Но закончить разговор им снова не удалось. Неожиданно громкий гул перекатился через реку и с железным лязгом лопнул где-то вверху. В ту же секунду неподалеку, из камыша, брызнуло в небо фонтаном грязи и земли. Гулкий взрыв потряс все вокруг.
Ба-бах!
Князьковский и Нюся вскочили на ноги.
Ба-бах! — ударило снова, и на этот раз метрах в двадцати за кормой высоко плеснул фонтан воды.
Ба-бах! — раздалось в третий раз, и это было уже перед носом катера метрах в десяти.
И тогда один за другим десять или пятнадцать взрывов взлетело вокруг катера. Польская батарея взяла катер в кольцевой обстрел. Капитан дал «стоп», мотор заглох, и теперь в перерывах между взрывами наступала абсолютная тишина. Но уже через минуту застрекотали пулеметы, и на зеркальной поверхности реки и впереди и позади катера легли широкие вееры заградительного огня. Катер сносило течением прямо к песчаному крутому берегу. Около полусотни белопольских жолнеров уже бежали к воде и с ходу бросались в реку с винтовками наготове.
— Сдавайтесь, сдавайтесь! — орали они. — Большевице, реньки догури! [3]
Сопротивление было бессмысленно, и актеры поспешно подняли руки вверх. Красноармейцы — «французы» переминались с ноги на ногу, не зная, что им делать. Передние жолнеры уже хватались за концы с правого борта.
Заслоняя своим телом Нюсю, Князьковский отступал к левому борту. Рука его щупала пояс, ловя кобуру. Еще мгновение, и, выхватив наган, он дорого продаст свою жизнь. Но в это мгновение несколько жолнеров сзади повисли у него на плечах, и, не устояв на деревяшке, Князьковский грохнулся на палубу. Ему уже крутили руку назад. На берегу стоял польский поручик и кричал:
— Взенц живцем! И до полковника! Прендко! [4]
Машина пана полковника остановилась на краю обрыва. Телефонисты сматывали провод. Победная песня уже звенела с высокого берега.
Ра-ра-ра, Антек на гармони гра,
Ра-ра-ра, он пшибираць клявы зна…
Перед полковником впереди всех пленных, со скрученной за спину рукой, вгрузнув деревяшкой в песок, в широком клеше и рыжем бушлате, понурый, но в вызывающей позе стоял матрос.
— О, матросы, то, проше панув, суть найперши большевице, все как один — чекисты и комиссары!
Не было сомнения, что самым старшим среди всех пленных был именно матрос. Пан полковник бросился к Князьковскому, как тигр:
— А, скурвый сыну! Комисаж прокляты! Розтшеляць! [5]
Несколько жолнеров подхватили Князьковского и потащили в сторону. Пан полковник очутился теперь перед Богодух-Мирским. Старый трагик уже преодолел первый испуг и овладел собой. Актерская выдержка и привычка не теряться ни при каких обстоятельствах уже вернулись к нему. Скрестив руки на груди, он величественным движением отбросил седую шевелюру назад и с высоты своего гигантского роста надменно мерил взглядом толстого кривоногого вояку в конфедератке.
— Большевик? — неуверенно спросил полковник.
— Член Всорабиса.
С секунду сбитый с толку, пан полковник глядел на странного великана, стоявшего перед ним. Потом подскочил и схватил его за грудь.
— Кто ты есть? — закричал паи полковник. — Пся твоя мать!
Богодух-Мирский величественным жестом отстранил руку полковника.
— Прошу не тыкать. Я тридцать лет на сцене!
— Розтшеляць! — взвизгнул пан полковник, теряя всякое самообладание.
Теперь у пана полковника уже не было никакого сомнения, что перед ним большевистская разведка, странно костюмированная. И то, что он не мог разгадать цели подобного маскарада, приводило пана полковника в ярость.
Жолнеры подхватили Богодух-Мирского под руки и прикладами подтолкнули его к Князьковскому.
Нюся стояла бледная, чуть жива. Глаза ее с ужасом следили за Князьковским и Богодух-Мирским, руки теребили пуговки и петельки, она вся дрожала. Сейчас Князьковского и Богодух-Мирского расстреляют. Что же делать? Господи, что же делать?
— Розтшеляць в тей хвыли! [6] — заорал полковник.
Жолнеры толкнули Князьковского и Богодух-Мирского под обрыв.
Тогда Нюся не могла уже сдержать себя. Она бросилась к полковнику и схватила его за рукав в золотых галунах:
— Не смеете! — закричала она. — Вы не имеете права! Варвар! Вандал! Расстреливать беззащитных артистов! Искусство, культуру! Цивилизацию!
