и малолетних, не полагается. Когда же пришла пора, в которую разрешено говорить, Саяра подошла к Асаду и, тронув книжку, которую он читал, спросила шепотом:
— Про что там рассказывается?
Асад взглянул Саяре в глаза и стал перелистывать страницы, показывая рисунки и читая вслух непонятную Саяре книгу. И слова пасынка, как некогда слова названой сестры Делишад, обжигали уши Саяры. Она очнулась от визга Шейды:
— Ты разве не знаешь, бессовестная, что Асад уже взрослый и нужно объясняться с ним знаками, а не словами? Не знаешь, что надо сначала родить ребенка, а потом уже открывать покрывало и говорить с родственниками?
И так как невестка должна во всем подчиняться свекрови, Саяра больше не заговаривала с Асадом и лишь завистливо поглядывала на него, когда он читал книгу; книга была для нее точно закрытый ящичек, полный неведомого, к которому всегда влечет любопытство. Особенно мучила Саяру зависть, когда Асад с книжкой, завернутой в красный платок, шел к большому широкооконному зданию на другом конце селения, в школу, — Саяре хотелось шагать рядом с ним, с книжкой, завернутой в красный платок. Ей же доводилось уходить со двора только с Хабибом или с Шейдой, так как непристойно молодой жене в первый год замужества уходить из дому с кем-либо, кроме мужа или свекрови. На улице Шейда подозрительно кружила вокруг Саяры, словно черная птица.
Когда Саяра впервые вышла из дому с Хабибом, она была очень горда: вот она идет по улице с мужем как равная, и все сельчане видят ее. Саяра степенно шагала в ногу с Хабибом, разглядывала больницу, клуб, широкие окна школы, заманчивые витрины кооператива. И так бывало всякий раз, когда супруги шли через новую часть селения. Но по мере того как они углублялись в старую часть и приближались к дому, Хабиб ускорял шаг, отрывался от Саяры, и в его беспокойной походке Саяра замечала нечто птичье, от старухи Шейды. Не оборачиваясь, Хабиб что-то бормотал про себя, и Саяра напрягала слух, стараясь понять его бормотание. Она чувствовала, что не должна догонять Хабиба, и когда они подходили к дому, Хабиб оказывался впереди нее на несколько шагов, как предписывал старый закон.
Иногда Саяра разглядывала портреты, прибитые гвоздиками к стене. Люди на портретах были похожи на тех, кого Саяра видела на карточках у Делишад.
— Кто эти люди? — спрашивала она Хабиба. — Зачем они здесь?
— Тебя не касается, — отвечал он хмуро, отворачиваясь от портретов.
Иногда Хабиб просил Саяру сыграть на кеманче. Саяра робко наигрывала заунывные мелодии. Хабиб долго тянул песню высоким, скрипучим голосом и, когда последняя песня была пропета, трогал Саяру своими коротенькими ручками. Саяра не любила, когда Хабиб ее трогал, и сжималась, точно от холода. Но Хабиб за покорность и нежность дарил ей подарки, и она притворялась покорной, нежной, раздумывая при этом, что завтра принесет ей Хабиб, вернувшись с работы. И только редко-редко в ней просыпалась вдруг неподдельная нежность, ей хотелось любить так, как любили друг друга Лейли и Меджнун, и она забывала тогда о подарках и лишь на другой день удивлялась, что они были богаче, чем обычно.
С работы Хабиб возвращался вечером. Саяра поджидала его, сидя во тьме: Шейда не раз упрекала невестку за излишний расход керосина. В темноте Саяра прислушивалась к скрипу калитки, к лаю пса и зажигала лампу лишь с приходом Хабиба. Он входил не здороваясь, угрюмый, молча съедал обед, приготовленный матерью, а Саяра молча наблюдала, стоя в сторонке.
В один из вечеров Хабиб пришел позже обычного, не захотел обедать и долго копался в корзинке, которую брал обычно с собой в город.
— Саяра! — позвал Хабиб тихо, и голос мужа показался ей странным. — Я служу в советской лавке, надо мной, я вижу, смеются, что моя жена носит чадру. Старый закон теперь позабыт. Верно я говорю, Саяра?
— Верно, — сказала Саяра и приглушила в глазах радость, боясь, как бы Хабиб не пошел на попятную. В памяти промелькнули красавицы, каких она видела в городе.
— Только я не мальчишка, — сказал вдруг Хабиб упрямо, будто кто-то перечил ему. — Я отец троих детей, и не позволю позорить себя, как позволяют другие, чьи жены ходят раскрытые, точно лошади; взгляды мужчин липнут к таким женам, как пыль улицы во время ветра; любой может глазами желать этих жен. Верно я говорю? — спросил он, испытующе глядя в глаза Саяры.
— Верно, — сказала она, хотя не поняла, зачем Хабиб говорит так противоречиво и куда он клонит. В глазах ее выразилось недоумение.
Тогда Хабиб быстро извлек из корзинки пакет, сорвал бумагу, и в руках у него очутился черный платок. Никого посторонних не было в комнате, но Хабиб огляделся, будто показывал краденое. Он раскинул платок, и Саяра увидела, что платок большой, и шелковая блестящая ткань его густа и непроницаема, а по краям свисает тяжелая бахрома.
— Подойди ближе! — позвал Хабиб еще тише, и когда Саяра приблизилась, набросил ей платок на голову. Пламя лампы метнулось, тень от платка скользнула вдоль белой стены, словно зловещая птица. Платок покрыл волосы Саяры, плечи, торс и спустился до самых колен. Саяра ощутила мягкую теплоту платка, и благодарность к Хабибу наполнила ее: подарив платок, муж сам освобождал жену от покрывала.
Хабиб прикрыл платком лоб Саяры и, подогнув ткань возле глаз, спустил вдоль щек так, что платок захватывал краешки губ и подбородок. Затем Хабиб перебросил концы платка через плечи и стянул их за спиной тесным узлом. Он юлил вокруг Саяры, напоминая женщин на обряде выкройки платья. Хабиб помнил, как читал ему когда-то мулла о женщинах по старой узенькой книжке корана: «Пусть ниже опускают они на себя покрывала свои, — да не будут они узнаваемы».
Но он также не забывал слов предсельсовета о том, что не должно следовать старым законам, которые проповедуют муллы.
Он отошел от Саяры, оглядел ее. И был доволен, ибо ткань, покрывавшая теперь Саяру, была не чадрой, а лишь обычным крестьянским платком, «калягай», и однако же она скрывала от посторонних взоров то, за что он заплатил столько денег и что считал теперь своей собственностью, как дом или сад. Он указал Саяре, как надлежит ей носить платок на улице, и как в доме отца, и как в лавке, где он, ее муж, работает. Он указал, как надлежит ей приоткрывать и призакрывать платок, смотря по тому, перед
