можем тут чем-нибудь помочь. Похоже, он нам не доверяет.
Ромас принялся разгуливать по комнате. Остановился у зеркала, но сразу же отошел в сторону, сдул пепел со скатерти и оперся о подоконник.
— Знаешь что, старина, я хочу открыть тебе одну тайну. Только об этом пока никому ни слова.
— Ни полслова, — пообещал я.
— Я решил построить себе гокарт…
Я молчал, удивленный, и не знал, что сказать.
— Что, глупо? — подавленным голосом спросил Ромас.
Мне вдруг стало неловко, что он, старый мой приятель, с такой опаской говорит со мной о самых простых вещах. Длинное лицо Ромаса еще больше вытянулось, а глаза беспокойно следили за мной.
— Отлично! — сказал я. — Отлично придумано!
— Я буду участвовать в соревнованиях. Выйду победителем или потерплю поражение. Мне кажется, что это чертовски важно.
Красные вечерние сумерки мало-помалу заполнили комнату, сгладились очертания вещей, Ромас стоял, прислонясь к подоконнику, его лицо было в тени, а потому казалось, что слова срываются не с губ, а их произносит кто-то другой, притаившийся в этой комнате. Гокарт? И зачем ему понадобилась эта тележка? Перед глазами сразу вынырнула голова Ромаса с огромным шлемом мотоциклиста. Он был Ромасу к лицу, но лицо было не то, что теперь в тени у окна, не то, хорошо мне знакомое, расплывшееся в широкой дружеской улыбке. Из-под шлема глядят прищуренные серые глаза, черты лица строгие и чужие. Интересно, услышал бы меня теперь этот Ромас…
Я поджидал Диту возле ее дома и с тревогой поглядывал на небо. Небо хмурилось. Листья деревьев замерли от духоты и выглядели как ненастоящие. Будет дождь, подумал я. И правда, едва только Дита показалась в подъезде, поднялся ветер, и капли дождя глухо забарабанили по панели. Дита укоризненно посмотрела на меня.
— Это все твои выдумки, — сказала она. — Что мы теперь будем делать?
— Надо переждать.
— И не думай даже. Раз уж назначаешь свидание в дождь, то изволь терпеть.
— Ладно. Я готов.
— А обо мне ты подумал? Постой, — она повернулась и побежала вверх по лестнице.
Я стоял в подъезде, дождь смывал с разлапистых каштановых листьев пыль, тротуар потемнел от дождя.
Дита вскоре вернулась, держа в руках небольшой голубой зонтик от солнца.
— Другого не нашла, — сказала она в свое оправдание.
Мне понравился этот голубой зонтик, похожий на лоскут ясного неба и чем-то непостижимо праздничный.
Неторопливо мы шли улицей под деревьями, перепрыгивая через лужи. Высоко, словно знамя радости, я нес этот маленький зонтик и никак не мог подавить улыбки, дрожавшей на моих губах.
— Не валяй дурака, — сказала Дита. — Смотри, я совсем промокла.
Я обнял ее за плечи и привлек к себе. И правда, ее платье было мокро и прилипло к телу.
— Убери руку, — попросила Дита. — Не надо.
Я вздохнул.
— Могу и убрать.
— Да ты не сердись, — сказала она.
— Трудно тебя понять.
— А ты и не старайся.
Мы шли по набережной, блестел умытый асфальт, вода у пристани казалась зелено-коричневой. Зонтик я старался держать над Дитой, и рубашка у меня сразу же промокла.
— Мартинас, — сказала она. — Когда я бываю вместе с тобой, я кажусь себе самой большой дурой на свете.
— Это плохо.
— Я сама знаю, что плохо.
— Это тоже плохо.
— Что именно?
— А то, что ты все знаешь.
— Вот ты мне и доказал, что я дура.
— Ты сама себя убеждаешь в этом. И, чего доброго, еще захочешь, чтобы я тебе возражал, разубеждал тебя.
— Мужчина должен возражать в таких случаях. Хотя бы из чувства долга.
— Банальный мужчина.
— А ты еще мальчишка. Притом несносный мальчишка.
— Поэтому-то мы и будем все время искать друг друга.
— Неправда, — печально сказала Дита. — Мальчишки слишком нетерпеливы и самоуверенны!
На другом берегу пристани, разбрызгивая искры, сверкала ацетиленовая горелка. Кто-то размеренно бил кувалдой по металлическому корпусу баржи.
Мы стояли на берегу. Дита старалась достать носком туфли воду, а я держал ее за руку. Почему-то мне вдруг захотелось свистнуть, и я пронзительно засвистел.
Удары молота на другом берегу прекратились. И тут же, совсем неожиданно, сквозь утихающий дождь раздался залихватский ответный свист.
Дита отскочила от воды и испуганно посмотрела на меня.
— Ну и свистишь же ты… Как настоящий гангстер из американского фильма.
— Неужто я похож на гангстера? — спросил я, свирепо сдвинув брови.
— Ага…
Она прильнула ко мне и, откинув голову, пальцами дотронулась до моего лба. Потом ее губы мимолетно коснулись моих.
Я стоял, высоко подняв голубой зонтик, а теплые капли дождя стучали по его куполу, что-то говоря только мне и Дите.
Повернулась дверь-вертушка, забранная металлической сеткой. Всего только вполоборота — чтобы я мог протиснуться через проем. Вахтер был педантом.
— Всего хорошего, — бросил я ему.
И тут увидел Генрикаса. Он стоял у выкрашенной в желтый цвет стены проходной и курил. Почему-то мне показалось, что он старается быть незаметным. Увидев меня, он сделал несколько шагов навстречу.
— Мне надо с тобой поговорить, Мартис.
— Что-нибудь срочное?
— Срочное? — словно переспрашивая сам себя, улыбнулся Генрикас.
Мы вышли.
— Ты знаешь, о чем будет разговор? — спросил он, опустив глаза.
— Пока что нет.
— Я думал, что ты более догадлив.
— А ты уже выпил сегодня?
— Немного.
Мы свернули в переулок. День стоял солнечный, душный.
— Сегодня суббота? — спросил Генрикас.
— Суббота.
— Хочешь посидеть со мной?
— Нет.
— Дурак. Дундук. — Он швырнул в сторону окурок. — Так ты правда не знаешь, о чем мы будем говорить?
— К чему такое вступление?
Генрикас усмехнулся.
— О Дите.
— Слушаю.
— Начну с лирического отступления, — он чуть поколебался. — Ты хорошо меня знаешь?
— И да и нет.
— Не притворяйся, Мартис. Мы друг друга очень мало знаем.
— Ладно, значит, я ошибался…
— Слушай, — вдруг грубовато оборвал он меня. — Дита в последнее время очень изменилась. Ты не знаешь почему?
— Не думаю, чтобы из-за меня.
— Именно, — подчеркнул он. — Теперь она часто говорит о тебе, Мартис.
Генрикас слегка хлопнул меня ладонью по плечу.
— Дита — эта сама радость жизни, а я, как ты знаешь, человек пропащий. Ты даже не можешь себе представить, как она теперь мне нужна. Но в последнее время она слишком много стала сомневаться в таких вещах, которые ей раньше были ясны.
— Я не вижу в этом ничего плохого.
— Лучше бы она не сомневалась. Мне это очень важно.
— Это, вроде, просьба?
— Я думаю о ее спокойствии.
— Ты имеешь в виду свое спокойствие, да? Тихая заводь нужна? И какой ужас, если она вдруг перестанет верить в твою трагическую натуру. А я вот чувствую себя до некоторой степени ответственным за Диту и
