Девушки побежали к берегу, и вскоре одна за другой стали возвращаться в амбарчик, осторожно неся на коромысле закрытые сеткой ведра. Тося вынула из ведра первую брюхатую сазаниху и положила на стол. Шевеля янтарными плавниками, рыба ударила хвостом по скользкой доске и, если бы Мосолов не придержал ее, слетела бы на пол.
Зубов опустил шприц в баночку и посмотрел на свет.
— Так, — пробормотал он, — точно полтора кубика.
Шагнув к столу, он крикнул Тосе:
— Держите рыбу!
Он нащупал на спинной части рыбьего туловища удобное место и довольно уверенно вонзил иглу наискось по направлению к голове, потом, придерживая шприц, неторопливо ввел жидкость.
— Готово. Кладите в ведро и несите обратно, — скомандовал он. — Только, смотрите, отсаживайте инъекцированных самок в отдельные корзины. Давайте следующую рыбу!
Закончив работу, Василий тщательно вымыл руки и сказал устало:
— На сегодня, товарищи, все… То, что нами сейчас сделано, вызовет полное созревание икры в те часы, какие нам нужны. Завтра в полдень мы начнем первую закладку.
Люди, переговариваясь, разошлись по домам. В этот вечер вся станица говорила о том, что делается в старом амбарчике на винограднике. Многие собирались туда назавтра, чтобы увидеть, как инспектор будет закладывать в рыбоводные аппараты сазанью и чебачью икру.
— Ну как? Выйдет, Вася? — тревожно спросила Груня, когда все ушли.
— Должно выйти, — не очень уверенно ответил Зубов. — Уж очень устаревшие аппараты ты привезла…
Он посмотрел на девушку и засмеялся: в Груниных волосах, на лбу и на шее блестела рыбья чешуя.
— Ничего, Грунюшка, выйдет, — сказал Василий, — а теперь давай я тебя умою, посмотри, на кого ты похожа!
Домой они ушли вместе.
Утром вся «рыбоводная бригада», как кто-то назвал девушек, была в амбаре. Вслед за девушками туда потянулись старики, женщины, дети. Пришел даже старый паромщик Авдей Талалаев.
Вся рыба уже была принесена из отсадочных корзин и уложена в наполненную речной водой ванну.
Зубов медленно подвернул рукава рубашки, подвинул к краю стола чистый эмалированный тазик и повернулся к безмолвно ожидавшей Груне:
— Давай, Грунечка!
Груня выбрала из ванны тяжелую икрянку-сазаниху и подала Василию. Блестя глянцевой желтизной чешуи, рыба тревожно заглатывала воздух и довольно вяло заносила то влево, то вправо скользкое, пахнущее рекой туловище.
Прижав голову рыбы локтем и придерживая ее извивающийся хвост, Василий наклонился над тазом, осторожно сжал пальцами брюхо сазанихи и, не ослабляя тугого зажима ладони, стал подвигать руку к повисшему над тазом рыбьему хвосту.
На белую эмаль тазика брызнула икра.
— Хорошая самка, — сквозь зубы сказал Василий, — давай вторую!
Он выдавил икру из второй рыбы, потом из третьей. Люди молча наблюдали за ним. Только Авдей Гаврилович, разглядывая тазик с икрой, попробовал пошутить:
— Ну, теперь сюда доброго луку да постного маслица — и закуска под водку готова.
На шутку паромщика никто не ответил.
Покончив с икрянками, Василий коротко бросил:
— Давай самцов, Груня!
В тот же тазик, где лежала только что выдавленная икра, он выдавил у сазанов молоки, подлил в тазик немного мутной воды, чтобы лишить икринки клейкости, и стал пучком гусиных перьев помешивать икру.
— Европейские и американские рыбоводы при смешивании икры с молоками прибавляли много воды, — задумчиво сказал Зубов. — Наш русский ученый Врасский изобрел сухой метод, и это оказалось гораздо лучше. Сейчас мы разрабатываем полусухой метод. У нас в техникуме ставились такие опыты…
Хитро скосив глаза, паромщик Талалаев оглянулся, как бы ища поддержки, и махнул рукой:
— Товарищ инспектор сказки рассказывает! Рыба плодится в воде, а вы, значится, желаете свой закон ей установить, Каждому насекомому спокон века своя фортуна в природе показана, а вы хочете на свой манер это дело перекроить!..
Вытирая полотенцем руки, Василий возразил спокойно:
— Умные люди говорят, что в природе не все хорошо устроено. Кое-что надо исправлять, дедушка. Вот мы и пробуем исправить.
— Ну чего ж, — смиренно согласился дед, — дай боже нашему телку волка съисть.
— Поживем — увидим, — засмеялся Василий, — может, и съедим!
