— В тайге бродить не так просто! — Ивану Ивановичу даже стало досадно на Ольгу за ее наивное предположение. — Если бы заблудился ваш стихоплет, наверное, закудахтали бы, как куры.
— Да, уж наверно! — сказала она сердито.
Весь день у нее прошел за письменным столом, но работалось плохо. Тогда она принесла подобранные ею книги о добыче золота и путешествиях по Сибири и Дальнему Востоку. Однако сосредоточиться на чтении тоже было трудно, и Ольга то и дело, заложив ладонью страницу, да так и забывшись, смотрела на мокрые от дождя стекла окон. За окнами выла сирена, и ее вой особенно настраивал на скорбный лад.
Когда вернулся с работы Иван Иванович, озабоченный, но бодрый, в доме как будто посветлело. После ужина Ольга вымыла посуду, снова растопила плиту, согрела воду, и началась настоящая детская игра в кухню. Забавная суетня Ивана Ивановича у мисок и кастрюль, наполненных толченой и цельной стланиковой хвоей, мелко нарубленными молодыми побегами краснотала и смородины, отвлекла Ольгу от тяжелых мыслей.
Опять целую ночь выла сирена. Едва встав с постели, Ольга подбежала к окну.
— Как погода? — поинтересовался Иван Иванович. Ольга безнадежно махнула рукой:
— Все то же.
— Я к вам с приятной новостью, — объявила Пава Романовна, явившаяся, едва Иван Иванович ушел на работу, и начала торопливо доставать что-то из-под полы прорезиненного пальто. — Я так рада за вас, так рада, — приговаривала она.
Ольга недоверчиво следила за движениями ее пухлых ручек, в которых вдруг зашуршала газета.
— Вы знаете, ваш очерк о старателях все-таки напечатали на прошлой неделе, а мы прозевали, — сияя сказала Пава Романовна. — Мой Пряхин говорит, что это бывает в тех случаях, когда материал попадает более сведущему работнику. Возможно, прочел сам редактор. Зря вы не подписались полной фамилией.
Ольга, не слушая Павы Романовны, просматривала газетный лист, руки ее дрожали. Да, один из многих посланных ею и не принятых редакцией очерков был напечатан полностью. Даже заголовок его сохранен. Жар, опахнувший Ольгу вначале, сменился ознобом, все так же держа газету в вытянутых руках, она опустилась на стул, ее трепала настоящая лихорадка.
— Попейте водички! — суетилась Пава. — Это еще проклятая погода обессиливает. Меня тоже беспокоят мои гланды. Чуть остыну — и уже чувствую… Выпейте воды, пожалуйста!
— Не надо.
Теперь мысли Ольги со всей силой устремились к Таврову. Где он бродит? Бродит ли? Мало ли в тайге дикого зверья и других опасностей. А как он был бы доволен первым маленьким успехом Ольги! Ивану Ивановичу она даже не позвонила: для него статья в газете — попутное дело, а для нее — огромное событие в жизни.
Когда принесли извещение на перевод денег, она пошла на почту, и по дороге ей казалось, что встречные смотрят на нее приветливее, чем обычно, как будто они могли знать, что очерк в областной газете, подписанный кратко: «О. А.», принадлежит ей.
Перевод из редакции… Еще ни разу Ольга не владела копейкой, заработанной ею, и, принимая деньги от кассирши, не могла унять бившую ее снова дрожь.
— Гонорар от издательства, — не то недоумевая, не то поражаясь такому событию, сказала кассирша.
На губах молодого корреспондента готовно складывалась в ответ ребячески счастливая улыбка, но над поселком опять угрожающе и тоскливо завыл гудок.
Ольга сразу присмирела, свернула новенькие бумажки, опустила их в сумочку, но, выходя за порог, еще раз посмотрела, там ли они. Теперь на нее напал страх: вдруг читателям не понравился ее очерк?
Минут пять она стояла на террасе почты и всматривалась в ту сторону, где заблудился Тавров. Даже ближних гольцов, что поднимались над долиной, не было видно. Даже взгорье, где произошла встреча Ольги с Тавровым перед спуском в рудник, утонуло в тумане, из которого смутно виднелись только углы да крыши ближних домов прииска.
По горам ходили охотники, разведчики, рабочие прииска. Хорошо одетые, с запасом продуктов, они обшаривали мокрую тайгу, кричали, стреляли вверх, чтобы случайно не подстрелить кого-нибудь. Нелегкая задача — отыскать человека, затерявшегося в этой мгле, нависшей над диким, необжитым краем на десятки, а может быть, и сотни километров.
