в доме сервиз? Почему нельзя пить из обычных стаканов или из чашек, которыми полна горка? Или из пиал, из которых привык он пить за многие годы, что жил в Средней Азии? (Как хорош тот зеленый освежающий чай — кок-чай, как его называли там, в Средней-Азии.) Затем Петр вдруг вспомнил эмалированные и жестяные кружки (этак стакана на три!), из которых он пил в военные годы, на фронте. Да мало ли из чего можно пить!
Но авторитет Люси в хозяйственной области был столь велик, и «сервиз в доме необходим» она повторяла так часто, что Петр свыкся с этой мыслью, как если бы она была его собственная. Поэтому, получив на работе премию и подумав, что хорошо бы чем-нибудь порадовать Люсю, Петр сразу вспомнил: «сервиз в доме необходим». Придя домой, он тотчас же выложил деньги на стол:
— Вот тебе на сервиз!
Люся бросилась его целовать. Глаза ее заблестели: как внимателен к ней ее муж! Она положила деньги в шкаф, под аккуратно сложенную стопку белья.
И с этого дня, совершая обычный дневной рейс по городу, Люся еще внимательней приглядывалась к заманчивым витринам Фарфортреста, еще прилежней посещала комиссионные и антикварные магазины.
Чайный сервиз!
Она представляла себе, как за круглым столом, покрытым цветной скатертью, она принимает гостей. За столом шесть или восемь человек — благопристойные супружеские пары. Новый сервиз. Она, хозяйка, разливает крепкий дымящийся чай в фарфоровые чашки (в них чай всегда ароматнее и не имеет посторонних привкусов). После чая мужчины отходят в сторону, — у них свои дела, «мужские»: споры, шепот, а за ним — громкий смех. Хозяйке нет нужды входить в существо этих бесед, — достаточно улавливать лишь тон. Мужчины, возможно, сядут за карты. А женщины? У них есть свои разговоры — «вам, мужчинам, неинтересно», — тряпки и бабьи сплетни.
При этом Люся вспоминала знакомый аккуратный мирок в сером доме на Васильевском острове.
«Мой дом — моя крепость», — не раз повторяла она про себя английскую пословицу.
И она восхищалась, как умны англичане и как метко выражают они свои мысли. Действительно: в доме своем, словно за крепостными стенами, можно чувствовать себя сильной и независимой; в доме своем, как в осажденной крепости, можно отсиживаться до лучших времен. Здесь, как в теплом гнезде, можно укрыться от бурь и непогод, бушующих за стенами.
Свыше года созидала Люся свой дом. Упорно и деловито, по прутику, как прилежная ласточка, склеивала она свое гнездо.
И наконец дом был готов.
Хозяйке казалось, что дом ее прочен, добротен, красив.
3
Я знаю, что меня зовут Люся. Афоризмы шитейсной мудрости. Данцигсний норидор.
Телефонный звонок:
— Здравствуй, Петроний! Спасай друга твоего: прогорел. Срочно нужны триста рублей. Найдется? Ты ведь теперь человек хозяйственный.
Прикрывая трубку ладонью, Петр спрашивает Люсю:
— Найдется у нас рублей триста?
— Сервизные, — отвечает она шепотом.
— Приходи! — говорит Петр громко, отводя ладонь от трубки.
— Только не сегодня, — привередничает проситель, — завтра или послезавтра. Можно?
— Будут отложены, — говорит Петр, — пожалуйста.
Проходит два дня.
Солнечная погода. Люся гуляет по широкому проспекту. Она не пропускает ни одной витрины. Они мелькают перед ней быстрым, пестрым калейдоскопом. Но она знает, на каких следует задержать свой взгляд и по каким небрежно скользнуть. Острым глазом охотника-следопыта Люся высматривает за стеклами витрин всё, что ее интересует. Даже самые крохотные предметы.
Это всегда удивляет Петра: зрение ведь у него острей, чем у жены, он меткий стрелок, почти снайпер, но тут он перед ней пасует. Впрочем, удивляться нечему: всё дело в привычке. Ведь сам он, сидя на коне, с ходу различал на желтой туркменской земле следы зайца, шакала, лисы? Различал. Его научили этому туркмены с берега Каспия, южней Кара-Бугаза.
И вот, точно охотник, выследивший наконец долгожданную дичь, Люся настораживается, почти замирает перед огромной знакомой витриной.
Она видит чайный сервиз, синий сервиз, строгой формы. В медальоне женское личико, обрамленное пышными черными локонами. В приятной улыбке полуоткрыт алый рот. Задумчивые, чуть выпуклые глаза.
О, как жаль, что в эту минуту Люсе не перед кем щегольнуть своей эрудицией в истории живописи! А ведь похвастать сейчас есть прекраснейший повод. Люся сказала бы:
— Эта головка напоминает прелестные аристократические головки художницы Виже Лебрен — не правда ли?
Это правда: Виже Лебрен была бы упомянута кстати. Но равнодушные люди, увы, проходят мимо Люси, мимо витрин, занятые делами, не думая о знаменитой художнице, приукрашавшей французскую знать своей льстивой кистью.
Люся входит в магазин, с видом знатока разглядывает сервиз. Конечно, это не подлинный, старый «сакс». Это — имитация, современная. Однако сервиз Люсе нравится. Простая форма, синее с золотом, овальный медальон, — всё это представляется Люсе весьма благородным. Ей не хочется выпускать из рук прелестную чашечку. И цена подходящая.
Кто-то говорит позади Люси:
— Полтораста лет прошло с тех пор, как срубили голову Марии-Антуанетте, а она всё еще живет в советском: фарфоре. Ее, с позволения сказать, оживляют в физиологическом растворе нашей косности. Кому нужна эта злосчастная королева? Это, кажется, Дулевский завод изощряется.
«Дурак», — думает Люся и не считает нужным обернуться. Вместе с тем, ей любопытно узнать, каков собой этот оратор. Ей хочется бросить на него уничтожающий взгляд. Она оборачивается. Спиной к ней стоят двое мужчин и рассматривают фарфор в горке. Их двое, но Люся чувствует, что тираду произнес стройный, высокий, а не его сосед, низенький. Этот высокий хорошо одет, в мягкой шляпе. Быть может, артист, художник? Люся вздыхает: «Даже такие, культурные с виду, люди ничего не понимают в фарфоре».
Досадно, что не берут залога. Люся упрашивает продавца не продавать сервиз в течение часа: она непременно возьмет его. Она спешит домой за деньгами, и спустя час сервиз в ее руках.
Чайный сервиз!
Она бережно держит его, шагая по улице, полной невнятного шума — звонков, гудков, голосов.
«На шесть персон, а всё же тяжелый», — думает Люся.
Дома она тщательно моет теплой водой каждую чашку, каждое блюдечко. Пыль, мелкие щепочки, стружки плавают на потемневшей воде. Сервиз сияет. Люся ставит его в горку, впереди остального фарфора. Так оттесняют старших детей, когда в семье появляется новорожденный. Люся прикрывает сервиз салфеткой: она сделает Петру сюрприз — покажет покупку в подходящий момент.
А Петр всё не приходит. Девять часов, десять, одиннадцать. Как можно так долго торчать на работе? Двенадцатый час.
