Это Тося Белявская, сидя на крыльце с подругой, дочерью бакенщика, заметила Зубова и Груню и следила за ними до тех пор, пока Василий не скрылся со своей ношей в темноте.
— Видела, Ирка? — вздохнула Тося. — Вот это называется любовь. Поднял ее на руки и носит, как лялечку.
Подруги тихо переговаривались между собой, и луна сияла над ними, и ясный лик ее бесконечной золотой дорогой отражался в большой спокойной воде. Далеко-далеко слышно было, как вскидывается в разливах жирующая рыба: выбросится наверх, вся в лунном сиянии, повалится плашмя, ударит, озоруя, сильным хвостом и нырнет в глубину, оставив на тихой воде чуть колеблющийся мерцающий круг. Вслед за ней плеснет другая рыбина, третья, четвертая, и опять стоит такая нерушимая тишина, что, кажется, приложи ухо к земле — и услышишь невнятный шорох малых подземных тварей, хода которых не слышал никто.
4
Еще учась в техникуме, Зубов думал о том, как по приезде на участок он развернет в рыболовецком колхозе строительство рыбоводного завода и научит людей хозяйничать по-новому. Для того чтобы заинтересовать рыбаков, он решил начать с организации небольшого рыбоводного пункта и в один из воскресных дней пошел к председателю колхоза Мосолову посоветоваться с ним и попросить его выделить для рыбпункта подходящее помещение.
Кузьма Федорович Мосолов встретил Зубова на крыльце и повел его в беседку, оплетенную молодым, распускающим светло-зеленые листья виноградом.
— Ну, садись, садись, товарищ инспектор, — благодушно сказал Мосолов, выжидательно посматривая на Зубова, — это, кажись, ты первый раз ко мне пожаловал.
Хотя обращение на «ты» несколько удивило Василия, он ответил в тон Мосолову:
— Ты ведь ни разу меня и не приглашал, Кузьма Федорович.
— Ладно, ладно, садись, гостем будешь.
От чисто выбритого лица и крепкой фигуры Мосолова веяло здоровьем, и по выражению его проницательных карих глаз видно было, что этот человек твердо уверен в том, что все, что он делает и говорит, правильно, хорошо и нужно для пользы дела.
— Я к тебе с небольшим вопросом, Кузьма Федорович, — сказал Василий. Он подвинул стул к Мосолову: — Хочу у вас при колхозе организовать для начала рыбоводный пункт, а к осени, если все пойдет хорошо, можно будет свой заводик оборудовать… Я посоветуюсь с Архипом Ивановичем, поговорю с рыбаками, комсомольцев поднимем…
— Ну чего ж, — поднял брови Мосолов, — дело это хорошее, правление колхоза тебе поможет.
— Так вот я и хотел потолковать насчет помещения и кое-какого оборудования.
Мосолов помолчал. Как бы прикидывая про себя, во что может обойтись строительство и оборудование рыбоводного завода, он постучал носком начищенного сапога по полу и повел в сторону Зубова затянутой черным бинтом рукой.
— Это же, должно быть, станет нам в копеечку, как ты полагаешь? Завод — это, брат, не шутка, тут обмозговать надо…
— Что ж, по-твоему, мы рельсопрокатный или автомобильный завод строить будем? — усмехнулся Василий. — Тут, Кузьма Федорович, ни кирпичных корпусов, ни станков не требуется. Просторное помещение да водопроводные трубы — вот тебе и весь завод. А потом уж мы в нем бассейны для мальков соорудим, стационарные рыбоводные аппараты поставим, холодильник установим, садики на реке разместим… — Он с надеждой взглянул на помрачневшего Мосолова и добавил просительно: — Да я ведь сейчас не о заводе речь веду, а о рыбоводном пункте, в котором людям хотя бы методы разведения рыбы показать можно было.
Мосолов подошел к Василию и легонько тронул его за плечо.
— А зачем это нам сейчас? — жестко спросил он.
— Что? — не понял Василий.
— Да рыбоводный пункт.
— Как — зачем? Надо же, Кузьма Федорович, переходить к новым методам ведения рыбного хозяйства…
Мосолов снова сел и здоровой рукой стал оправлять повязку.
— Я давно собирался потолковать с тобой, Василий Кириллыч, — обдумывая каждое слово, начал он. — Ты, по-моему, загибаешь в своей работе.
— Как это — загибаю? — удивленно посмотрел на него Василий. — Почему?
— Погоди, не горячись. Я тебе все выскажу. Ты вот давеча конфисковал улов второй бригады. Теперь завод придумал. Все это, конечно, хорошо, и мы, между прочим, помещение для рыбпункта тебе выделим. Но не в этом дело.
— А в чем же?
— Дело, брат, в том, что при нашей работе нам невозможно, как детишкам, гопки скакать и всякими дуростями заниматься.
— Разве завод — это дурость?
