Почему вы так относитесь к уходу товарища спокойно?
— Ну, не очень спокойно, — протестующе заговорил Старовойтов, но тут же умолк. — Поговорите сами с ней, — скучным голосом повторил он и, боясь продолжения разговора, побежал в воду.
Черкашин некоторое время следил за ним, потом, громко крикнув, с разбега кинулся в воду, вынырнул и поплыл вслед за Старовойтовым. Голова Сережи с светлым хохолком покачивалась на волнах, то появляясь, то исчезая.
Во второй половине дня Черкашин побывал у геодезистов, работавших на близких песчаных холмах за поселком. Довольный, он возвращался к себе вечером, когда уже спала духота и от озера тянуло холодком. Солнце село, потух малиновый закат, и в вышине загорелась первая зеленая звезда, отражаясь в тихой воде Байкала. Катера уводили от пристани рыбачьи лодки на ночной лов, и на синеватой воде за ними тянулись длинные светлые волны.
На скамейке у дома приезжих лицом к озеру сидела девушка в красной кофточке, и Черкашин невольно замедлил шаги. Услышав скрип песка, девушка обернулась и встала.
— Вы — товарищ Черкашин? — уверенно спросила она.
— Да, — подтвердил Василий Иванович, узнавая в стройной и гибкой фигурке девушку, увиденную утром на краю пирса.
— Зоя Барышева, — назвала она себя и решительно, хмуря светлые брови, выгоревшие под солнцем, протянула руку. — Можно с вами поговорить?
Зоя стояла, чуть выставив вперед тонкие руки, прижатые локотками к талии, с выражением решимости в синих глазах. Легкие светлые волосы, почти бесцветные у висков, подчеркивали румянец волнения. Видимо, предстоящий разговор имел для нее большое значение.
Черкашин жестом пригласил девушку в дом.
…Зоя сидела на табурете и покорно ждала. Румянец все еще горел на ее лице.
Черкашин сел напротив девушки на второй табурет.
— Я слушаю.
— Мне сказали, что вы против моего переезда в другую группу, — вызывающим, высоким голосом произнесла Зоя.
— Не точно передали, — поправил Черкашин. — Я хотел узнать причину переезда. И меня удивило, но может быть, я ошибаюсь, безучастное отношение к этому ваших товарищей.
— А разве просто так, без всякой причины, нельзя переехать? — с вызовом и даже нотками недружелюбия спросила Зоя.
— Какая-то причина есть.
— А если ее все же нет?
— Точнее, не считаете нужным доверить мне?
— Может быть…
— А мне важно знать. Это не праздное любопытство. Я старше вас и отвечаю за всех людей. Я не могу так отнестись к переходу людей из группы в группу. Почему вы хотите уйти отсюда?
Зоя молча всматривалась в лицо Черкашина, словно решая, достоин ли этот человек ее полного доверия.
— Хорошо, — тихо произнесла она, опустив глаза, и ее рука нервно затеребила край скатерти. — Вы узнаете… Меня оскорбил один человек, очень сильно, напрасно. Поэтому я должна уехать.
Черкашин ждал дальнейшего рассказа.
Зоя подняла лицо, оно казалось спокойным, и Черкашин подивился выдержке этой молодой женщины.
— Это все, что я могла сказать вам. Теперь вы переведете меня?
— Да, — поспешно заверил Черкашин. — Куда вы хотите переехать?
— В любое место.
— Дайте мне небольшой срок. Скажем, пять дней.
— Хорошо.
Зоя быстро встала, поднялся и Черкашин.
— Ух, все! — с таким искренним облегчением вырвалось у девушки, что этими двумя словами она разом разрушила сухость и сдержанность встречи. — Я так рада! — Зоя теперь открыто и доверчиво смотрела на Черкашина.
Он дружески улыбнулся.
— Вы садитесь, — пригласил Черкашин, и девушка послушалась. — Ну, на чистоту, с полным доверием. Трудно вам тут? Заехали далеко от дома. А тут живется без особых удобств, да и ребята, верно, не всегда бывают деликатны.
— Что вы! — с какой-то даже обидой воскликнула Зоя и милым жестом, защищая товарищей от несправедливости, протянула руку. — Тут все очень хорошие, и живем мы дружно. Вот, знаете, когда еще сюда ехали на пароходе, очень боялась за Сережу Старовойтова. Каким-то нерешительным он казался, нетвердым. А он — такой энергичный, беспокойный…
«Это не он», — почему-то с облегчением подумал Черкашин.
Зоя обвела глазами комнату, как будто только сейчас вошла в нее, и взор ее остановился на тумбочке, где лежали книги. Черкашин перехватил жадно загоревшийся взгляд и тотчас снял с тумбочки книги.
— Это все новинки, — сказал он, протягивая книги. — Здесь с книгами плохо?
— Очень… Библиотека у рыбаков маленькая. Они и газеты только на десятый день получают.
Теперь они болтали, как собеседники, которым приятно скоротать время. С доверием Зоя рассказывала о жизни геодезистов, и Черкашин все думал, кто же и чем мог обидеть эту хорошую девушку и как глубока эта ее душевная, может быть, первая в жизни, рана.
Зоя взглянула в темное окно и поднялась, заторопилась.
— Возьмите, читайте, — предложил книги Черкашин.
Девушка не стала отказываться.
— Через пять дней вы мне скажете, куда ехать? — напомнила Зоя, и лицо ее опять стало сердитым.
— Через пять дней — не позже.
Черкашин проводил Зою до крыльца и с полчаса постоял на улице. Над Байкалом опустилась тихая ночь. Звезды густо усыпали небо. Вода была светлее неба, и далеко-далеко виднелись черные точки рыбачьих лодок и сигнальные огоньки.
На следующий день звучный голос Черкашина слышали во всех геодезических группах. Этот высокий пожилой начальник партии, меченный шрамами и пулевыми ранениями, о которых все уже знали от Сережи Старовойтова, оказался неутомимым в ходьбе и равнодушным к жаре. Он ничего не пропускал, интересовался всеми мелочами, принимая близко к сердцу даже самые пустячные дела. Начальник всем понравился.
Геодезисты группы, в которой находились Зоя Барышева и Сережа Старовойтов, отдыхали в тени под сосной на плотной, словно вощеной подстилке опавшей хвои. Сосна одиноко стояла под раскаленным небом среди желтых сыпучих песков. Опавшие шишки камушками чернели кругом.
Зоя поднялась и, отряхивая с платья приставшие иголки, как старому знакомому, протянула руку Черкашину и радостно произнесла:
— Здравствуйте, Василий Иванович!
Голубенький платок она повязала большим узлом под подбородком, и лицо ее было лукавым, как у сельской девушки, знающей, что она хороша.
Сережа Старовойтов удивленно смотрел на них: где и когда начальник партии и Зоя успели познакомиться?
— Приятного аппетита, — пожелал всем Черкашин.
— Милости просим, — ото всех пригласил Сережа и подвинулся, давая Черкашину место у разостланной на земле газеты, заменявшей им стол.
Черкашин присел. Он оглядел кряжистый перекрученный ствол сосны, с множеством корявых веток, как бы обрубленных с одной стороны. Экий силач! Как, должно быть, его крутили ветры, но ничего не могли с ним поделать. Устоял, старик! Черкашин вспомнил, что кто-то такую форму кроны, созданной ветрами, называл флаговой, и подивился меткости выражения.
— Крепкий старик! — показал он на дерево.
— Байкальской породы, — хвастливо отозвался Сережа.
Заговорили о богатстве байкальской природы, о силе приспособляемости к суровому климату. Черкашин слушал
