Три года разбирался в этой механике, пока не установил, что зачастую таких «рыбачков» выставляли руководители предприятий. Оформлен человек каким-нибудь сторожем, а сидит тут, промышляет для начальства, ну и на продажу. Зимой в Пээке мешок мороженой рыбы наполовину со льдом продают за сто двадцать рублей. И находятся покупатели, потому что эту рыбу с мерлузой, например, что лежит в магазине, никак не сравнишь. А раз есть рынок сбыта, будут и такие вот «добытчики», будут и пустые реки.
В балке начало темнеть. Серые тени потихоньку размывали углы и предметы на столе. Хозяина балка не было слышно, и Михаил тоже вышел на улицу.
Парень сидел на лодке. Солнце зашло за вершину сопки на севере, сопка потемнела до густой синевы, а по кромке ее зажглось оранжевое сияние. В небе курлыкнул журавль. Из-за реки, словно отзываясь, сонно гоготнул гусь. Неумолчное журчание воды не нарушало покоя. Древняя земля погрузилась в легкий призрачный полусон; солнце выглянет из-за сопки через час-полтора… Благодатные места. Дом отдыха тут надо ставить, охота и рыбалка по лицензиям, строгий контроль за добычей рыбы и зверя — вот что нужно этому уголку. Пока «добытчики» не перебили, не выловили все живое… Да, дом отдыха: у горняков есть профессиональные отпуска, которые они проводят без выезда на материк, да и часть длинных календарных многие используют тут, на такие незаконные рыбацкие и охотничьи выезды. Основная масса любителей с удовольствием поедет в дом отдыха, и не надо будет искать их в тундре… Об этом стоит подумать. А пока разбираться тут…
— Так и будем молчать? — спросил Михаил.
— Пиши, если веришь, — не поворачиваясь, ответил парень. — Сучков Филипп Матвеич. А документы всерьез дома.
Обманывает? Да нет, не похоже. Если врут, то самое обычное: Иванов, Сидоров. Без фантазий, в общем, врут.
— Где работаете?
— Работаю… А на «Светлом» работаю, где еще тут.
— Приисков в районе хватает. И других предприятий. Ну, если на «Светлом» — вместе пойдем. Мне как раз туда.
— Как — пойдем? Ребят надо дождаться. Избу не брошу.
— А откуда все-таки аммонит, Филипп Матвеевич?
— От старателей, дураку ясно. У государства сейчас строго.
— Точнее нельзя? Старательских бригад много.
— Приятели наволокли, они и знают. Но их фамилий не жди. Про себя сказал — все.
— Ну, пойдем снимать сети.
— Ты и иди, инспектор, — сказал Сучков. — А меня от своих обязанностей уволь, я пока стол буду готовить. Закусон и все остальное. Братва вот-вот будет. Рыбой-то своей могу пользоваться?
— Государственной, — сказал Михаил. — Пока пользуйся, а вернусь, составим акт — тогда нет. Лодку я возьму на съем.
* * *
Левое бедро после перевязки чуть ныло. Михаил вытянул ногу, устраиваясь на новом хрустящем диване… В кабинете директора прииска все было новое: шкафы, стол, стулья, диван, телефон. Стены сверкали потеками смолы, до головокружения пахло хвойным лесом — запахом для тундры необычным. В широкое окно хорошо видно строящийся соседний дом. Девчата в комбинезонах таскали раствор по сходням. Почему его всегда таскают девчата?
Афалов положил телефонную трубку и сказал:
— У нас на этот сезон одни вскрышные работы планировались. Ну а план на то и план, чтобы его корректировали. Вот и приказали запустить четыре установки, а на отстойники деньги будут только после нового года. Вот крутим, без них, сам знаешь, какой у нас металл. Государственное дело.
— А у меня частное. Купец Халявин и компания.
— И у тебя государственное, — кивнул Афалов. — Посему мы тут с ребятами покумекали насчет выхода. Сейчас поедем, посмотришь. Как нога?
— Нормально, — Михаил кивнул. — Доктор у вас хороший.
— В милицию звонил?
— Да я и сам вроде милиции. С какими фактами? Засмеют.
— Факт веский — стрельба в представителя власти.
— Мой нарушитель, мне и искать, — сказал Михаил и вспомнил: «Не поймал, а случайно наткнулся». Вздохнул, помолчал, потом добавил: — У вас тут наши внештатники, отделение общества охотников и рыбаков. Вначале там гляну: фотографии есть, документы.
— Ладно, — Афалов встал. — Поехали смотреть наш «Светлый».
* * *
Хозяин балка ушел, пока Михаил спал, устав от первого пешего весеннего маршрута и розыска сетей.
Раз удрал, значит, соврал, понял Михаил. Соорудил на скорую руку чай и пошел догонять беглеца. Догнал почти у трассы.
— Отвяжись, инспектор! — всхлипывая и задыхаясь, кричал Сучков. — Добром пока прошу — отвяжись! Стрельну!
