— Пожалуйста. — Добрыня положил перед полковником два снимка.
…Добрыня завез тогда Кайши домой. А перед тем как ехать на контрольно-пропускной пункт, он взял его под руку и прошелся с ним по двору. И показалось тогда Добрыне, что крестьянин чуть вздрогнул, когда они ступили на взрыхленное место. А возвратясь с церемонии передачи, Добрыня по привычке заснял «автограф» Кайши.
Теперь и Тимошин находил сходство в отпечатках.
— Вот ты какой, Добрыня! Что же раньше-то не сказал?
Раньше! Конечно, мог сказать. Да дело-то уж очень ответственное и деликатное. Вдруг ошибся бы. Кайши за помощью приходил: «Наша, ваша — большая дружба». Вроде бы с открытой душой. Вот в чем дело, Тимошин.
Они сели в машину и отправились на участок, где, по предположению Добрыни, должны произойти основные действия по задержанию нарушителя границы. Система обнаружения в этом месте засекла движущийся предмет, но был ли это человек?..
«Почему именно здесь», — про себя рассуждал Тимошин, осматривая местность. Шли по тропинке, петлявшей в густых зарослях. Дозорка — тропинка шириной в один след — все кружила и кружила и вдруг пропала под ногами. Впереди простиралось поле, поросшее густой нехоженой травой. Тимошин наклонился, взором пошарил вокруг в надежде отыскать продолжение тропинки. «Смекнет или нет?» — подумал Добрыня. И сопровождавшие солдаты-автоматчики заговорщически переглядываются друг с другом. Тимошин заметил: поднял ветку, а под ней — темный зев лаза…
Спустились по лесенке и узкой траншеей вышли к самому берегу небольшой речушки, тихой, почти неподвижной. За рекой сразу лес — дерево к дереву — не продерешься.
— Но почему именно здесь? — осторожно произнес Тимошин. Он начинал понимать Добрыню: такие просто ничего не делают, у них все продумано и рассчитано.
— Кайши попытается попасть в тот лес, чтобы отсидеться там. Потом пересечет речку и направится к границе. В этой траве, как под водой, не заметишь. Но след останется. Нехоженое поле. Только когда это случится, никто из нас не знает. Удобное время нарушитель выбирает сам…
В заводи, поросшей камышами, хранилась лодка. Солдаты подогнали ее к берегу.
Плыли около часа. Открылась поляна с небольшим домиком. Тимошин заметил над крышей антенну и без труда определил — радиостанция.
Солдаты начали готовить радиостанцию. Тимошин и Добрыня присели отдохнуть на скамейке, сбитой из тонких жердей. Окрестность была охвачена мертвой глухотой — ни шороха деревьев, ни дуновения ветерка.
— Алешка мой все спрашивает, — с улыбкой начал Добрыня, — наступит ли такое время, когда через нашу границу не будут лазить шпионы? Лазить! Вот как ему представляется служба… Да я, откровенно говоря, и сам мечтаю о таком времени, чтобы без выстрелов, чтобы с открытым лицом шли, как добрый сосед к доброму соседу, — здравствуйте. Садитесь за стол. Хорошо бы, а?!
Добрыня вдруг приумолк, скосил взгляд на Тимошина: «Какое там к черту «здравствуйте». Вот поверил Кайши, а он мне под дыхало… Видно, и мне, как Дику, на списание пора! Вот поймаю Кайши — и рапорт на стол. Рыбалкой займусь. И сердце перестанет покалывать».
Добрыня не мог сидеть на месте, неудержимо потянуло к берегу, на то место, откуда он не раз слышал протяжный клич Кайши. Он пришел туда в сопровождении двух солдат. Едва солнце скрылось за лесом, как с той стороны донеслось:
— Ва-а-ич-ич…
Добрыня вздрогнул, по телу побежали мурашки. «Неужто… ушел?» С силой отогнал, вытеснил из головы страшную мысль. Прислушался: в ушах бухала кровь, удары сердца нельзя было остановить. Холодными руками он зажал уши, приказал себе: «Успокойся, слышишь, успокойся!» Удары будто бы смягчились. Убрал руки и тотчас же:
— Ич-ич-ич… Ва-а-силь-иль-иль…
— Ага! Сначала «…ич-ич», а потом «…иль-иль», значит, все-таки не Кайши, орет двойник.
Добрыня опустился на землю рядом с солдатом, зажал потеплевшими ладонями лицо и… захохотал от души, раскатисто и громко.
Потом, прервав смех, потянулся к солдату, дохнул в самое ухо:
— «…ич-ич», а потом «…иль-иль». Понял, Сидорин? Это же орет двойник Кайши!
11
— Отчего, Сашко, у тебя волосы как лепестки подсолнуха?
— Мама говорит: я красивая, самая красивая. Я и в лесу, и в траве заметная. Я не потеряюсь.
— Это верно, на километр видна. С такой в наряд не пойдешь…
— А почему?
— Ты демаска… демаскируешься. Поняла?
— А что такое демаскалуешься?
— Научись выговаривать, а потом уж соображай!
