коммутатор соединить с дежурным звеном. Откликнулись сразу.
— Говорит «Четвертый». Как дела?
— Все в порядке.
— Метеосводка, значит, подтверждается.
— Синоптики на сей раз сработали, как в аптеке. Товарищ «Четвертый», вы договорились, что ли, с «Третьим» нас проверять?
— Почему?
— Только что звонил. Справлялся. Я подумал, чай пьют на ночь глядя и нам покоя не дают.
— Держите глаз, как ватерпас, — уклончиво ответил Фадеев. — До встречи завтра.
Николай Уварович положил трубку, подумал: «Молодцы ребята!» Посмотрел на часы. Было уже около двух. Пора кончать письмо. Завтра предполетная подготовка. Дел хоть отбавляй. К тому же актив надо собрать, потолковать о выводах Буркова.
«Теперь несколько слов о самом, пожалуй, сокровенном, — писал Николай Уварович. — Прошу тебя, батя, больше не писать мне об Ирке. Знаю, тебя, наверное, волнует, мол, не останусь ли я весь свой век бобылем. За работой, за заботой личную жизнь позабуду устроить. Ты, может быть, и прав в какой-то мере. Что-что, а у нас тут не до личной жизни. Однако обещаю тебе, батя: приеду в Россию — женюсь.
Вот и все. Желаю тебе богатырского здоровья, бодрости, крепко обнимаю, твой Николай».
Фадеев запечатал конверт, написал адрес, положил письмо в планшетку. Потянулся, аж хрустнуло в суставах, подумал: «Теперь, кажется, все, можно и вздремнуть».
Кока пришел в «Грот» на Бранденбургштрассе без четверти семь. Этот гасштет пользовался успехом у посетителей, и занять столик надо было заранее. Вальтраут появилась ровно в семь, поздоровалась с Кокой, небрежно повесила сумочку на спинку стула, достала пудреницу, припудрила носик.
— Как доехала, Вальтраут? — спросил Кока, поглядывая на дверь.
Вальтраут спрятала пудреницу в сумочку:
— Хорошо, Кока. А что?
— Мало ли что может случиться, — шутил Кока. — Забастовка, например, в знак твоей поездки в наш город.
Вальтраут расхохоталась:
— Ты переоцениваешь мою персону.
— Нет. Кладу марок двадцать в сутки! — Кока спохватился — пошутил очень грубо.
Вальтраут с иронией отпарировала:
— Я тебе и столько бы не положила.
Музыканты играли попурри из немецких эстрадных песен. Вальтраут тихонько постукивала в такт носком туфли. Кока барабанил пальцами по столу.
— Коста опаздывает.
— Наплевал он на тебя, — съязвила Вальтраут. — Подумаешь, событие — Кока пригласил на чашку кофе.
Именно в этот момент в «Гроте» появился Костя. Он был одет в новенький китель с золотыми погонами, темно-синие брюки навыпуск. Черный, смоляной, чуб тщательно причесан, щеки выбриты до синевы.
— Знакомьтесь, Коста, это Вальтраут. Имя трудно выговорить? Ничего!
— Не боги горшки обжигают, — сказала Вальтраут и подала руку.
— Вы, наверное, учили русский язык? — предположил Костя.
— Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, — ответила девушка.
Костя не скрыл удивления. Посмотрел на Коку: откуда, мол, такой Цицерон?
— В Восточном Берлине процветает...
Костя развел руками:
— Ну просто среди русаков сижу. Вы, Вальтернаут...
Девушка легонько хлопнула Костю по ладони:
— Не Вальтернаут, а Вальтраут. Говорите по слогам: Вальт-ра-ут.
Костя несколько раз произнес имя.
— Теперь получится. Слушайте: Валь-тер-наут!
Все засмеялись, а Вальтраут опять хлопнула несколько раз ладошкой:
— Какой же вы бестолковый, старший лейтенант. Толк вышел, бестолочь осталась.
Костя пристально посмотрел на девушку, многозначительно сказал:
— Привыкну.
Кока заказал коньяк, сельтерскую. Потом пошептался с музыкантами, и они заиграли песенку из кинофильма «Веселые ребята». Кока знал, что эту песню любят не только русские (а он, конечно, хотел угодить Косте), но и немцы. Оказывается, даже перед войной на немецких экранах крутили русские фильмы «Волга-Волга», «Веселые ребята» и популярные песенки из них напевались повсюду.
Тем временем, болтая о пустяках, Костя разглядывал Вальтраут. Круглое, словно циркулем выписанное лицо, на лбу кудряшки, полная грудь, пухленькие, матовые, оголенные по локоть руки. «Кажется, самая обыкновенная, — подумал он, — а чем-то привлекает. Но чем? Неужели этими поговорками, которые так мило звучат в ее устах?»
В гасшетете появился немец с фотоаппаратом, то там, то здесь стал вспыхивать блиц. Немец фотографировал оркестрантов, смазливых девушек. Сфотографировал и хозяина, крепкого черноволосого мужчину в белом халате с засученными до локтей рукавами.
Оркестр заиграл «Розе мунде», посетители начали танцевать. Фотограф, смешавшись с толпой, из-за колонны прицелился на столик, за которым сидели Костя, Вальтраут и Кока. Улучив момент, сверкнул блицем.
— Чего он крутится! — возмутился Костя, встал и направился к фотографу. Тот убрал камеру в футляр, пошел Косте навстречу.
— О, камрад! — воскликнул он и подал Косте руку. Костя сунул руки в карманы.
— Снимаете? — спросил он.
— Для ателье, реклама! Надо делать гешефт. — Фотограф повернул Костю за плечи, повел к столу. — Можно сфотографировать фрейлейн? — спросил он.
— Одну? — Вальтраут сделала обидчивый вид. — Я хочу со всеми.
— Валяй всех вместе, — махнул рукой Костя. — Только фотокарточку не забудь сделать. А то я вас знаю: натреплетесь, а потом ищи ветра в поле.
— Слово не воробей, вылетит — не поймаешь, — улыбнулась Вальтраут, припудривая носик-пуговку. — Я готова.
Сверкнул блиц. Кока налил фотографу. Тот театрально выпил коньяк, почмокал губами, поставил рюмку на стол и затерялся среди танцующих.
— Ушел и адрес не дал, — возмутился Костя.
— Я знаю, где он работает, — успокоил Кока. — Тут рядом, на Бранденбургштрассе. Фотоателье. Парень делает рекламу.
— Черт с ней, с рекламой! — Костя посмотрел в зал.
— О, реклама — двигатель торговли, — сказала Вальтраут. — Кока, идемте танцевать. Коста — медведь. Танцевать не умеет.
— Умею, но не хочу. — Костя отодвинул стул, закинул ногу за ногу, закурил. — Танцуйте.
Кока и Вальтраут скрылись за колонной. Костя, покуривая, начал осматривать «Грот». Низкие сводчатые с ледяными сосульками потолки. Сосульки, конечно, искусственные. Колонны и арки из ракушечника. В углу на возвышении — музыканты. От зала в разные стороны отходят закоулки — целый лабиринт. Несведущий посетитель может заблудиться.
Вот Вальтраут танцует с Кокой. Песик — черный носик. Откуда она знает столько
