— А как агент по заготовкам?
— Буткевич, можно сказать, преданный человек. Свое дело знает. С людьми тоже умеет ладить. На Буткевича никто не жалуется.
— Уполномоченный милиции?
— Честнейший человек. Характера довольно хорошего. Горячку пороть не станет.
— Мне надо с ними со всеми познакомиться, — сказала Марта. — А пока подумаем, где мне устроиться.
— Насчет квартиры? Квартирку мы вам подберем.
— Квартира мне пока не нужна, я остановлюсь в усадьбе Вилдес, где до войны жила. Мне нужна комната здесь, в исполкоме, где можно работать и принимать посетителей. Маленькую какую-нибудь.
— Внизу все занято. Если согласитесь, дадим на втором этаже… Там есть две маленькие комнаты.
— Ну и хорошо. Стол, два-три стула, наверно, найдутся?
— Если в исполкоме не найдутся, возьмем из квартиры бывшего волостного писаря. Товарищ Лаздынь занимает там одну комнату, а их три.
Они еще немного поговорили о работе, о положении в волости и уезде. Марте каждое слово приходилось чуть не клещами вытягивать из председателя. Тут же она убедилась, что он многого не знает о своей волости — ни размеров посевной площади, ни поголовья скота, не мог сказать даже, требуется ли помощь семенами и рабочей силой.
— Этими вопросами занимается заместитель, — флегматично объяснил он. — Поговорите с ним, у меня в голове эти цифры никак не держатся.
Марта и сама решила, что первую информацию лучше получить из более верных источников.
Весь день она провела в исполкоме. Сначала познакомилась и поговорила с Ирмой Лаздынь, при этом узнала, что родители у нее старохозяева, имеют 25 гектаров земли, что один брат — легионер и ушел с немцами, а младший — в Красной Армии, награжден орденом «Слава». Больше всего она узнала из разговора с заместителем Биезайса — Лакстом, оказавшимся энергичным и серьезным человеком, — недаром он всю войну пробыл в партизанском отряде.
Агента по заготовкам вызвали на совещание в уезд, а уполномоченный милиции уехал по делам на другой конец волости, так что знакомство с ними пришлось отложить на следующий день.
«Будет мне работа, — думала Марта. — Мне бы теперь твою силу и выдержку, Ян, чтобы справиться со всеми обязанностями».
Вечером, когда она, убрав свою рабочую комнату, собралась уже идти в усадьбу Вилдес, к ней заглянул первый посетитель. Это был директор МТС, Владимир Емельянович Гаршин. В исполком он пришел по какому-то делу, но когда Ирма Лаздынь сказала о приезде парторга, он пошел знакомиться с Мартой. В разговоре выяснилось, что Гаршин хорошо знал мужа Марты, так как командовал ротой в том же полку, что и Ян Пургайлис.
— Я рад, что наконец-то в волости будет настоящая партийная организация. Теперь мы, партийцы, будем работать сообща. Готов помогать вам, как умею. И вы тоже не стесняйтесь, берите меня за бока.
— Спасибо, товарищ Гаршин, стесняться не буду. Мне часто придется обращаться к вам за помощью, потому что член партии я молодой и опыта, признаться, у меня почти что и нет.
— Будьте покойны, мы своего парторга не подведем, — добродушно засмеялся Гаршин.
В дверь побарабанили пальцами, и вошла Ирма Лаздынь. Бросив беглый взгляд на Марту, она обратилась к Гаршину:
— Товарищ Гаршин, председатель пришел, к нему сейчас можно. Придете?
Она говорила неуверенно, запинаясь.
— Знаете что, я лучше завтра приду. У нас с товарищем Пургайлис важный разговор. Пусть Биезайс не ждет меня.
— Пожалуйста, — разочарованным тоном сказала Ирма Лаздынь. И опять бросив на Марту холодный, пронизывающий взгляд, ушла.
Гаршин начал рассказывать про работников исполкома:
— Председатель лентяй и пьяница, за бутылкой подружился с кулаками. Здесь они, к вашему сведению, не дремлют. Уполномоченного милиции и агента по заготовкам опутали взятками. Каждого нового работника стараются приручить. Пытались сделать это и со мной: И к вам будут подъезжать, так что глядите в оба. Единственный человек, который твердо стоит на ногах, — это Лакст, но он здесь не хозяин.
— А секретарь?
— Секретарь Ирма Лаздынь странноватая девица. Свое дело делает хорошо, аккуратно, но душу в него не вкладывает. Холодок в ней чувствуется какой-то. Советую вам поближе познакомиться с нею, присмотреться… Мне кажется, она не то что враг, но не совсем еще наша. Словом, ни рыба ни мясо, ни то ни се.
