Детишки бегают с красными бантами; девушки одели красные платья, окрутили косы красными лентами…
Всюду небывалое торжество. Поздравляют друг друга с новым годом; верят, что пришло и новое счастье.
Уже ясно, что дело освобождения встало на твердый грунт единения народа и войска. Момент по сочетанию обстоятельств — единственный в своем роде, повторяющийся один раз в тысячи лет.
4 марта 1917 г.
По постановлению Революционного комитета фабрики сегодня стали на работу. Вчерашнее оживление исчезло. Быстро, покорно подчинились рабочие голосу рассудка; отряхнули восторг и ушли в работу. Даже странно как-то. Где это видано, чтобы такая стихийная горячка неорганизованной массы покорилась чему-то иному, кроме своего неудержного чувства. Вспыхнуло, озарило и вдруг стало гореть немигающим, ровным светом. Революции, подобной этой, кажется, не знает история.
По быстроте, по безжертвенности, по благородству и истинности чутья совершенно неорганизованной массы — это что-то беспримерное, невиданное, неожиданное. Выступления были бледны, разжечь они не могли. Но только ли ораторскими выступлениями, убежденностью и значительностью речей держится восторг вдохновленной массы? Нет. Многие совершенно ничего и не слышат, еще больше слушателей ничего не понимают, или, понимая, — не связывают в единое. Но уж такова сила урагана: он увлекает своей стремительностью, заражает, покоряет, укрепляет бессильного, выявляет героя. И вдруг ураган подчинился человеческой мысли, подчинился тому, что ему противоположно, что всегда он ненавидел, против чего всегда боролся. Сила здравого смысла победила необузданную волю.
5 марта 1917 г.
С трудом пробрался я на заседание Революционного комитета. Обсуждался вопрос о городской милиции. Было много прений — жарких прений по вопросу о допущении учеников в милиционеры. Вопрос разрешился отрицательно по двум соображениям:
1) Работа в милиции может отрицательно повлиять на молодые, несложившиеся души;
2) граждане не будут спокойны, если дело общественного покоя и порядка будет вручено подобным лицам.
Юнкера и воспитанники Учительского института в милиционеры были допущены.
Рабочий день милиционера определили в 6 часов, причем остальное время милиционер числится в запасе и в случае нужды может быть вытребован немедленно. Плата — 2 рубля в сутки. Чем выше чин, тем выше, разумеется, плата.
Город был разделен на шестнадцать участков, плюс семнадцатый станционный. Избрали начальника милиции и его товарища.
Милиционер должен быть грамотен и может попасть в ряды милиции лишь по рекомендации рабочих представителей или общественной организации. Он должен удовлетворять известным физическим и нравственным требованиям. Комиссия по разработке положения о городской милиции была преобразована в Совет. Вопрос о приемке в милиционеры бывших служащих полицейского ведомства был предоставлен всецело на усмотрение самого Совета.
В течение дня арестовали полицеймейстера, его помощника, жандармского полковника, полкового командира и др.
6 марта 1917 г.
Председатель Революционного комитета довел до сведения комитета, что им отдано распоряжение арестовать всех казаков и отнять у них оружие.
Дело в том, что в ночь на сегодняшний день к солдатским патрулям подъезжали казаки — в одиночку и группами — и расспрашивали о силе революционеров, о количестве имеющегося у них оружия, о ближайших планах, о заседаниях и проч. Комитет решил оставить их под арестом впредь до особых распоряжений.
По-видимому, не так-то всюду спокойно и надежно, как кажется на первый взгляд. Идет тайная, подземная работа. В народе уже ходят темные, нелепые слухи о том, что скоро будут уничтожать церкви, скоро прогонят священников и введут какую-то новую, никому неведомую религию; что молодой царевич умер; что евреи заняли все «верхи» и хотят закабалить Россию и проч. и проч.
В виду всего происходящего, Общество грамотности завербовало до десяти лекторов и поручило им провести ряд бесед с населением, разъясняя смысл всего происходящего, очищая, по возможности, правду от явной нелепицы и предумышленной вздорной лжи. У себя на курсах мы уже ведем подобные беседы, пропагандируя, главным образом, необходимость наисознательнейшего отношения к близкому Учредительному собранию, где решится судьба народа.
