class="p1">Мовсум Садыхович был польщен: не ожидал он такой похвалы от своей капризной подруги!
— Культура, Телли-джан, с каждым днем идет вперед! — сказал он и смущенно развел руками, как бы признавая ту силу, перед которой не волен устоять…
Па другой день Телли позвонила к Нинель и ласково прощебетала:
— Приходи, Нинель-джан!
Нинель не заставила себя просить, явилась к Телли и с того дня зачастила к ней.
Случалось, Нинель задерживалась у Телли до позднего часа, и тогда хозяйка звонила к Баджи, прося разрешить гостье остаться ночевать.
— Не беспокойся, твою дочку здесь не обидят! — всякий раз насмешливо заверяла Телли, едва сдерживая чувство превосходства.
Однажды, в ответ на такое ходатайство, Баджи отрезала:
— Нинель может и вовсе не возвращаться домой, если у тебя ей нравится больше!
И бросила трубку.
Нинель отнеслась к этому спокойно. Мать гонит ее из дому? Что ж, не стоит унижаться. Проживет и без родительского дома.
Телли поддержала девушку.
— Поживи у меня! — с легкостью предложила она. — Не соскучишься! А летом вместе поедем отдыхать. Мовсум Садыхович уже присмотрел дачу с садом у самого моря. Чистый воздух, фрукты! Согласна?
— Спасибо, тетя Телли…
Совсем иным был уклад жизни в доме Телли в сравнении с тем, к какому Нинель привыкла.
В дни, когда у Телли не было репетиции или утреннего спектакля, она нежилась в постели до полудня. Затем начинались телефонные разговоры, визиты подруг. Платья, туфли, шляпки! Нередко к обеду и уж непременно вечером — гости.
Частенько гости засиживались до глубокой ночи, и Нинель приходилось, преодолевая зевоту, дожидаться, пока они уйдут, чтоб устроить себе постель в столовой на тахте. Но прежде чем лечь, нужно было убрать со стола, вымыть посуду — домработницы в доме Телли не приживались, несмотря на старания Мовсума Садыховича, а сама Телли не склонна была портить руки грубой работой. Впрочем, не следует думать, что Телли стремилась эксплуатировать Нинель — просто так уж повелось.
Не высыпаясь, Нинель стала опаздывать на лекции, а то и просто пропускала их. Теперь нелегко стало выполнять институтские задания. Вскоре она провалила один зачет, за ним другой.
И все же Нинель не жаловалась на свою жизнь у Телли. Здесь было легче, чем дома, где ей приходилось видеть недовольное лицо матери, ее осуждающие глаза Здесь, казалось, ее хорошо понимают — и тетя Телли, и Мовсум Садыхович, и все их друзья…
Изредка Нинель на часок-другой забегала домой. Она старалась приходить в то время, когда мать была занята в театре.
Почти не встречаясь с Нинель, Баджи пыталась уверить себя, что ее мало трогает это. Но в глубине души она огорчалась и злилась: нечего сказать, подходящую подругу нашла себе дочка! Стоило этой вертихвостке Телли приласкать девчонку, как та забыла родную мать!
Кто виноват? Конечно, Абас! И конечно, Телли — ведь она покровительствует девчонке, зазывая ее к себе. Но больше чем кого-либо Баджи неизменно винила Хабибуллу: именно он в конечном счете причина ее невзгод.
Как раз в ту пору, встретившись с Хабибуллой на улице, Баджи уловила на его лице выражение торжества. Он словно хотел сказать: ты, Баджи, издавна презираешь и ненавидишь меня, а ведь рано или поздно, хочешь ты того или не хочешь, придется тебе признать меня свояком! И это торжество недруга еще больше укрепляло в Баджи решимость бороться. Зря торопится он праздновать победу!
День шел за днем, и завсегдатаем в доме Телли стал и Абас.
Случалось, Телли под тем или иным предлогом уходила, оставляя молодых людей вдвоем.
— Сладости и вино — в буфете. Ешьте, не стесняйтесь. Вы — в своем доме! — говорила она, уходя.
Как счастливы бывают молодые влюбленные, оставшись вдвоем, вдали от любопытных, осуждающих глаз!
Нинель была увертлива, но Абас все же настигал ее, и она позволяла ему целовать себя, забывая в тот миг о том, что он сын ненавистного ее матери Хабибуллы-бека Ганджинского и что в любую минуту может вернуться хозяйка дома, тетя Телли.
Сюда, в дом Телли, по старой дружбе захаживал Хабибулла. Не зря говорят: птица летит в свою стаю!
Узнав о дружбе Абаса с Нинель, он поначалу возмутился. Не потому, впрочем, что Нинель ему не правилась — девица не хуже и не лучше других современных девиц, к тому же недурна собой. А потому, что сын Хабибуллы-бека, род которого восходит к исконным властителям Азербайджана, готов связать свою жизнь с внучкой заводского сторожа, с дочерью большевика и ко всему — наполовину русской. Нет, не о такой невестке мечтал Хабибулла-бек Ганджинский!
Увидя, что Телли покровительствует молодым, Хабибулла вконец обозлился. Не ожидал он такого вероломства от старого друга! Уж не Мовсум ли Садыхович, ревнуя Телли к прошлому, завидуя бекскому превосходству, из мести подбил ее на это?
Хабибулла высказал Телли свое возмущение, а та в ответ сказала:
— Не думала я, Хабибулла-бек, что вы настолько постарели и перестали понимать чувства молодых!
— Сама ты, мой друг, не так уж молода! — огрызнулся Хабибулла. — А старость моя тут ни при чем. Все дело в том, что мой Абас и эта девица — не пара.
— Не пара? — с искренним удивлением воскликнула Телли. — Объясните, пожалуйста, почему?
Хабибулла вяло махнул рукой: объяснять то, что каждому разумному человеку и так ясно?..
Да, не порадовал сын Хабибуллу своим выбором. Но что поделать, если последний отпрыск Ганджинских так опростился, осоветился, осолдатился, что не сознает, в какую пропасть катится?
Проявить власть отца и образумить сына? Но нынче дети не очень-то слушаются отцов. В старое доброе время посмел бы он, Хабибулла, сказать отцу хоть одно слово наперекор? Покойный Бахрам-бек быстро усмирил бы его!
Нет, он, Хабибулла-бек Ганджинский, не станет зря подставлять свое бекское достоинство под удар советского мальчишки, солдата. Брак Абаса, по-видимому, дело решенное, предотвратить его уже невозможно, а поскольку это так, то следует примириться с обстоятельствами и даже поискать в них что-то положительное.
Хабибулла искал и, в конце концов, охваченный злорадным чувством, нашел себе утешение: надо полагать, что и Баджи не слишком рада предстоящему родству!
Нашлись и другие, с виду противоречивые, но весьма существенные соображения, побуждавшие Хабибуллу умерить свой гнев. Он отдавал должное Баджи — со таланту, положению. И ему, пребывавшему в упадке, представлялось теперь даже в какой-то мере лестным и выгодным породниться с видной, всеми уважаемой актрисой. Кто знает, быть может, влиятельная теща Абаса избавит ее свояка от ненавистной корректуры, поможет занять место, соответствующее его способностям, знаниям? Он ведь не
