— Ладно, — проговорила она, — теперь уж…
— Почему вы мне ничего не сказали? — Аля подняла свое скуластое, обезображенное горем лицо. Горем и, кажется, злобой. Все это Сима понимала: и горе, и злобу. Поняла и смиренно ответила:
— Потому, что его еще ищут.
— Где тут искать? В этой речушке?
— Посмотрели бы вы вчера, какая это была речушка.
— Не надо меня обнадеживать. — Аля вытерла глаза и села поудобнее. — Лучше оплакать сразу.
— А я думаю: нельзя терять надежды до самого конца.
— Вы думаете так, потому что он вам никто. А мне он был жених.
— Да? — Сима подумала: «Сказать, кто он был мне? Нет, зачем?» И спросила: — Вы-то его любили?
Наверное, в ее голосе прозвучало что-то еще, кроме сочувствия и любопытства, потому что Аля очень внимательно посмотрела на нее. И очень решительно заявила:
— Конечно. У нас была большая любовь.
Так решительно, что Сима сразу поняла: ничего у нее не было, у этой. Ничего. Роман даже не сказал ей о своей любви и даже не поцеловал ни разу. Что его удерживало? Он сам говорил, что до Симы он не знал женщин. Тогда она не очень-то поверила. А сейчас убедилась: да, она первая, она, а совсем не эта, скуластая, обозленная и недоверчивая. Может быть, именно это и удерживало Романа — недоверчивость. Боялся, что и ему не поверит. Разве это так важно: если не верят твоей любви, но ты-то сам любишь.
— Эта его хозяйка, ох какая! — сказала Аля, вздыхая. — У вас тут все такие?
— Какие?
— Вредные.
— Такие все, — подтвердила Сима.
— Удивляюсь, как вы тут живете…
Так сказала, что было заметно — ничуть ее это не удивляет. Симе пришлось сознаться:
— Живем. Мы и сами такие же.
И это признание нисколько не удивило Алю, она улыбнулась сочувственно и с оттенком презрения. Сима отвернулась к окну. Трудно разговаривать с человеком, который так не доверяет всем окружающим, еще даже не успев как следует познакомиться с ними, А считать такую соперницей не просто трудно, а даже оскорбительно. Нет, не мог Роман полюбить такую, не мог.
13
Проснулся Роман очень рано, долго лежал и все никак не мог собрать мысли, связать все события. Глядел на черные доски потолка и думал: откуда они взялись? А как он сам оказался здесь? И еще припомнилась черная ревущая волна, «пучинка». Сима? Нет. Аля? Нет, не то. Откуда-то из тьмы вылез голый Пыжов. Ну, это уж, конечно, сон. Пыжов — и вдруг голый! А самогон был или тоже приснился?
Наверное, был, отчего же так болит голова. И такой шум… И все тело изломано. Роман заставил себя подняться. Опираясь руками, он глянул с печи и зажмурился от яркого света. Невысокое солнце протаранило маленькие оконца сверкающими столбами, и все в избе заиграло и весело засветилось.
По избе расхаживал вполне одетый во все чистое и отглаженное Пыжов. Заметив, что Роман проснулся, он подошел к печке и строго спросил:
— Что тут у вас вчера произошло?
Спросил так, как будто он тут ни при чем.
— Ничего, — просипел Роман, — ничего не помню.
Подергав толстыми бровями, Пыжов приказал:
— Вот так и говори: ничего не помню. А ты молодец. Соображаешь.
— Ни черта я сейчас не соображаю.
— И не надо этого тебе. Я тебя из реки вытащил и сюда приволок, а ты без памяти был. А если какой человек без памяти, то он имеет право ничего не помнить. Двигаться можешь?
Через полчаса Роман сидел у стола. На нем тоже все было чистое и проглаженное, хозяйка постаралась. Она и сама тут же появилась и поставила перед Романом запотевшую кринку.
— Выпей-ка молочка холодненького.
Пыжов, продолжая ходить по избе, внес поправку:
— Рассолу бы ему…
— Это тебе рассолу, — бойко заговорила хозяйка, — как ты оказался человек пьющий, и уже давно. Тебе и щелоку дай на опохмелку, употребишь на здоровье. А он еще молоденький, непорченый. Пей молочко-то, пей.
Когда она ушла, Пыжов проворчал:
— Разговорчивая какая. И хозяин тоже. Я его в сельсовет послал, там телефон есть, чтобы в райком сообщили и на строительство. Я думаю, там твое тело до сей поры ищут.
— Какое тело? — Роман все еще не мог определить, где кончается действительность и начинаются сонные видения. Ищут тело, а тогда тут что же?
С явным удовольствием Пыжов спросил:
— Да ты в самом деле? Память у тебя отшибло? Ты же утонул и по всем правилам, при свидетелях. И даже героически утонул…
— Вы там были? — спросил Боев. — Как плотина?
