впервые в жизни орудует в нелегкой роли кавалера.
На трамвайной остановке Петя загадал: если сначала подойдет трамвай с четным номером, то при расставанье они с Зиной договорятся о следующей встрече. Подъехала семерка, но так как ранее Петя уже неоднократно убеждался, что цифра «семь» благоволит к нему, он и на этот раз не стал особенно падать духом.
– До свидания, – сказала Зина. – Это мой трамвай.
– Какое совпаденье! – удивился Петя. – Это и мой трамвай. Вот интересно получается!
Зина с великим сомнением посмотрела на Петю, но промолчала. Они не вошли в вагон, хотя там были свободные места, а остались на промерзлой площадке. Петя нарочно расстегнул свое теплое пальто, чтобы и ему было так же холодно, как Зине. Нос у Зины посинел, губы стали фиолетовые, а глаза блестели, и Петя вдруг понял, что вот такая, озябшая, она дорога ему еще больше.
– На следующей остановке мне сходить, – объявила Зина. – Не вздумайте говорить, что и вам тоже: все равно не поверю!
– Зачем мне врать? – обиделся Петя. – Я сойду на второй остановке, если только… – голос у Пети дрогнул, – если только вы не позволите проводить вас домой.
– Нет, не позволю! – выпалила Зина, наслаждаясь новым для нее чувством своей власти над Петей. – И вообще, это пережиток – провожать девушек.
– Бывают очень хорошие пережитки! – вздохнув, сказал Петя.
На прощанье он спросил, когда же они еще встретятся.
– Право, не знаю, – озабоченно ответила Зина. – Я сейчас усиленно занимаюсь перед практикой.
Но Петя резонно возразил: нашла же она сегодня время, несмотря на усиленные занятия, заглянуть на каток.
– Это нечестно, – запротестовала Зина. Видимо, он все же хочет, чтобы она стала двоечницей?
– Избави боже! – возмутился Петя. Но ведь должны они еще хоть разик встретиться? Ведь должны же?.. И потом, насколько ему известно – хотя он, конечно, не медик, – гигиена умственного труда требует перерыва в занятиях, а зимой нет лучшего отдыха, чем каток. Разве ей так уж плохо было сегодня на катке?
Зина с большим вниманием выслушала сообщение о гигиене умственного труда и, пристально разглядывая мохнатое от инея окно, сказала виноватым голосом, что совсем выпустила из виду гигиену и теперь, когда Петя напомнил о ней, она согласна прервать свою напряженную учебу и приехать на каток в следующее воскресенье, в семь часов вечера.
Она пожала Пете руку и спрыгнула с подножки. Свесившись с площадки, Петя провожал Зину глазами – чуть не вывихнул шею со всеми ее позвонками. С трамвая он сошел, как и обещал Зине, на второй остановке. Но вместо того чтобы куда-либо идти, Петя дождался встречной семерки и поехал обратно, ибо квартира его находилась на противоположном конце города. Дома он нарочно не мыл рук, чтобы подольше сохранить ощущение Зининого рукопожатия.
Шесть дней Петя жил надеждами на встречу. Чтобы выглядеть более мужественно, он вставал теперь утром на полчаса раньше прежнего и старательно проделывал физкультурную зарядку – два раза подряд и по самой трудной программе. Опасаясь пропустить свидание из-за какого-нибудь несчастного случая, Петя целую неделю соблюдал все правила уличного движения и на радость работникам ОРУДа переходил улицу только по сигналу светофора.
Все сослуживцы заметили, что с Петей творится что-то необыкновенное, и осторожный главбух во избежание путаницы лично проверял Петины разноски и вычисления. Никаких ошибок он не нашел, но обнаружил одно непонятное Петино пристрастие. Влюбленная рука счетовода плодила семерки, смахивающие на великолепных мушкетеров: гордо развевались пышные шляпы-загогулины, на боку воинственно торчали шпаги-поперечины…
А в ночь с субботы на воскресенье нежданно грянула беда: массы теплого воздуха ворвались в частную жизнь Пети Сорокина. Утром в воскресенье, глянув в окно, Петя обмер. Зимы не было и в помине. С погребальным грохотом срывались последние сосульки. Вода проснулась от зимней спячки и – живая, озорно-игривая – капала с крыш, булькала, журчала с неудержимой весенней силой. Мартовским сверхмажорным маршем гремели водосточные трубы. В глубоком, ярко-синем небе ухмылялось лучистое рыжее солнце.
Прощай, каток! Как он теперь найдет Зину? Что он о ней знает? Она – студентка медицинского института, и зовут ее Зина. Да там, может быть, целая сотня Зин!
Полдня Петя сидел у окна, курил и смотрел на термометр, спущенный на веревочке в фортку. Когда ртутный столбик достиг семи градусов выше нуля, кончились папиросы. Петя лег на кровать и, подражая одному знакомому начинающему поэту, стал заунывным голосом декламировать самые печальные стихи, какие только знал. Сосед постучал в стенку и осведомился, что с Петей, не заболел ли он. Петя попросил оставить его в покое, ибо никакие соседи, даже самые чуткие, помочь ему не в состоянии.
В шесть часов вечера Петя взял коньки и вышел из дому. В трамвае Петины коньки обратили на себя всеобщее вниманье. Многие пассажиры испробовали на них свое остроумие. Скрепя сердце Петя вытерпел и это.
Еще издали, подходя к катку, Петя увидел на входных дверях большой тяжелый замок, бульдожьей хваткой вцепившийся в петли. На сердце своем почувствовал Петя этот хищный замок.
Он сел в сквере на скамейку, откуда был виден вход на каток. Мимо Пети, беспричинно смеясь, проходили счастливые парочки, безучастные к его горю. Над головой каркали вороны – громко, по-весеннему сырыми голосами. Петя не выдержал их замогильного карканья и вскочил со скамейки. От голого куста до смятой папиросной коробки «Казбек» один раз оказалось восемь шагов, в другой раз – семь. Петя для проверки смерил в третий раз и насчитал четырнадцать шагав: кто-то из прохожих сбил коробку с места.
– Эх, люди! – пробормотал Петя, дивясь вероломству своих современников, и кулем повалился на скамейку.
Семь часов семь минут… Ровно неделю назад он впервые увидел Зину. Петя попробовал в уме высчитать, сколько в неделе минут, но сбился. С непонятным для самого себя упорством, словно от правильности подсчета зависело, встретится он с Зиной или нет, Петя достал блокнот и занялся вычислением.
А когда, покончив с арифметикой, Петя вскинул голову, то прямо перед собой увидел Зину. Она неуверенно подходила к нему с газетным свертком под мышкой, в легоньком своем пальтеце – милая и родная.
– Пришла! – шепотом крикнул Петя, зажмурился, как от сильного света, и шагнул ей навстречу.
Он так порывисто пожал руку Зине, что та уронила сверток. Из газеты в растоптанную снежную кашу вывалились коньки.
– Понимаешь, – скороговоркой зачастила Зина, не замечая, что переходит на «ты», – сегодня так заучилась, совсем о погоде забыла. А сюда приехала, вижу: весна…
Она говорила что-то еще, объясняя свой приезд, но Петя не слушал ее больше: это невольное «ты» и коньки сказали ему всю правду. Зина
