Зубов же хотя и жалел Мосолова, но считал, что поступил правильно, сказав председателю все, что думал.
Не желая отрывать старых рыбаков от лова, Зубов пошел к Тосе Белявской, чтобы договориться о помощи со стороны комсомольцев.
Тося, потеряв родных, ушла, как и Зубов, добровольцем на фронт, служила в прожекторной роте, дважды была контужена и в конце войны награждена орденом Красной Звезды. По окончании войны она вернулась в Голубовскую, поселилась у старшего брата, работала в избе-читальне, а потом была избрана секретарем комсомольской организации. Спокойная, рассудительная девушка, она скоро стала любимицей всей станичной молодежи. Лучшие рыбаки-стахановцы не раз сватали Тосю, но она вежливо отказывала женихам и говорила задумчиво: «Я еще подожду с замужеством». Девчата прозвали Тосю чудачкой, но поговорили немного и замолчали, решив, что каждый человек волен устраивать свою судьбу, как ему хочется.
Идя от Мосолова, Василий встретил Тосю на улице.
В белой шелковой блузке, в накинутой на шею синей косынке, в резиновых сапожках, она шла по залитой водою улице, держа на руках толстую белокурую девочку.
— Здравствуйте, товарищ ефрейтор! — издали закричал Василий. — Вы-то как раз мне и нужны!
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — серьезно ответила Тося и пересадила девочку с правой руки на левую.
— Это что же, дочка, что ли? — спросил Василий.
Тося засмеялась:
— Дочка, только не моя.
Когда Василий рассказал об организации рыбоводного пункта и попросил помочь оборудовать выделенный Мосоловым амбар, Тося кивнула головой:
— Конечно, поможем, Вася. Я уже давно думала о чем-нибудь таком. Не о пункте, правда, а вообще о новом большом деле, чтобы молодежь наша увлеклась им по-настоящему… — Подняв голубые глаза, Тося сказала серьезно: — Понимаешь, Вася, ребятам и девушкам надоело наше тихое захолустье.
— Подожди, подожди, — насторожился Василий, — с каких это пор Голубовская стала для вас захолустьем?
— Да я не в этом смысле, — сердито отмахнулась Тося, — я совсем о другом…
— О чем же?
— Как бы тебе сказать… Вот, понимаешь, спрашивает нас кто-нибудь со стороны: «Как там у вас дела?» — а мы отвечаем: «Ничего». Ни-че-го… Ни хорошо, ни плохо. Удовлетворительно. Посмотришь, в других колхозах жизнь ключом бьет, люди растут, а у нас ни холодно ни жарко. План добычи мы с горем пополам выполняем, снасть бережем — значит, все в порядке. А люди работают вполсилы.
Василий пытливо посмотрел на девушку. На белой Тосиной блузке, словно раскрывший лепестки мак, алел орден. Перебирая пальцами русую косу, Тося говорила тихонько:
— Это ты хорошее дело задумал, только бы нам его до конца довести. Трудно будет, Вася. Придется кое-кого уговаривать, а кое с кем в драку вступать… Ну, ничего. Почин мы сделаем. Сегодня же соберем девчат и завтра выйдем на работу. Девчата все пойдут. — Она притронулась к руке Василия и сказала, глядя ему в глаза: — Только смотри, Вася, чтоб опыт твой удался, а то конфуз выйдет. Ты не обижайся. Надо ведь, чтоб люди сразу, на практике, убедились, в чем тут дело, и доверие к нам не потеряли.
— Не бойся, Тосенька, все будет сделано, — твердо проговорил Зубов, — никакого конфуза мы не допустим. Воду погоним в амбар электродвижком, за аппаратами Груня в город поедет, а остальное на месте найдем. За месяц-полтора подготовим своих молодых рыбоводов и поставим вопрос об организации колхозного завода…
Зубов проводил Тосю домой и условился с нею о встрече на собрании.
Собрание было созвано в избе-читальне, а в понедельник большая бригада девушек-комсомолок начала приводить в порядок амбар. Две отсыревшие, засыпанные камышом амбарные клетки были очищены от мусора. На следующий день девушки подвезли песок и глину, оштукатурили стены, вставили стекла. Зубов, Иван Никанорович и моторист Яша покрыли цементом пол, устроили водосток, оборудовали длинные столы для установки рыбоводных аппаратов. С берега к амбару были подведены две трубы, а неподалеку, в деревянной будке, поставлен принадлежавший полеводческому колхозу электродвижок.
Старухи-станичницы, узнав от девчат, что новый инспектор собирается выводить в амбаре рыбьих мальков, покачивали головами и говорили сердито:
— Нечего ему, видно, делать, так он баловством занимается!..
— Виданное ли дело — рыбу вроде курчат выводить!
— Нехай бы лучше до невода ставал, там рабочие руки требуются!..