Он сказал это, но полной уверенности у него не было. Первый опыт мог оказаться неудачным. Оставалось одно: ждать…
…Теперь Груня с утра до поздней ночи дежурила в старом амбаре. Из сложенной в аппараты икры вскоре выклюнулись личинки. Тонкие, прозрачные, как стекло, с неуклюжими желточными пузырями, еще не похожие на рыб, они кишели в сосудах, и Груня часами любовалась ими, приговаривая:
— Мои малышки, мои котики… Скоро мы вас выпустим в реку, и вы поплывете в далекое синее море.
Целый день двери амбара были широко распахнуты. Люди толпами приходили смотреть аппараты, причем приходили не только рыбаки, но и колхозники соседних полеводческих колхозов. Они наблюдали легкое движение личинок, переглядывались и говорили степенно:
— Красивое дело! Тут, ежели его как следует поставить, большая польза хозяйству будет.
— Еще бы не польза! Как курчат, рыбу выращивают. Все стадо посчитать можно и учет ему вести!
Особенно подолгу присматривались к личинкам колхозники-степняки. Дожидаясь у парома, на переправе, они приходили в амбар, беседовали с Груней и Василием, говорили друг другу:
— Для нас — это самое нужнейшее дело. Земли наши лежат далеко от реки. Мы сейчас пруды роем. Вот бы для наших прудов рыбку вырастить!
— Вырастим и для ваших прудов, — весело обещала Груня.
Но однажды утром, придя в амбар, она замерла от испуга: поступающая в аппараты вода неторопливо кружила множество мертвых личинок.
Груня бросилась за Зубовым, они вдвоем прибежали в амбар, и Василий растерянно посмотрел на аппараты.
С досадой тряхнув головой, он сказал смущенно:
— Ничего не понимаю. Все было сделано как надо.
Он забегал по амбару и остановился, осененный догадкой:
— Должно быть, мы прозевали отсадку личинок из аппаратов в ящики. После выклевывания из икры личинки карповых должны пройти стадию некоторого покоя, неподвижности. А в аппаратах ни на секунду не прекращается быстрая циркуляция воды.
Тронув огорченную девушку за плечо, Зубов сказал тихо:
— Ладно. Давай, пока не поздно, выберем живых личинок и отсадим в ящики, на реку. А опыт свой мы все-таки будем продолжать. Правда, Грунечка?
— Правда, Вася, — ответила Груня, вытирая слезы.
5
Вода медленно сходила с займищ, словно нехотя уступала настойчивости солнца и ветра, иссушавшего теплую землю. На залитых лугах островками стали обозначаться самые высокие места — холмики, бугорки, древние татарские могилы, которые были рассыпаны по всей придонской степи. Проходили недели, и вода, убывая, вливалась обратно в реку, а вместе с нею скатывалась выметавшая икру рыба. Вслед за старой рыбой к реке тянулось много рыбьей мелочи. Но в озерах и ериках оставалась масса молоди, которая не чувствовала приближающейся смертельной опасности.
А опасность надвигалась все более неотвратимо: днем и ночью незаметно уходила с займищ вода, и уже близок был тот час, когда последняя полоса береговой суши, выйдя из воды, должна была стать барьером между рекой и теми полыми водами, которые блестели во всех углублениях займища: озерах, ериках, старицах, мелких музгах.
В каждом таком углублении ежегодно задерживалось множество молодой рыбешки: маленьких лещей, сазанов, судачков. Чем мельче становились отрезанные от реки водоемы, тем больше погибало оставшейся там рыбьей молоди: ее склевывала прожорливая болотная птица, жрали пасущиеся на займище свиньи. Когда летнее солнце лишало полои последней влаги, остаткам несозревшей молоди приходил конец: точно опавшая с деревьев листва, валялась несметная масса рыбинок на обезводевшей земле; судорожно заглатывая сухой, палящий воздух, поводя тронутыми степной пылью жаберками, тараща в небо тускнеющие глаза, издыхали миллионы рыбок бессмысленно и нелепо, по слепому закону не рассуждающей природы.
…Четверо суток сидел Зубов над планом спасения рыбной молоди, предусмотрел каждую мелочь, несколько раз бегал советоваться с Груней, а она уже шила с подругами марлевые черпаки, проверяла в колхозных складах тару для перевозки молоди и не один раз, чуть не плача, говорила Василию:
— Негодяи эти кладовщики… Чистые бочки были приготовлены еще зимой, а они их поналивали всякой дрянью: керосином, смолой, купоросом… Как я теперь в таких бочках молодь перевозить буду? У меня же погибнут все рыбки…
Василий мрачнел. Он вообще не мог выносить вида плачущих женщин, а когда начинала плакать Груня, ему хотелось зубами вцепиться в горло любому обидчику.