— А зачем мне там быть? Ты соображаешь, что говоришь? Я весь этот день на Дальних хуторах пробыл. Народ поднимал на досрочное окончание. Чего там твой Стогов мудровал над плотиной, я не видел и не знаю. Ты это запомни. Запомни это.
Он остановился и для убедительности даже погрозил Роману тупым пальцем. Но Роман нисколько не поверил в полную непричастность Пыжова и напомнил ему о том разговоре, который произошел в их первую встречу. Это напоминание не поколебало самодовольной уверенности Пыжова, а как бы даже еще больше взбодрило.
Он похаживал по хате и похохатывал. И даже походка у него стала легкая, подпрыгивающая, как у воробья. Роману припомнилась их первая встреча: тогда тоже Роман подумал, что Пыжов выглядывает из своего плаща, как воробей из чужого скворечника. Сейчас на нем топорщилась отутюженная гимнастерка, что только еще больше усиливало его сходство со взъерошенным воробьем, которого все-таки выгнали из скворечника, но он не унывает и делает вид, что победа на его стороне.
Подтверждая свое кровное родство с воробьем, он внушительно проговорил:
— Я, учти, воробей стреляный и все помню, что говорю, когда и кто при сем присутствует. А ты еще молодой, тебе жить. Ты вот в силу войдешь, поостынешь, ума накопишь и все сам поймешь. А пока одно запомни: что бы, кто тебе ни говорил, все это пустой звук. Слова к делу не подошьешь. Если, конечно, без свидетелей. Да и свидетели тоже разные бывают.
— Да, свидетелей тогда не было, — с трудом проговорил Роман.
— Вот так-то. Не было свидетелей зримых. А ты себе заведи свидетеля незримого.
— Какого еще незримого?
— А вот какого. — Пыжов подскочил к столу, клацнул замками портфеля, и в его руках Роман увидел уже знакомую по первой встрече толстую ученическую тетрадь. Поплевав на тупые пальцы, Пыжов полистал тетрадь. — Вот, гляди, что тут записано про тебя. Сначала, для формы, фамилия, год рождения и прочие данные. А вот и запись того разговора: «Желая испытать Боева, задал вопрос: можно ли к маю начать заполнение водоема? На что получил ответ: „Нет, нельзя, поскольку…“»
У Пыжова был такой торжествующий и вдохновенный вид, как будто он зачитывал не возможный донос, а победный рапорт. Это было противно. Роман бессильно отмахнулся:
— Хватит.
Подумав, что Боев сражен его предусмотрительностью, Пыжов спрятал тетрадь и, поглаживая засалившийся брезентовый бок портфеля, продолжал:
— Тут все записано, про всех. Никто не обижен. Так что вашему Стогову теперь крышка. Тут все и еще кое-что про него есть.
У Романа кружилась голова. Хорошо бы сейчас прилечь и закрыть глаза. Но Пыжов все наскакивал по-воробьиному и напрашивался на драку. Сил у Романа хватило только на то, чтобы сказать:
— Нет. Этого не будет.
— Будет, — торжественно пообещал Пыжов. — Стогову все сполна всыпят, за самовольство. Умнее всех захотел быть. И тебе всыплем, и Крутилину. Победители. За такие победы из партии выгонять надо. Как дезорганизаторов. Ты вот мне все планы поломал своим героическим поступком. — Пыжов задумался. — А может быть, и не поломал. Тут главное, как повернуть. Может, и героизм, а может, и дурость, анархизм. Это хорошо, что ты не погиб, что я тебя спас: с мертвого не спросишь. А с живого вполне возможно шкуру спустить, даже при наличии самоотверженного поступка.
— Откуда вы все знаете, если вас там не было?
— Знаю. Весь район знает.
— Плотина цела?
— Цела. Устояла. Ты ее спас, понял, ты. Ценой жизни. Это тебя Стогов послал заслоны открывать?
— Как же он мог послать? Он же на другом берегу был.
— Ага. Значит, у вас такой уговор состоялся.
— Какой уговор?
— Не крути, Боев. Это он тебя туда толкнул.
— Да ему-то зачем?
— Ему? — Пыжов строго прикрикнул: — Не крути, Боев. Все знают, что ты с его женой…
Роман вспыхнул. Все знают? Откуда? Кто рассказал?
— Ну, вот видишь. Это он тебе отомстить хотел. За жену.
Воробей явно чувствовал себя орлом и рвался в драку.
Из последних сил Роман сжал кулаки. Неужели и теперь Стогов отойдет в сторонку? Ну, нет. Нет!
— Едем! — Роман поднялся, все завертелось и поплыло, как будто весь мир мгновенно превратился в кипящую черную пучину. А может быть, и в самом деле — пучинка?
И как из пучины послышался голос Пыжова:
