надо постучать», — сказал он себе. Пока Ильза подойдет, пока откроет дверь, он еще сможет что-то придумать, подыскать нужные слова, самые важные, те слова, с которых надо начать и которые именно сейчас пропали вместе с мыслями.
Янис постучал. В доме, как в чреве огромного животного, бурчала музыка. Мелодия знакомая, только какое это имеет сейчас значение — знакомая или незнакомая? Янис постучал еще раз, но никто не отзывался, никто не шел открывать, и Янис шагнул через порог. В коридоре его охватила знакомая мелодия и запах жареной картошки. Знакомая и привычная вереница обуви под вешалкой, Ильза не разрешает лезть в комнаты в обуви… Дорожка к большой комнате с приоткрытой дверью… Янис прошел по ней к двери и смущенно остановился.
Ильза стояла посреди комнаты. От окна на нее падал широкий сноп света. Играли краски, играли ее волосы. Вся комната была залита игрой Ильзы. Цветистый нарядный костюм, какие носят в Нице, излучал удивительное сияние, и Янис чуть не зажмурился. Никогда он не видал Ильзу такую — красивая, стройная, гордая, с тихой улыбкой на приоткрытых губах. Неужели это та же Ильза, которая стояла в суде и смотрела на Яниса, как на незнакомого, будто никогда в жизни его не видала?.. Теперь глаза ее смотрели куда-то далеко и в них было ожидание близкой радости. Глаза были теплые, дыхание жаркое, наверняка жаркое, и Янис понял, что он пришел не вовремя, что сияние это не для него, и в груди так защемило, так стало больно!.. Янис сунул дрожащие пальцы в карманы. И он ушел бы. Он уже повернулся, чтобы уйти, но в этот момент смолкла музыка, и Ильза почувствовала чей-то взгляд. Повернувшись к двери, она хотела воскликнуть что-то веселое. Еще миг на лице ее трепетало ощущение близкого веселья, и вот все угасло. Цвета платья, улыбка на ее губах и в глазах, даже сноп солнечных лучей.
Если бы Янис мог в этот миг стронуться, он бы ушел. Тогда бы он, наверное, не увидел Тобиаса, а тут увидел. Только сейчас. Стоя на коленях, Тобиас своими женскими белыми пальцами возился со шнурками ее черных туфель. Помимо шнурков, там еще пуговки, а Тобиас явно не очень-то разбирается в этом деле. Он сопел и путался — и тут его насторожила установившаяся тишина. Он поднял голову и увидел Яниса.
— Здравствуй… — изумление и растерянность были так велики, что он поздоровался первый и даже повторил: — Здравствуй, Янис…
Ильза отдернула ногу в старомодной туфле и отошла в сторону. И Тобиас остался на полу посреди комнаты — один.
— Ну здравствуй, Ильза! — Янис выждал, покамест Тобиас встанет, покамест отойдет к прочному дивану у окна и сядет.
— Вот и я… Решил взглянуть, как вы тут вдвоем живете…
— Нас трое, Янис. — Ильза сняла расшитый бисером венец и заправила волосы за уши. Лицо ее вдруг заострилось и стало моложе. Почти такая же, как тогда, когда они познакомились. Но это было давно.