7 марта 1917 г.
В собрании правления Общества грамотности обсуждался вопрос о необходимости познакомить широкие массы с фактической и смысловой сторонами движения. Многие совершенно не знают тех важных подробностей, которыми отмечены первые дни революции; многие питаются только слухами, зачастую передающими события в неточном или даже извращенном виде. Еще не установилась окончательно уверенность в успехе начатого дела. Многие считают всенародное движение случайным, отдельным эпизодом в истории движений; не знают фактов и поэтому не оценивают в должной мере важности соединения народа и армии. Отсюда страх, несмелая работа, уклончивость. Поэтому Общество грамотности решило принять на себя функцию осведомительного бюро, вводящего население в курс современных событий. Для первой лекции решено было использовать кинематографы. Пять кинематографов уже дали свое согласие и в субботу, 11-го марта, в них состоятся лекции на тему:
«Смысл совершающихся событий».
Тема широкая, допускающая любого рода толкования. Освещение и план беседы представляются на усмотрение самого лектора, так что даже самые общие директивы были высказаны только в форме пожелания:
1) Общероссийское положение.
2) Значение единства народа и армии.
3) Задача Учредительного собрания.
4) Уклон в сторону демократической республики.
В дальнейшем подобные беседы быть может удастся устраивать систематически, регулярно.
Вопрос о беседах в ближайшем пригородном округе пока отставлен, в виду недостатка материальных средств и необходимых для этого людей.
8 марта 1917 г.
В 12-м часу ночи на заседание Революционного комитета был вызван редактор местной паршивенькой газеты. Ему было предложено: 1) продать типографию добровольно, согласно данным двух оценочных комиссий, приноровлявшихся к ценам военного времени (10 и 11 тысяч); 2) уступить в арендное пользование; 3) в случае отказа по 1 и 2 пунктам секвестровать редакцию и вместо просимых 25 тысяч выдать сумму, назначенную оценочными комиссиями, повысив ее до 12 тысяч. Редактор опешил, но по второму пункту, однако же, согласился и теперь ему с 25 тысяч идут 18% (8 за редакцию и 10 — за возможную порчу машин).
9 марта 1917 г.
Было собрание социал-демократической партии. Сильно чувствуется недостаток сил. Часть партийных работников рассеялась по тюрьмам, часть рассыпалась по фронту. Выступления были вялы, бледны и совершенно не отвечали той жажде хорошего слова, которая отражалась на лицах слушателей. Произнесено множество речей и ни одной из них нельзя было заслушаться, так заслушаться, как это было двенадцать лет назад. Я тогда еще был совсем мальчиком. Причина отчасти быть может и в этом, но что-то тут есть и другое. Те, что влезают на бочку, еще ни разу не дали толпе ни подъема, ни новых сведений. Подъем толпы держится не огнем речей, а единственно собственным внутренним пылом. Время слов отошло, теперь уж им как-то и верят не так охотно; теперь в самую горячку восторженных слов бросают призывы к объединению в профессиональные союзы, разъясняют значение кооперации в народном движении. Просят дела — живого, неотложного, с видимыми результатами. Поэтому, слушая охотно восторженную, но бестолковую речь неопытного оратора — хлопают и кричат ему отчаянно, а уходя домой, толкуют о другом — о той работе, которая сможет укрепить молодой, чуть оперившийся) строй.
Собрание партии не дало каких-либо чувствительных результатов в смысле огласки важных фактов, в смысле нужных разъяснений, — нет, ничего подобного не случилось. Но случилось другое, еще более прекрасное, еще более ценное и надежное.
Все демократы почувствовали себя братьями, все почувствовали себя людьми, захотели полной, широкой жизни; давнюю мечту о народном доме, о рабочем дворце решили претворить в жизнь.
Каждому захотелось чем-нибудь да помочь осуществлению этой дорогой мечты и, когда окончился сбор, — оказалось, что эти бедняки (а их было человек 400) собрали до 80 рублей.
10 марта 1917 г.
Сегодня великий день, — день нашей революции. Море флагов, море восторженных, упоенных лиц, неумолчный поток бестолковых, но порою прекрасных речей. Гимны, песни и скорбь о погибших борцах за свободу переплелись с речами, полными твердой веры в зарю новорожденного счастья.
