приходилась Васе родной тетей. А уж кто такая Олимпиада Робертовна, нужно было объяснять только абсолютно глухому и слепому выродку вроде Третьего, который в таких вещах не разбирается и знать их не желает. На Олимпиаде Робертовне держалось снабжение обширной области вплоть до Полярного круга.
…Так вот, Инженер в беседе со Студентом, которого приметил спрятавшимся от Поварихи за кнехтом и ради которого он отказался от очередного тура стрельб по живым мишеням, сказал ему такую вещь, от которой Студенту захотелось плакать в голос. Он сказал всего одну фразу, в которой была заключена тем не менее великая истина.
Когда Студент вспоминал об этой истине, жизнь начинала представляться ему туманным призрачным покрывалом, за которым пустота, и ничего больше. Он чувствовал, что погружается в сомнамбулический сон, в бред, то ли наяву, то ли во сне в воображении развертывающем перед Студентом кошмарные картины. Он задумывался тогда, а стоит ли учиться всем премудростям жизни, а стоит ли ходить по земле ногами и плавать по морю на кораблях, а стоит ли осваивать специальность матроса и познавать, где находится вентилятор у двигателя, спереди или сзади? Перед мыслью об этой истине бледнел страх Студента перед Поварихой.
Инженер разговорился со Студентом, когда Студент в обеденный перерыв забрался за кнехт отдохнуть несколько минут душой и послушать журчание водички за бортом. Он сидел и тосковал о невозвратимых школьных временах, когда воздух еще не был отравлен дыханием Поварихи и когда не нужно было думать, что произойдет завтра или послезавтра. Инженер заметил Студента и, вытерев старческую слезу, обратил внимание, что Студент очень молод, ну, вчерашний школьник. Разговор продолжался потом в каюте Инженера, при свете хрустального ночника, бросающего острые нервные блики света на лица и на переборки каюты.
— Ах! — сказал Инженер. — Если бы мне было сейчас столько лет, сколько вам, хлопчик! Если бы мне было столько лет, сколько сейчас вам, хлопчик, то я бы выпрыгнул из собственной шкуры, взорвал бы к чертям собачьим Везувий, пережил бы несколько революций, но, сжав зубы, начал бы пробираться к цели. Знай я, на чем держится мир, я бы научился ползать уже на третий после рождения день, я бы выскользнул из детской кроватки и пополз бы к некоей девочке, которой бы смотрел влюбленными глазами в лицо и ел бы и спал бы рядом с нею до тех пор, пока она бы не выросла из коротких платьиц, не вышла замуж и не родила всем известного Васю. Я бы стал товарищем детских игр его, я бы вошел к нему в сердце, но познакомился бы через него с его замечательной тетей. Вот что я бы сделал на вашем, хлопчик, месте. Ах, вы себе даже не представляете, дорогой Студент, как жаль мне тех бесплодных пустых дней, растраченных на учебу, романтику, выращивание детей! Да что я тогда понимал?!
Инженер призадумался на минуту, потом вытер стариковскую слезу и промокнул платочком слюну с губ.
— Что знаете вы о жизни, хлопчик? Вы ничего не знаете о жизни. Вы еще, что называется, белая бумага, хлопчик. А я вот знаю о жизни все! Посмотрите, — он ткнул пальцем в иллюминатор, за которым расстилалась безбрежная гладь океана, светило солнце, поблескивали вдали горы, кричали чайки и мерцал и переливался красками светлый день, — все это тлен и суета: умрет жена, рано или поздно умрут дети, если удастся их пережить, забудутся глупые студенческие песенки, терзания и заблуждения молодости. Все это ненадежно и не должно забивать нам голову. Мы должны искать те ценности, которым не страшны время и тлен. И я нашел! Бессмертна и вечна — вещь! Вещь! Ни тлен, ни время не берет золото, или капитанский графин, или вот этот хрустальный ночник. Мой любимый карабин тоже не берет время, если бы только из него не стрелять. Чего вот наш Третий на меня вчера прыгнул? Ведь мы с Амбарщиком упражнялись в стрельбах по живым мишеням, и мне даже удалось опередить соперника на две нерпы. Больше мы никого не трогали. А что сделал Третий? Он выхватил у меня из рук карабин, побледнел и закричал, чтобы я прекратил эту, как он назвал, бойню. При чем здесь бойня, спокойно ответил я ему, оружие-то мое, и раз я из него стреляю, то убытки на этом несу я — оружие изнашивается. А разве в тех зверюшек какой-нибудь капитал вкладывался? Нет, конечно; они сами рождаются и развиваются, не требуя от меня никаких затрат.
Инженер посмотрел на Студента слезящимися глазами и вытер платочком слюни.
— Зачем вы пришли сюда учиться, хлопчик? Ведь нам не хватает времени на самое необходимое, а вы позволили себе щедрость не обратить на это внимания. Такая расточительность свойственна людям молодым и неопытным и поэтому вдвойне непростительна. Дам вам бесплатно совет: не теряйте времени, не тратьте ни секунды на безрезультатное в вашем возрасте обдумывание давно известных мне истин, а начинайте сразу же искать собственные ценности. Списывайтесь с судна сегодня же, берите билет домой и начинайте новую жизнь, пока еще не поздно.
Инженер всхлипнул.
— Ах, как дорого бы я дал, чтобы начать все сначала!
Он обернулся на дверь и близко наклонился к Студенту.
— Вы знаете, еще в прошлом веке у меня было собственное дело. Много хитростей и сноровки я потратил на то, чтобы сжить со света хозяина дела, моего отца. Но когда я прибрал производство к своим рукам, то повел его с удвоенной энергией и скоро сколотил недурной капиталец; я был молод, холост, полон сил, мне опасались попадаться на дороге мои конкуренты — я их кушал! — и дело мое пухло и крепло. Но кто мог предполагать, как все повернется?! В несколько дней я сгорел и остался на бобах. Да еще несколько лет мне пришлось трубить на нарах, что мне было не по нутру. Но нужно было опять как-то начинать, и я начал.
Он еще раз оглянулся на дверь и придвинулся поближе к барабанной перепонке Студента:
— Сказать вам, сколько у меня шмоток? Да вы не поверите, хлопчик. У меня два дома, две машины, несколько сервантов ручной работы в каком-то баварском стиле, наборы мебели для гостиной, столовой, кухни и спальни. Стены обшиты никелированными панелями, ванная выложена старинными изразцами, а толчок представляет собой теплое мягкое кресло.
Он так долго перечислял свои приобретения, что Студенту захотелось спать, а в заключение добавил:
— Нет, я живу отнюдь не в казарме. У меня почти полный Ренессанс. Чего мне не хватает? О, очень многого! Я
