черт пузатый, ерша хочет подсунуть», — подумал Костя и вслух сказал:
— Я не против, давай, Петкер, пить так пить, гулять так гулять. — Вилков сделал паузу, посмотрел на Ромахера: — Хоть здесь душу отведешь. Дома «Бурковкой» довольствуюсь.
Курт прислушался к словам Вилкова, спросил:
— Что такое «Бурковка»? Не понимаю.
— Поймешь, если попробуешь, — ответил Костя. — Знаешь, что такое сельтервассер?
— Конечно! — воскликнул Вурт.
— Так вот, «Бурковка» — это и есть самая настоящая сельтервассер, а по-русски газированная вода.
— Но почему «Бурковка»? — не унимался Курт, делая вид, что не знает, почему так называют газированную воду.
— В честь полковника Буркова окрестили. Знаете такого?
— О, как не знать!
Костя нахмурился:
— Посадил он нас всех на «Бурковку» — и хоть бы хны...
Вилков заметил: Курт внимательно слушает его. Под левым глазом Ромахера мелко-мелко забился тик. «Нервничает, гад, — подумал Костя. — Замкнется, как улитка, или расколется?»
— Это плохо, Коста, — сказал Ромахер. — Как же так?
Костя присел рядом с Ромахером, перевел разговор:
— Ты воевал?
— Воевал, отступал, — уклончиво ответил Курт. — Война кончилась, застрял в этом городе.
Марта здруг крикнула:
— Коста, хватит говорить! — Она наполнила бокалы.
Ромахер осторожно настраивал Костю на прежний разговор. Вилков, как бы вдруг протрезвев, спросил:
— Слушай, а почему это тебя интересует, Курт?
— Все, что говорит Коста Вилков, меня очень интересует.
Вилков встал, сделал шаг от Ромахера.
— Ты мне брось, — погрозил он пальцем. — Ты что, всерьез или шутишь?
— Всерьез, Коста, конечно, всерьез. — Ромахер тоже встал, сунул руки в карманы, улыбнулся: — Петкер, включи магнитофон!
Вилков растерянно посмотрел на Ромахера. Магнитофон зашипел, потом послышалось, как Кока встретил Костю, как Вилков здоровался с Куртом, Мартой, Петкером.
Ромахер крикнул:
— Это несущественно, пропусти.
Заклюкал, засвистел магнитофон: Петкер искал место разговора Кости с Куртом. И вот в динамике раздалось: «Посадил нас всех на «Бурковку» — и хоть бы хны...»
— Что это значит, Курт? — резко спросил Вилков.
— Забава, Коста! Петкер купил магнитофон, вот и пробует.
— Зачем же? — насторожился Вилков.
— Петкер коллекционирует голоса друзей. Ты не хочешь услышать свой голос? Так мы сейчас...
— Сотрите. — Костя рассердился. — Не дай бог дойдет до моего начальства. Штаны спустят.
— Боишься? — Курт махнул рукой, и Петкер, закрыв магнитофон, вынес его в другую комнату.
Ромахер, чтобы разрядить обстановку, поднял бокал:
— Давайте выпьем. Коста, кажется, спешит домой. За друга Косту.
...Вилкова проводили до тропочки, что идет вдоль канала в город. Ему хорошо знакома эта стежка, не раз ходил он по ней на охоту. Постояли немного, посмотрели на выползающий из-за леса месяц.
— Луна! — воскликнул Ромахер.
— К счастью — справа всходит, — ответил Костя.
— Доберешься сам или подбросить? — спросил Курт.
— Дойду. Хмель выветрить надо. Ну, бывайте. — Вилков повернулся и зашагал по тропинке. В груди его часто билось сердце: «Немедленно к Цинину»…
— Василий Григорьевич здесь? — спросил Костя. — Доложите.
Дежурный вошел в кабинет и тут же вернулся с Цининым.
— Товарищ генерал... — Вилков приложил руку к фуражке.
Цинин шагнул ему навстречу, придержал руку.
— Ну как? — Генерал дал знать дежурному оставить их. — Можете вкратце доложить?
Вилков, наморщив лоб, сказал:
— Попытаюсь, товарищ генерал.
Костя присел в кресло, Василий Григорьевич — напротив. Так они и просидели вдвоем до самого утра. Вилков подробно рассказывал о встрече с Куртом, а Цинин слушал его, не перебивая.
За окном уже рассвело. В саду защебетали птицы. Солнечные лучи, выскользнув из-за небольшой тучки, пробились между шторами. Желтые зайчики, отразившись от стекла, что лежало на столе Цинина, присмирели на стене. Генерал поднял усталые глаза.
— А не переигрываете вы с этой Вальтраут, Константин Петрович?
— Не знаю.
— Смотрите, вы ведь, так сказать, не профессионал...
— Постараюсь, чтоб было все хорошо.
— Ну ладно, Константин Петрович. Отдыхайте. Будьте, однако, начеку. Может быть, понадобятся дополнительные сведения.
— Можно идти? — Вилков встал.
— Спасибо за службу, товарищ Вилков. — Генерал взял Костю за плечи, посмотрел ему в глаза.
Вилков, смущаясь, тихо ответил:
— Благодарю вас, товарищ, генерал.
— Идите отдыхайте. — Генерал вместе с Вилковым вышел на крыльцо. — Отвезите Константина Петровича домой, — сказал Цинин дежурному.
Василий Григорьевич вернулся в кабинет, набрал номер телефона Отто.
— Отто? Говорит Василий. Вы еще мучаетесь, как я погляжу?
— Мучаюсь, — ответил Отто.
— Так давайте мучиться вместе. Я хочу к вам подскочить. Не возражаете?
— Буду рад вас видеть.
Цинин сел в машину и, чтобы не привлекать к себе внимания, закоулками добрался до здания народной полиции.
Митинг на площади Нации был назначен на три часа дня, но уже задолго до этого улицы города были запружены народом. По Сталиналлее шли рабочие оптического завода, по Ленинштрассе — колонна металлистов, по Бранденбургштрассе — студенты, учащиеся. Над колоннами — знамена, разноцветные флажки, гирлянды шаров.
В колонне оптического завода шагал Пауль Роте, рядом с ним, держась за руки, шли Катрин Патц и Бригитта Пунке. Демонстранты пели:
Это есть наш последний
И решительный бой,
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Немцы ежегодно собираются на площади Нации в начале мая, чтобы возложить венки на могилы советских воинов. И сегодня могильные холмики, что находятся прямо на площади, были убраны живыми цветами — розами, астрами, гвоздикой, и эти холмики стали похожи на большой разноцветный ковер.
Прибыла группа советских военных, ее возглавлял подполковник Крапивин. Они возложили венок на братскую могилу и долго стояли возле нее. Крапивин несколько раз прочитал надписи на плите, вспомнил свою жизнь, может быть во многом похожую на жизнь тех, кто лежит в этой братской могиле.