— Фу-ты, какой важный! Генерал! Не играю больше с тобой.
Но разве от Алешки уйдешь! Сашко так любит игры, которые придумывает Алешка.
— Ты меня не обижай. — Голос у нее дрожит, и губы поджала.
Алешка сходит с крыльца. Куда ему без Сашко, кем он будет командовать, кому отдавать распоряжения?! А план на сегодняшний день Алешка разработал потрясающий! Вчера, когда Сашко спала, домой звонил отец и строго-настрого наказывал: из городка не отлучаться. Если захочется погулять, чтобы дальше лохматой сопки ни шагу. Алешка долго не мог уснуть: смотрел в потолок, мечтал и видел… Видел лохматую сопку, а на ней, поросшей диким терном, в самой, самой густоте прячется тот, кого весь отряд разыскивает… Он, Алешка, этого нарушителя границы изловит. Как крикнет: «Руки вверх!» И тут подоспеет дядя Туров. И они втроем — он, Сашко и Иван Петрович — приведут бандита в комендатуру…
— Сашко, хочешь получить медаль «За отвагу», самую-самую настоящую? — вдруг спросил Алешка.
— А кто мне ее даст?
— Правительство.
— Я же маленькая, Алеша.
— В войну такие, как ты, в разведку ходили. Сам читал, как одному пацану орден Красной Звезды дали. А знаешь, сколько тому мальчишке было? — Алешке нужно убедить Сашко, он убавил возраст фронтовому герою до Сашиных лет. — Девять годиков и два месяца.
Сашко это захватило, она спросила:
— Медаль настоящая? Правдашняя?
Вот еще! Как будто бы награды бывают не настоящие! А может, она боится?
— Ты не трусиха?
— Я только ночью боюсь, когда темно-темно. И щекотки боюсь…
— Щекотать тебя никто не будет.
— Я же демаскалуюсь, Алеша.
Но это не беда. Алешка мигом сбегал в дом, принес старый материнский зеленый платок.
— Повязывайся.
Сам накинул его на голову Сашко, отошел в сторону и озорно улыбнулся:
— Матрешка!
— Теперь я не демаскалуюсь, Алеша?
— Нет! Пошли…
Туров, проводив взглядом ребят, направился к Дику, дремавшему под навесом. Пес поднял голову, раскрыл пасть, будто улыбнулся. Так встречает всегда и лапу подает, но без команды… Нехорошо без команды. Это никуда не годится… «Понял ты или нет?» Пес сел, вильнув хвостом, виновато склонил голову.
— Да, никуда не годится. Делай все по команде — закон нашей жизни, а твоей, Дик, особенно. Ты же ветеран! Пошли, старик…
Поле для тренировки — за дорогой. Вчера почти весь день готовил задание. Два раза менял обувь, петлял, пересекал ручейки, в отдаленных местах укрывал след слоем земли. Для собаки это высшая математика!
Дик поглядывал в лицо Турову, повизгивал, терся боком о его ноги, просил работы.
— Ищи! — произнес строго, приказным тоном.
Дик метнулся в чащобу, только ветки захрустели. Прибежал мокрый, грязный. В зубах — сапог. Не бросился по-ребячьи к Турову, а солидно, по-стариковски, положил находку рядом и ожидающе навострил уши в сторону лохматой сопки.
— Ты чего туда смотришь? Там Алешка и Сашко? Угадал, да? Молодец! Пошли!
Пес рванулся в сторону сопки. Туров остановил собаку.
— Опять без команды?.. Такой опытный и… не понимаешь. След! Ищи!
Пес обежал куст и с поджатым хвостом возвратился.
— Ищи, Дик!
Опять возвратился. Сидит, а в глазах какая-то просьба.
— Ты что, боишься? Прицепил поводок.
— Дик, ищи!
Повел носом по земле, уверенно взял след и с силой рванулся вперед.
Не сбавляя скорости, притащил Турова к окончанию следа. От быстрой ходьбы Туров взмок. Но все это пустяк! Туров радовался успеху Дика, может, придет вторая молодость. Он наклонился к псу, чмокнул его в холодный нос.
Дик зарычал на Турова, как на чужого: глаза его налились кровью.
— Это как же понимать? Дик, старичок, что случилось? Не мог же ты без повода озлобиться…
Пес вдруг обмяк, сел, глядя в лицо Турова. В потухших глазах его уже не было озлобленности, теперь они подернулись мутной водянистой пленкой, как у человека, перед тем как заплакать.
12
Кайши рассуждал: «У врага за пазухой не опасно. Но сколько можно сидеть на этой сопке вот так? День, два? Неделю… В конце концов могут случайно обнаружить».
Первый день ушел на устройство «амбразур»: «простриг» руками два оконца — одно в сторону городка, другое — в сторону лесной гряды, темной и сплошной. Кайши ползал от оконца к оконцу: темный лесной вал манил своей безопасностью — попасть туда, в эту непроходимую чащобу, можно через поле, поросшее нехоженой травой. В конце концов он туда и пойдет, когда кончатся банки с пищевыми концентратами. Воды хватает: в колдобинах после дождя она сохраняется долго.