Ошеломленный пан полковник невольно попятился. Он никак не ожидал услышать женский голос. Сгоряча он сразу и не заметил, что у этого парня в синем мундире из мешковины из-под картонного кепи выбивались русые косы. Тем временем Нюся схватила полковника и за другую руку.
— Да знаете ли вы, кто это такие. Это Богодух-Мирский, знаменитый трагик! Его знает… вся Европа, весь мир!
— Пшепрашам…
— А вы, вы некультурный человек! Вы… вы… — Нюся вдруг странно успокоилась, и в ее голосе даже зазвенели нотки гонора и презрения. — Вы не полковник! Вы унтер-офицер! Мужик!.. — Она сорвала с головы кепи и швырнула его прочь. Косы упали ей на грудь, и она вызывающим движением забросила их за спину. — Расстреливайте Можете расстрелять и меня! Но только попробуйте! Попробуйте! — Она топнула ножкой. — Ну? Расстреливайте. Я требую! Где ваши пистолеты? Где ваши пулеметы? Где ваши бомбы?
Пан полковник наконец начал приходить в себя. Он даже поднес два пальца к конфедератке — ведь он был старый варшавский повеса и донжуан:
— Пшепрашам пани, бардзо пшепрашам. Але кто пани е?
— Позир! [7] — донеслось в это время из-под кручи.
Поручик уже выстроил своих жолнеров в десяти шагах против Князьковского и Богодух-Мирского.
Нюсины глаза забегали растерянно и беспомощно.
— Кто я? Кто я… — Страх сковал ее сердце, она почти теряла сознание, но она нашла в себе силы горделиво выпрямиться и бросить на полковника надменный взгляд. — Я Войнарская… Актриса Рита Войнарская. Это вам ничего не говорит, пан полковник. — И вдруг она наклонилась совсем близко к полковнику и быстро прошептала — так, что слышать ее мог только полковник. — Я имею задание дефензивы, пан полковник. Я…
— Бачность! [8] — в это время подал команду поручик, и десять жолнеров щелкнули затворами.
Князьковский вгруз деревяшкой в песок и одним движением разорвал рубаху на груди. Сердце, пронзенное стрелой, два змея и голая женщина смотрели теперь с его груди на винтовки. Богодух-Мирский стоял рядом, и ноги под ним подгибались — вот-вот он должен был упасть. Князьковский положил ему руку на плечо.
— Не грусти, старик! — прохрипел он своим простуженным голосом. — Ты же, старик, хороший актер! Сыграй им смерть что надо! Сыграй, как умирают большевики.
Богодух-Мирский с благодарностью взглянул на матроса, расправил плечи и скрестил руки на груди. Ветер теребил его пышную шевелюру. На мгновение Князьковский бросил взгляд туда, к реке, где были остальные. Пан полковник поддерживал Нюсю, она почти прильнула к нему и что-то шептала на ухо. Потом она отстранилась от него и… засмеялась…
— К бою! — скомандовал поручик, и жолнеры приложили винтовки к плечу.
Нюся сжала руку полковника, и в глазах ее закружилось все.
— Зачекаць! — крикнул пан полковник. — Зачекаць, пане поручику!
Винтовки опустились к ноге. Нюся обессиленно повисла у полковника на руке. Князьковский сплюнул сквозь зубы и застегнул бушлат.
— Продала, — прохрипел он. — Актриса!..
Известие о том, что театр попал в плен, быстро облетело всю дивизию.
— Кары ляхам, кары! — закричали бойцы. — Кары лютой, страшной!
Эскадрон конной разведки послал Довгорука-третьего к комдиву делегатом.
Комдив, склонившись над картой, сидел под кустом боярышника с командиром третьего полка и начальником штаба. Он уточнял план очередного удара.
— Полякам, — говорил он, — чтобы перейти в наступление, надо форсировать реку. Но они не успеют этого сделать, форсировать будем мы. Понятно? Кнут у возчика из рук и кнутовищем по рукам — стук! Ясна моя мысль? И форсировать будем вот тут на флангах. Твой полк осуществляет операцию.
Комполка-3 сердито нахмурился:
— Но их в десять раз больше, чем у меня.
— Только в десять! — усмехнулся комдив.
— И без сапог мои хлопцы, а утром роса.
— В сентябре всегда по утрам роса, испокон веков. И к чему сапоги, когда все равно разуваться будешь перед тем, как в воду лезть… А тебе чего, Довгорук?
Довгорук вытянулся, раскрыл было рот, да только вздохнул.
— Закурить хочешь? Нет у меня, брат, махры.
Довгорук отдал честь и отрапортовал:
— Товарищ командир дивизии, разрешите мне с отдельным эскадроном конной разведки врезаться в польский марш!
— Зачем это? — удивился комдив.
