в одиночестве, в степи или в море, до изнеможения сердца, и он удивлялся, что молодежь предпочитает этот разнузданный шум печальным мелодиям. Но теперь чуждая его сердцу музыка была смягчена расстоянием, и она была даже приятна ему. Он закрыл глаза, гнев его постепенно уходил, и вместо гнева приходила тоска. Он думал о том, как было бы хорошо, если бы Саяра сейчас была подле него и играла ему на кеманче.
Так долго сидел Хабиб на пороге своего дома, мысли его путались, он засыпал и тут же тревожно просыпался.
— Кто здесь? — вздрогнул он, почувствовав, что кто-то тронул его.
— Это я, Саяра... — услышал он тихий голос.
Саяра хотела войти в дом, но Хабиб движением руки остановил ее. В лунном свете Хабиб увидел, что платок, его подарок, небрежно сброшен на плечи и волосы Саяры растрепаны. Он понял, что это не сейчас сбросила Саяра платок.
— Зачем ты сняла платок? — спросил он, скрипя зубами. — Чтобы позорить мужа?
— Все так ходят, — сказала Саяра тихо, но в ее голосе Хабибу послышалось упрямство и решимость.
— Чтобы позорить мужа? — переспросил он громче, и тут же вспомнил слова муллы: «Жен, опасных в своем упрямстве, отлучайте от ложа, бейте». И хотя он не во всем верил мулле, он понимал, что тот полон хитрости и сведущ в женщинах.
Хабиб поднял с земли камень, замахнулся. «Только увечий не наносите, и пусть никто из недругов не знает ваших семейных дел», — вспомнил он другие слова муллы и отшвырнул камень в сторону. Он втолкнул Саяру в дом и, размахнувшись, ударил в грудь кулаком. Саяра отлетела к стене и, видя, как зло потемнели глаза Хабиба, стала кричать, подняв руки.
Из смежной комнаты выбежал Асах и вслед за ним, качаясь и шаря руками, точно слепая, вылезла больная Шейда. Она жмурилась при свете лампы и скребла волосы своими птичьими пальцами. Испуганные девочки цеплялись за шаровары Шейды, смотрели, как бьется и кричит их новая мать.
— Бог один и муж один, — бормотала Шейда.
И Хабиб еще раз ударил Саяру.
— Не тронь ее! — крикнул Асад, с силой схватив отца за руку.
Хабиб на мгновение опешил.
— Вот что наделала эта проклятая жаба! — завизжала Шейда. — Сын бьет отца.
— Сукин сын! — скрипел со злобой Хабиб, пытаясь высвободить руку.
Он волочил мальчика по полу, вращал вокруг себя, пока наконец не втолкнул его в кладовку и не захлопнул задвижку. Шейда визжала и проклинала черный платок, внесший в дом ее сына разлад. И Хабиб, слушая слова матери, бил Саяру со смешанным чувством злобы и жалости.
— Так ей и надо, чтоб не вносила в дом грязь! — подбадривала его Шейда. Казалось, она вымещала на Саяре все унижения, какие ей самой пришлось претерпеть в молодости.
Малыши плакали. Асад колотил в дверь палкой, ногами. Но Хабиб не видел слез малышей, не слышал стука Асада и перестал бить Саяру тогда, когда злоба его утолилась.
Он постелил себе постель, улегся на мягкие подушки, а Саяра лежала на каменной полоске пола, потому что жен, опасных в упрямстве своем, коран велит отлучать от ложа мужа.
Малыши поползли вслед за Шейдой в ее комнату. Шейда вскоре уснула, и вслед за ней уснули девочки. Асад же долго не мог уснуть: сидя в кладовке, он думал о том, как убежит из дома отца, расскажет обо всем в сельсовете. И Хабиб и Саяра тоже не спали, лежа в разных концах комнаты беззвучно, не шевелясь.
И Хабибу стало досадно, что он, муж молодой жены, одинок. И вдруг он понял, что с этой ночи не получит больше той нежности, которую давала ему Саяра — хотя бы редко и ценою подарков. Он лежал одиноко, в сердце его была пустота и лишь время от времени, вспоминая черный платок на плечах Саяры, он чувствовал, как сквозь сердце его проходит горячий поток ярости.
И с этой ночи — так как нежность Саяры была для Хабиба потеряна, — он всё чаще бил Саяру, стараясь, быть может, силой вернуть утраченное. Он пригрозил Саяре, что убьет ее, если она без его разрешения выйдет из дому.
И опять напрасно стучала дверным молотком Делишад. Несколько раз она сталкивалась с Хабибом на улице и в лавке, где он был продавцом, и спрашивала о Саяре.
— Она больна лихорадкой, — отвечал Хабиб, делая жалкое лицо, — и никого не хочет видеть.
Делишад пристально вглядывалась в Хабиба, недоверчиво покачивала головой.
И всё же Саяра ослушалась мужа и прибежала в дом отца. Она долго стучала дверным молотком и, когда ей наконец открыли, увидела: Биби-Ханум сидит на терраске, курит трубку, Зарли, поджав под себя ноги, сидит за ковровым станком; вторая мачеха и Туту полощут белье в бассейне; дети возятся во дворе, — всё как обычно. Гаджи Гусейн сладко спал.
— Смотрите, ангел наш прилетел! — крикнула Туту женщинам, и все, побросав работу, окружили Саяру, дивясь, что рядом с ней нет свекрови.
— Змея ползет криво, а в свою нору вползает прямо, — сказала Биби-Ханум, и все засмеялись.
Женщины расспрашивали Саяру, хорошо ли ее кормит Хабиб, какие подарки дарит, и каков он в любви. Тетка Туту расспрашивала так подробно, что Саяре было стыдно отвечать.
— Из дешевого мяса супа не сваришь, — сказала Биби-Ханум презрительно, и женщины, вдруг потеряв интерес к Саяре, разошлись.
А Саяра была рада, что не рассказала про побои и унижения, потому что тетки и мачехи стали б смеяться над ней. Биби-Ханум не раз говорила, что если у женщины нет мешка хитрости, ей нужно иметь два мешка покорности. Саяра походила по двору, осмотрела осеннюю пашню, сад, приласкала ребят. Двор был чисто выметен, плоды в саду сняты, близнецы весело бегали по двору. Нет, она не нужна в доме отца. Идя к калитке, она услышала за спиной смех.
Саяра вышла в узкую уличку, и так как ей было невмоготу идти в дом мужа, она медленно двинулась в сторону новых домов. Уже была осень, виноградные лозы стелились по земле, сухие и черные, будто обугленные. Огороды были пусты, и взморье, еще недавно усеянное загорелыми телами отдыхающих, было безлюдно. Дул свежий северный ветер. Одинокие зеленые кусты солероза, эти поздние дети осени, ветвились возле дороги. Но небо было еще сине, безоблачно, солнце стояло высоко.