Несколько раз он падал. Суетня, бесконечные крики с матом и угрозами сбили беглецу дыхание, и нормальным походным шагом, когда с каждым пройденным километром кажется, что силы только прибавляются, он уже идти не мог. Где скользя в подтаявших суглинках, где торопливой рысью, взмахивая руками, спешил он к трассе. До нее оставалось километра два. Михаил уже слышал автомобильные моторы и постукивание тракторных дизелей, когда Сучков снова упал, и по тому, как он раскорячился, как приподнялся на руках и стал смотреть назад, Михаил понял: выдохся беглец, быстро не встанет. Их разделяло метров семьдесят. Вот и все, подумал Михаил, но тут же увидел, что нет, не все: Сучков потянул с плеча ружье. Выстрелит? Нет. А вдруг? И спрятаться негде. Да чего прятаться, надо просто остановиться, и Сучков опустит ствол. И разойтись, как он просит, «добром»… Нельзя остановиться. И нельзя прятаться. И нельзя расходиться таким «добром». Тогда все сразу одним махом псу под хвост: убеждения, совесть, долг… Высокие слова, а тут… жутко. Вот оно, оказывается, как — под наведенным стволом! Михаил медленно разделился на части. Отдельно руки, отдельно ноги. Всю жизнь они управляются подсознательно, никто ведь всерьез не скажет: «Давайте, ноги и руки, догонять браконьера». Человек скажет «надо догнать», и от этого решения пойдут команды уже из подсознания ногам и рукам. А тут вдруг мозг потушил все остальные мысли и принялся командовать персонально: правая нога — не деревенеть, левая сюда, правая — не поскользнись, вперед, вперед… Руки, спокойно, не тянуться вверх. Да, там лицо, от пули оно не прикрыто даже символически — одеждой — нет и такой призрачной брезентовой защиты. Спокойно, руки, лицо должно быть открыто. Чтобы этот подонок видел, что его не боятся. Пусть убедится, что оружие не страшно.
Ружье дрожало в руках Сучкова, ствол плясал и прямо прыгал, а Михаилу казалось, что он неотрывно смотрит ему в глаза. Не может долго продолжаться это противостояние черного блестящего кольца и глаз. Не так просто — выстрелить в человека. Еще десяток шагов — и опустит. Не посмеет… Посмел!
— Богом прошу, инспектор, отцепись! — захрипел Сучков. — Отцепись, падла… На-а-а!
— На-а-а! — дикий крик ударил Михаила не в уши, а в глаза. Наверное, потому, что в тот же момент ствол ружья пыхнул серым росчерком дыма. А выстрела он вообще не услышал: весенняя тундра растворяет такие звуки в двадцати шагах от источника, уносит их куда-то ввысь, а потом в километре и даже дальше бросает снова на землю, барабанит в скалы, глухим коротким шелестом сыплет по кустам.
Еще четыре патрона, мелькнула мысль, и Михаил вдруг отяжелел и опустился на мох. Ноги перестали слушаться. Оглушительная тишина повисла вокруг. Испугался, испугался! — злорадно завопил кто-то в сознании. И сразу за этим воплем Михаил ощутил боль в ноге. Попал? Да, попал Сучков. Нет, не испугался, просто — ранен. Так он и подумал в тот миг: «просто» — словно это случалось с ним много раз.
— Дождался, гад?! — завопил Сучков. — Сам лез, сам! Я тебе все оставил, все, а тебе и свободу забрать надо?! Сука ты, сука, до чего довел мужика, опять в колонию, да? — Он бросил ружье и, мотая головой, закачался, замахал руками, стуча в грудь, по плечам и шее.
Истерика, понял Михаил. В таком состоянии человек на многое способен. Но второй раз стрелять не должен: задачу-то свою выполнил — остановил погоню…
Однако сегодня у меня что-то много просчетов, подумал Михаил. Остережемся… Он сбросил рюкзак, выложил с его дна, из-под запасной одежды, кобуру наверх и принялся стягивать сапог.
— А из пушки чего не палил? — глухо спросил Сучков. — Верняком ведь таскаешь. Испугался, начальнички не погладят? Ну, ж-живи, рыбий сторож… — Он подобрал ружье и медленно зашагал к трассе. Шагов через двадцать остановился, посмотрел, как Михаил бинтует ногу, и пошел, уже не оглядываясь.
Рана больше походила на глубокую царапину, но пришлась по мышце, и Михаил ковылял до трассы часа три. Конечно, Сучкова и след простыл: машин на трассе много. Вот теперь и выступай с заявлениями. Ухмылочки пойдут, хихиканья — проспал браконьера. Буквально. И потом — кому заявлять? Сам инспектор рыбнадзора, самому и дело в руки: нарушение правил рыболовства… Ох, напортачил в самом начале сезона. Первый клин комом? Малое утешение… Ружье на стене висело, записать бы номер… Да что вспоминать неиспользованные шансы. Теперь ищи встречи…