41
Когда Тавров уходил от веселой компании, горький стыд и тоска душили его. Все это перешло в ожесточение, которое он сорвал на красноголовом нарядном дятле, сняв его дуплетом с дерева. Не взглянув даже на птичку, растерзанную выстрелом, он устремился вперед, топча сочные травы, налитые зеленью. Незаметно наступил холодный вечер. Вдруг пошел дождь. Белые туманы закипели в долинах, поползли по распадкам к самым гребням гор.
Тавров поднялся на крутую вершину, но ничего не увидел: вокруг нависла сплошная, серая мгла. Он кричал, стрелял, тщетно ожидая ответа, потом выбрал укромное местечко среди скал, заросших кустарником, лег на землю и уснул, сломленный физической и душевной усталостью. Проснулся он от того, что озяб: вся одежда его пропиталась сыростью. Над землей сеялась студеная изморось, и впервые Тавров пожалел, что не пристрастился к курению. Будь у него спички, какой костер пылал бы между этих камней! Представление о тепле вызвало неудержимую тягу к жилью, и Тавров не смог дольше лежать, скорчившись, в своем логове — встал и пошел.
Бледный рассвет занимался над горами, с трудом пробиваясь сквозь толщу облаков. Дождь перестал, но мокрые, унизанные каплями влаги кусты и деревья, выходившие бесконечной чередой навстречу Таврову и снова терявшиеся в тумане, кропили его водой с головы до ног.
Так прошел день.
Тоска по человеческому теплу удесятерила тоску по Ольге. Тавров вспомнил, как однажды на пароходе они играли в шахматы. Она уронила под стол пешку. Он вскочил, быстро нагнулся — поднять, но круглая фигурка откатилась дальше, и, потянувшись за ней, он на одно мгновенье прислонился щекой к теплому под платьем колену Ольги. Это воспоминание пронизало его теперь нестерпимой болью — он чуть не закричал.
Когда Тавров находился до изнеможения, то решил идти по течению ключа, прямо по мелкой воде, там, где берега заросли непролазной чащей. Так можно скорее добраться до Каменушки или далее до Чажмы.
Перебираясь через завал бурелома к берегу, он поскользнулся, упал и долго, не шевелясь, лежал на мокрых круглых корягах.
— Что же я лежу?.. Нашел время! — спохватился он наконец, хотел подняться, но острая боль подкатила к сердцу так, что у него потемнело в глазах.
«Кажется, я сломал ногу! — подумал Тавров, когда, очнувшись, попытался разобраться в своих ощущениях. — Только того мне и недоставало! Неужели я подохну в этой чащобе, как подстреленный волк! Тут меня никто не найдет… Рядом пройдут и не увидят!»
Если бы его спросили, то он не смог бы объяснить, как выбрался на открытую поляну. Все происходило словно в бреду. Но он выбрался, выполз, даже выволок ружье и теперь находился на открытом месте, видном с горного склона, над которым по-прежнему висел туман. Больше он ничего не мог сделать: лежал, ждал, забывался и снова открывал глаза, глядя в безнадежную черноту ночного неба, ощущая, как мелкий дождь, перемешанный со снегом, падал на него и холодил губы, пересыхающие в лихорадке.
В один из таких просветов кто-то в больших очках глянул на него враждебно и настороженно. Тавров шевельнулся и с удивительной отчетливостью увидел в сумерках большого зверя, уходившего неуклюжей походкой. Это была росомаха. Мало приятного, если она вздумает прийти снова. Тавров сделал невероятное усилие, перевернулся на бок, потом на живот и выстрелил вслед зверю, исчезавшему в тумане…
42
— Я должна увидеть его! — сказала Ольга Паве Романовне, которая примчалась к ней, узнав, что эвен-охотник привез Таврова, найденного им в тайге, километрах за пятьдесят от Каменушки. У Бориса была сломана нога, и его доставили на носилках в очень тяжелом состоянии.
— Человек-то какой хороший! Неужели умрет! — говорила Ольга со слезами в голосе.
— Почему умрет? С чего вы взяли? — возразила Пава Романовна, успевшая собрать дополнительные сведения. — Теперь он в безопасности под крылышком Ивана Ивановича. Но навещать его сейчас не надо, клянусь честью! Во-первых, он без сознания, простудился, и температура у него до сорока градусов. Ведь на другой день после нашей прогулки в горах выпал снег… Во-вторых, вы зря скомпрометируете себя: могут подумать бог знает что! Вот сделают ему операцию… А как же! — отвечая на испуганный взгляд Ольги, воскликнула Пава Романовна. — У него перелом ноги ниже колена, но Гусев утверждает, что это легко поправимо. Понимаете: даже Гусев уверен в благополучном исходе! Пусть Борис Андреевич придет в нормальное состояние, а потом вы навестите его вместе со мной. И все будет выглядеть вполне благопристойно.