Гаршин вышел вместе с Мартой и проводил ее почти до усадьбы Вилдес. Прощаясь, он сказал:
— По-моему, вам лучше устроиться на житье в доме исполкома. Что же вы будете каждый вечер возвращаться в усадьбу Вилдес. Не очень близко ведь. Подумайте об этом.
— Хорошо, подумаю, — сказала Марта. Гаршин крепко пожал ей руку и пошел.
«Какой славный, видать хороший партиец — подумала Марта. — И сразу обо мне подумал. А что может со мной случиться? Война кончилась, и победили мы Ян, Гаршин, Жубур, Сникер… и я».
2
Ранним утром к усадьбе Вилдес приближались две подводы. Обе были нагружены множеством мешков, сундуков, узлов с платьем и разной хозяйственной утварью; позади них плелись усталые коровы. Первой лошадью правил Каупинь, второй — старый Вилде. Одетые в самую плохую одежонку, в постолах, они медленно шагали сбоку, беспокойно поглядывая по сторонам, а их жены, закутанные в большие домотканные платки, с важным видом восседали на возах.
У ворот усадьбы Вилдес они простились. Каупинь поехал дальше, в волостной исполком, а Вилде завернул во двор. Собака залаяла, но сразу замолчала, узнав приехавших.
— Посмотри, Эмма, вишь как узнала хозяина, — сказал Вилде жене, отбиваясь от собаки: она высоко прыгала, стараясь лизнуть в лицо, хватала зубами.
— Тише, Карав, не изорви одежу. Твой хозяин уже не тот богач, что раньше.
Во двор выскочил, еле успев натянуть посконные штаны, Бумбиер.
— Добрый денек, добрый денек. Теперь, значит, дома… Я тут изождался — каждое утро, каждый вечер на дороге караулил, не едете ли.
— На дороге караулить нечего, лучше бы за домом глядел, чтобы не обворовали, — сердито оборвал его Вилде. — Что, все тут на месте?
Бумбиер втянул голову в плечи и только кряхтел, не находя слов. В эту минуту он очень походил на провинившегося пса, будь у него хвост — поджал бы.
— Не моя тут вина, хозяин дорогой. Я старался как мог, как лев, можно сказать, грызся за каждую машину, за каждую комнату… Разве они будут меня слушаться?
— Что? Позволил имущество мое растаскивать? Чужаков напустил в мой дом? Я теперь вижу, что здесь творится. Это что за телега? А это чья кляча за хлевом пасется?
— Разные тут людишки, хозяин… все больше из этих самых, из безземельных. Но только я тут не виноват. Я со всей строгостью, хозяин… Только силенок нет таких. Что с ними поделаешь, когда у них власть?
— Не юли, не юли, вон распрягай лучше лошадь. Устали с дороги так, что с ног валимся. Ты, мать, не стой на дворе, проходи в дом.
— В дом-то нельзя, — испуганно зашептал Бумбиер. — Весь заняли новые жильцы.
— Мой дом? — рассвирепел Вилде. — По какому же это праву? Они у меня сейчас вон вылетят.
— Погодите, хозяин, не круто ли беретесь, — еще отчаяннее зашептал Бумбиер. — Сперва добром попытайтесь. Вы ведь не знаете ничего — без вас дом объявили бесхозным. Думали, больше не вернетесь. Думали, вы у этих — у шведов.
— А куда мне теперь деваться? На улице меня жить не заставят.
— Свободное место в настоящий момент есть только в бане, — раздался за их спинами женский голос. Бумбиер от испуга сплюнул: кой черт выгнал в такую рань из дома эту Пургайлиене? Вилде тоже перестал шуметь, узнав Марту.
— В бане? — переспросил он. — А где людям париться? Людям иногда надобно и помыться…
— Несколько дней пожить можно, — ответила Марта. — Когда я переберусь в исполкомовский дом, тогда вы займете мою комнату.
— А что же ты… что вам в исполкоме делать? Рассыльной, что ли, там?
Бумбиер шепнул ему что-то на ухо. Вилде от удивления разинул рот, с минуту смотрел на Марту, как на диво какое, потом сделал умильное лицо и сказал:
— Двойное горе: то немцы угоняют, заставляют мытариться по чужим краям, то свои из дому выбрасывают. В баню… неужели я больше ничего не заслужил за свою трудовую жизнь?
— Будет вам сказки рассказывать! Видела я вас в Курземе прошлой осенью. Ночевали в одном месте, не доезжая до Ренды. Там вы говорили совсем другое про свой отъезд.
Марта вышла за ворота и направилась к волостному исполкому. Вилде молча смотрел ей вслед, подбородок у него дрожал.
— Боже ты мой, в Курземе была… Эмма, ну чего ты еще дожидаешься? Сказано — иди в баню. Мы с Бумбиером разберем воз. И где у этих немцев глаза были, чего они оставили эту бабу разгуливать на свободе?