Особенно куражился паромщик Авдей Талалаев. Каждый день, идя на берег, он заворачивал к амбару, несколько минут стоял, почесывая бородку, а потом спрашивал ехидно:
— Значит, девоньки, рыбу высиживать станете?
Выслушав ответ, Авдей Гаврилович смеялся:
— Так, так… Отличное дело… Вперед рыбку в реке сгубили, а теперь за восстановление взялись? А только будет ли с вашей рыбки уха?
При встрече с Зубовым паромщик учтиво кланялся и спрашивал, щуря подслеповатые глаза:
— Это, значит, на манер искусственного осеменения будет или как?
— Да, дед, похоже, — отвечал Василий.
— Так, так, интересно, — смеялся старик, — только глядите, не ожените судака на чехоньке!
Он уходил из сада и долго бормотал что-то, поглядывая на хлопотавших у амбара девчат.
Дожидаясь спада воды, Авдей Гаврилович исподволь готовился к перевозу. Как только потеплело, он переселился в свой балаган, стоявший в лесу на бугре, у самого берега. Балаган у паромщика был добротный, сложенный из крепких тополевых жердей, накрытый толстым слоем ржаной соломы, просторный, с каменной печуркой посередине и широкими дощатыми полатями.
В этом балагане дед Авдей хранил все свое паромное имущество: фонари с зелеными и красными стеклами, измерительные шесты, топоры, плотницкий инструмент, веревки, тросы, проволоку. Все это было на виду. Но, кроме этого, дед прятал в солому рыбацкие снасти: черпаки со снятыми сетками, длиннейшие переметы, лески, удочки, накидные сетки и все, что могло поместиться в толстом слое слежавшейся, прелой соломы.
Егор уже давно поднял утопленный в Заманухе отцовский каюк, и он стоял тут же, у балагана, привязанный к дереву длинной цепью. Как ни скрывал Егор от отца свои приключения в Заманухе, старик все-таки узнал о них от рыжего Трифона, и однажды, когда сын принес в балаган ужин, дед Авдей напустился на него с бранью:
— Дурак ты, Егорка, аж крутишься, дурак! На кой ляд ты держал всю рыбу в каюке? Кто ж так ловит? Надо было иначе все это делать. Раз-два кинул — и рыбку на берег, еще разок кинул — и обратно на берег. Каюк у тебя должон быть завсегда пустой. Налетит какой черт, а ты его сей минут носом в каюк: гляди, мол, в каюке ничего нету, чистый каючок.
Лежа на полатях, Егор слушал отца и лениво отругивался:
— Бросьте, батя! Пока Степан Иванович инспектором был, я и без ваших советов каждый день рыбу домой носил, а вы теперь спробуйте…
— Дурило ты, — заключил дед Авдей. — Вот поглядишь, как я стану рыбу ловить, никто меня не споймает.
— Поглядим, поглядим, — подзадоривал Егор.
— Ловить надо тихо и с головою, — поучал сына Авдей, — тогда и комар носа не подточит. Выехали, к примеру, два каюка на реку и стали на якорях: один под одним берегом, а другой — под другим. В каюках, допустим, сидят обыкновенные законные удильщики с удочками. Ловят себе по маленькой на червячков. Никто не имеет права до них прицепиться. И никто, к тому же, не замечает, что промеж каюков через всю реку перемет поставлен, а на том перемете триста крючков. Сиди себе с удочкою, лови да по сторонам поглядывай. Как только увидал, что никакой опасности нету, ну, значит, удочки долой и тихонечко выбирай из воды перемет. Выбрал и в тую же минуту выгружай рыбу с каюка на берег, в корзиночки, и… до свидания, будьте здоровы…
Егор, лежа на полатях с папиросой в зубах, лениво слушал отцовские поучения. Ему претило это рыбальство тихой сапой, и он насмешливо кривил рот, отворачиваясь от отца, и часами глядел на реку. Но в то же время он понимал, что отец поступает правильно, не желая лезть на рожон и подвергать себя опасности.
«Хитрый, чертяка, — ухмылялся Егор, слушая отцовские поучения, — и деньжат насбирает, и в браконьерстве его никто не уличит».
Ему было известно, что рыбаки-колхозники организовали, по просьбе Зубова, общественный рыболовный надзор. В группу надзора колхозное собрание выбрало секретаря рыбацкой комсомольской организации Тосю Белявскую, ловца второй бригады Степана Худякова, деда Малявочку, Марфиного сына Витьку, дочь бакенщика Иру Грачеву и бригадира Пимена Талалаева.
Узнав о том, что младший брат выбран в группу надзора, Авдей Гаврилович несколько успокоился.
— Как рыбаки вернутся с низовьев, я поговорю с дядей Пишей, — сказал он Егору. — Он ведь большую помощь оказать может. Ихний надзор инспектор по участкам раскреплять будет, вот и надо, чтобы Пиша взял себе подшлюзный участок, тут сама рыба сходится. А уж мы с Пименом как-нибудь договоримся по-свойски…