— Погоди, — досадливо отмахнулся Мосолов, — не пришивай мне всякой ерунды. Надо, друг милый, каждую работу соразмерять со своими силенками. — Он хлопнул Василия по колену: — Ты скажи, какая главная задача стоит сейчас перед нашим рыболовецким колхозом? Дать государству рыбу? Правильно? Так вот из этой задачи нам и надо исходить. За завод с нас никто не спросит, а за выполнение плана добычи спросят. «Где, скажут, ваша рыба? Как выполнено ваше обязательство?» — Кузьма Федорович смягчил голос и проговорил мечтательно: — Придет время — мы, Василий Кириллыч, и завод построим и хозяйство по-новому поставим, а пока надо по одежке протягивать ножки и не распылять силы, иначе доведется нам плакать. Обратно же и с приловом молоди такая же история получается. — Он протянул Василию портсигар. — Кури.
Из дому вышла жена Мосолова, дородная женщина в розовом капоте. Придерживая ведро, она покосилась на Зубова и вежливо поклонилась.
— Кончай свою уборку, Фаня, — крикнул Кузьма Федорович, — да организуй нам чего-нибудь! — Посмотрев на угрюмо молчавшего Василия, он усмехнулся: — Ты не обижайся, Кириллыч. Мы с тобой фронтовики, и я тебе зла не желаю. Хоть ты и офицер, а я сержант, но я по годам в батьки тебе гожусь и могу тебя по-дружески уму-разуму поучить, потому что…
— Нет, Кузьма Федорович, подожди, — перебил его Василий, — сначала я выскажу тебе все, что думаю, а потом учи меня, если есть охота… И уж если ты заговорил о фронтовиках, то я тебе скажу, что при твоих мыслях ты свое звание фронтовика в грязь затоптать можешь. Да, да! Ты говоришь, что надо силенки свои соразмерять? А помнишь, у нас бойцы втроем или вчетвером от немецкого взвода отбивались, рубеж свой обороняли да еще на штурм вражеских дотов шли? Не помнишь? Забыл, Кузьма Федорович?
— Это я помню, — сердито возразил Мосолов, — но там, друг милый, другое дело было… Там была война…
— Нет, не другое дело, Кузьма Федорович. И тогда и сейчас решало одно и то же — сила нашего советского человека. А ты человеческую душу со счетов своих канцелярских скинул, пренебрег ею, и потому, помяни мое слово, будешь в обозе у жизни плестись.
Мосолов в раздражении дернул плечом, хотел что-то сказать, но в это время его жена вышла на порог и крикнула:
— Пожалуйте к столу!
Они пошли в комнату, и, пока хозяйка потчевала Василия холодным каймаком и вяленой рыбой, он, волнуясь, говорил Мосолову:
— Рыбака надо убеждать делом, Кузьма Федорович. Он болтовне не поверит, ему надо видеть результаты новых форм хозяйства, а так…
Глядя на Василия, Мосолов думал раздраженно: «Только петушится, герой, а посади его на мое место да заставь план выполнять, он не то запоет!..»
— Ладно, Кириллыч, — хмуро сказал Мосолов, — видать, мы один другого не понимаем. Я тебе уже сказал что препятствий для твоего рыбпункта никто чинить не будет. Бери себе, пожалуйста, амбарчик, который на винограднике стоит, и развертывай на здоровье рыбпункт. — Кузьма Федорович поднялся, походил по комнате и заговорил глухо: — А что касается колхоза, то тут мы по-разному на дело глядим. Ты, друг милый, землю копытом роешь, выше себя прыгнуть хочешь, как конь норовистый, а я свой расчет имею.
— При чем тут расчет? — пожал плечами Василий,
— А при том, что перво-наперво надо в колхозе дисциплину укрепить, обязательство перед государством выполнить, силы расставить правильно, а потом уже бить наверняка, чтобы не иметь поражения. Ясно?
— Бросим об этом, — поднялся Василий, — все равно мы так ни до чего не договоримся. Лучше поставить вопрос о хозяйственном плане артели на партийном собрании, с людьми посоветоваться, а потом решение принимать.
Темнея от гнева, Мосолов со стуком отодвинул стул.
— Что ж, можно и на партийном собрании поговорить, — сказал он тихо, — а только, товарищ лейтенант, рановато вы меня в отстающие записали…
Когда Василий ушел, Кузьма Федорович долго ходил по комнате, глядя себе под ноги.
«Без году неделю в станице находится, — думал он о Зубове, — а уже учить меня вздумал и дорогу колхозу определять…»
Но, как ни злился Мосолов, его все-таки тревожила мысль о том, что он, гвардии сержант, коммунист и герой войны, что-то напутал и потому совершает какую-то серьезную ошибку.
Зубов же хотя и жалел Мосолова, но считал, что поступил правильно, сказав председателю все, что думал.
