она, — улыбнулась женщина, торопливо указывая в окно. — Она едет с вами до Ленинграда.
Сквозь двойные зимние стекла Петр увидел на перроне молодую женщину, окруженную провожающими. Женщина была в серой меховой шубкё, в белой шапочке набекрень; в руке у нее был чемоданчик. Она смеялась, и белый пар клубился вокруг ее лица. Это была та племянница, за которой, по просьбе тетушки, надлежало Петру присматривать.
— Будьте спокойны, — сказал Петр. — Присмотрю.
Всю ночь мела метель. Спутнице Петра в непривычном месте плохо спалось. Она несколько раз поглядывала на запушенное снегом окно (занавески неплотно прикрывали его) и вдруг вспомнила злую метель, описанную Толстым в «Анне Карениной», — когда Анна в одном поезде с Вронским едет из Москвы в Петербург.
«Вронский!» — усмехнулась про себя молодая женщина, сквозь фиолетовый свет ночника вглядываясь в спутника: прикрытый шинелью, он спал крепким сном.
Наутро метели точно и не было, — ярко светило солнце, и лишь высокий пышный снег напомнил о ней, затормозив поезд вблизи Ленинграда. Добровольцы из пассажиров деревянными лопатами сгребали с полотна снег.
Вокруг был лес.
Петр обучал свою спутницу, как нужно действовать деревянной лопатой. Очевидно, он выполнял обещания, данные тетушке. Племянница, между тем, раскрасневшись, усердно сгребала снег с полотна, и усердие это не помешало ей заметить, что руководитель ее высок, строен и что у него правильные черты лица. Петр работал в одной гимнастерке, но холода не ощущал.
Вокруг был лес, освещенный алым морозным солнцем, северные высокие тонкие сосны в снегу.
«Ну и Вронский!» — улыбалась про себя молодая женщина, искоса поглядывая на Петра.
Когда поезд вновь бежал мимо пространств, запушенных снегом, она угощала своего спутника кулинарными изделиями тетушки, а тот рассказывал ей о кишлаках, тамошних людях, дальних дорогах.
«Настоящий мужчина! — думала Люся (так звали молодую женщину), раскрашивая в своем воображении рассказы Петра и безжалостно кидая героя в опаснейшие места и приключения. — Викинг!»
«Какая славная девушка!» — думал Петр, отдавая должное кулинарным талантам тетушки и внимательным темным глазам племянницы.
Перед тем как расстаться, Люся сунула Петру номер своего телефона.
Петр еле дождался минуты, когда в душной тишине телефонной будки раздался знакомый голос.
Случайные спутники, они стали встречаться каждый день, гуляли по набережным застывших рек и каналов, ходили вместе в театр.
Петр удивлялся, откуда Люся так много знает о театре и об актерах. Многих известных людей в городе она знала не только по фамилии, но и по имени-отчеству, не будучи с ними знакома. Нередко она заставляла Петра краснеть, восторгаясь какой-нибудь книгой, которой, по словам этой ученой девицы, увлекался весь город и о которой Петр, увы, даже не слыхал.
«Средняя Азия...» — вздыхал про себя Петр.
В течение месяца друзья были неразлучны и наконец неожиданно для самого Петра, зарегистрировались.
Подумать только!
Шестнадцать лет прожил Петр кочевником, — нигде не засиживался дольше нескольких месяцев. Шестнадцать лет прожил Петр военным человеком, — широкополая шляпа, много лет назад купленная в Петербурге на первые заработки, была первая и последняя штатская шляпа. Шестнадцать лет не принадлежал Петр самому себе. За всё это время не было возле него женщины, о которой он втайне часто мечтал.
Он, пожалуй, устал от такой жизни.
И вдруг — всё переменилось.
Он — «вольный». С первого числа он начинает работать в институте по проектированию новых водных путей, картографом. Конечно, он и сейчас отдаст все силы, чтобы быть полезным (об этом не приходится говорить!), но всё же здесь не то что в армии — много легче.
И рядом с ним женщина, его жена. Умная, образованная, аккуратная. Она в его вкусе. Петр испытывал гордость мужчины, идя рядом с ней по улице, оглядывая ее стройную фигуру и гладкие блестящие, черные волосы.
И вот он стоит рядом с этой женщиной, с его женой, в их новой квартире.
Разве можно было не испытывать чувства радости?..
А Люся? Елена Августовна? Было ли ей чему радоваться?
Двадцать три года прожила она в большом сером доме на Васильевском острове. Девочкой она ежедневно гуляла с няней по бульвару, обсаженному ровно подстриженными каштановыми деревьями. Зимой девочка волочила за собой железные саночки, обитые красным плюшем; летом катала желтый широкий обруч. Она засматривалась на чугунную резную ограду церкви, на золотой крендель над булочной, на огромные разноцветные бутылки в витрине аптеки. Когда у нее уставали ножки, няня брала ее на руки и несла к дому, к парадной, где висела медная начищенная дощечка: «Доктор Август Иванович Боргман». После прогулки няня купала свою питомицу в душистой ванной комнате.
Домом управляла мать Люси Виктория Генриховна — прибалтийская немка, розовая, большая. Жизнь Виктории Генриховны была посвящена хозяйству. Слово «чистота» порхало у нее на языке, словно птица. Одна лишь кухня чего стоила! Виктория Генриховна как бы случайно увлекала гостей на кухню и наслаждалась их восхищением (а здесь было чем восхищаться: накрахмаленные занавески, сверкающие медь и кафель плиты, сияющие, как красные солнца, днища выставленных кастрюль, аптечно-белый шкаф, полный баночек с готическими надписями: «соль», «перец», «лавровый лист»). С виду кухня была чем-то средним между операционной и лабораторией.
Когда девочка стала старше, она поняла, что папа ничего не хочет знать в этом мире, кроме своих больных, Мариинского театра и столика с зеленым сукном в углу гостиной. Иногда она долго простаивала возле этого столика, прижимаясь к коленям отца, отгоняя ручонкой клубы табачного дыма, следила, как шелестя ложатся карты на зеленое сукно. Ее удивляло название игры «винт», ибо она знала, что винт — гвоздик, ее забавляло странное слово «пулька», напоминавшее ей не то крохотную, с вишневую косточку, пулю, не то кличку смешной лохматой собачки.
В большом сером доме на Васильевском острове Люся прожила двадцать три года.
У нее были две старшие сестры (теперь уже взрослые женщины), Магда и Ютта, и младший брат Борька. Магда была научный работник, биолог, Ютта — преподавательница языков. Старшие сестры были некрасивы и близоруки. «Сухари, — называла их Люся пренебрежительно, — философы». Женщине, считала она, незачем так много учиться. Она удивлялась, как это «сухари» ухитрились выскочить замуж и, мало того, заполучить таких прекрасных мужей, как Евгений Моисеевич и Шура.
Виктория Генриховна была с Люсей согласна: хватит с нее ученых дочерей, профессоров; Люся рисует, недурно играет на рояле, знакома с иностранными языками, начитана; что же еще нужно хорошенькой девушке?
Борька был намного моложе Люси. «Дитя старости», — подшучивал над ним Август Иванович. Борька жил в
