В результате обхода больного двора выяснилось: "собственные силы" существуют, из них можно создать неплохой оркестр. Нашлись не только инструменты, но и две певицы — исполнительницы цыганских песен, нашелся даже один декламатор. Выяснилось также, к всеобщему удивлению, что Петя Калашников совершенно свободно играет на рояле — по нотам и без нот.
Серафима Терентьевна ликовала. От радости она волновалась больше всех.
Семен Андреевич был серьезен, деловит. Маринов молчал и только улыбался.
По поводу столь удачного "открытия Америки", как заметила Серафима Терентьевна, Орешников не проронил ни слова. Зато, когда возвращались на здоровый двор, он вдруг остановился. Его осенила новая мысль: не отыщутся ли среди больных, кроме музыкантов, еще такие люди, из которых можно было бы создать хоть маленькую труппу? Он хотел уже снова вернуться и произвести новое обследование, но его уговорили отложить до следующего раза.
Семену Андреевичу предложили остаться ночевать в лепрозории, что он и сделал. Утром, чуть свет, он помчался на больной двор, подробно и долго беседовал с музыкантами. Выяснилось: первый концерт можно назначить не раньше как недели через две-три.
Это обстоятельство, видимо, огорчило Семена Андреевича. Три недели! А он надеялся уже завтра — послезавтра слушать работу организованного оркестра…
- Ничего, надо потерпеть, — подбодрил его Маринов, — и оркестр будет, и труппу создадим. В этом деле мы, действительно, хромаем. Спасибо, брат, за рояль — я никогда не додумался бы.
Семен Андреевич ничего не ответил.
- Пойдем — ка, братец, мастерские посмотрим, — продолжал Маринов. — В музыке, можно сказать, я — ни бельмеса. А вот производственные процессы… У нас никто не сидит без дела, если человек на ногах. Всем находим работу.
Даже слепые делают щетки и корзины — и какие щетки!
Матвей Леонтьевич Маринов работал в лепрозории сравнительно недавно, но он очень много успел. Будучи по профессии столяром и работая в городе на мебельной фабрике, он привез однажды партию столов, стульев, шкафов, заказанных лепрозорием. Туркееву весьма понравилась мебель, и он не замедлил высказать по этому поводу одобрение. Пригласил его на обед. Тут выяснилось, что Маринов не только хороший мастер, но и партиец, коммунист с восемнадцатого года.
- Батенька! — ужасно обрадовался Сергей Павлович. — А не могли бы вы оказать нам одну большую услугу? Ведь вы партийный и к тому же хороший мастер! Не могла бы партия послать вас к нам? Ну хотя бы на годик — организовать некоторые производственные процессы, скажем столярную мастерскую, а? Как вы думаете?
- А для чего вам такая мастерская? — не понял Маринов.
- Как же! Ведь это своего рода лечебное средство. Вы посмотрите, как преображает больных работа. А у нас только один производственный процесс — поле, огород, маленькая кузница… Но этого мало… Право, не пожалеете, батенька, а?
И доктор Туркеев подробно принялся объяснять Матвею Леонтьевичу, какое благодетельное влияние оказывает на больных полезный труд, родная профессия, «интересная» работа и какое значение придает этому обстоятельству современная наука.
Маринов заинтересовался предложением Туркеева и через несколько месяцев явился в лепрозорий, имея на руках путевку городского районного комитета.
И вот на больном дворе — три мастерские: слесарная, столярная, швейная.
Туркеев отлично понимал, что только энергии, любви к делу и уму Маринова лепрозорий обязан организацией мастерских. Без него производство не двинулось бы ни на шаг.
Сергей Павлович часто говорил:
- Не представляю, как мы теперь обойдемся без него, если партия потребует его назад.
Когда Матвей Леонтьевич уезжал в город и задерживался там дольше обыкновенного, Туркеев начинал волноваться, ему чего-то недоставало, мерещилось, что Маринов не вернется.
- И как это удачно случилось, что вы приехали тогда с мебелью! — не раз говорил он Маринову.
…Матвей Леонтьевич привел Орешникова к старенькому, похожему на сарай, помещению. Открыл дверь, пропустил вперед, с гордостью окинул взглядом мастерскую.
- Тут работают наши швейницы и портные. Видал костюм на Сергее Павловиче? Это наша работа. Очень доволен. Шьем не хуже самых модных городских портных. У нас тут есть один франт — заказал пальто по собственным рисункам, — как отлили. До сих пор удивляется. Говорит, в Москве не сумели сшить, испортили, а мы… Вот, брат, какая у нас мастерская! Можешь направлять заказчиков, да и сам закажи, — засмеялся он.
- Я-то закажу, а вот в городе — едва ли, — неуверенно заметил Семен Андреевич.
- Знаю, — махнул рукой Маринов, — потому и говорю. А чего тут бояться?
Ведь мы обшиваем весь здоровый двор.
На столах и за столами сидели женщины, мужчины. Стучали три швейные машины. Кто-то однорукий налегал на большой утюг. Человек с бугристым лицом сосредоточенно выкраивал что-то из куска сукна, разостланного на гладкой крышке большого стола. На шее у него болталась лента сантиметра.
При входе Маринова мастерская оживилась. Лица повернулись в его сторону, заулыбались. Только человек с сантиметром продолжал свою работу, никого не замечая.
- Это наш закройщик Туманов, — тихо сказал Маринов, — работал в Ленинграде. С гордым характером человек, но в своем деле — художник. Раньше Сергей Павлович говорил о нем, что он «разлагается», а сейчас — смотри.
Работает, и ни разу не было температуры. Что значит производственный процесс! Главное, любимый, близкий труд… Ну а у тебя, Глашенька, как дела? — ласково обратился Маринов к черноволосой маленькой женщине, быстро работающей иголкой.
Она улыбнулась, взяла в зубы нитку, прикусила и, моментально вдев ее в крошечное ушко, снова принялась шить, быстро, умело, ничего не ответив.
- Глашенька, ты не устала?
- Нет, куда там! — повернула она улыбающееся лицо к Маринову, и только тут Семен Андреевич заметил, что Глашенька — слепая. Безжизненные, затянутые сплошными бельмами глаза недвижно смотрели на него.
- Постойте, Матвей Леонтьевич, — поразился Орешников, когда они отошли, — как это у нее получается? Ведь она нитку вдевала в ушко, да еще с такой быстротой?
- Да, она хорошая мастерица… И работает быстрее, чем зрячие. Кроме того, она еще вышивает и делает кружева, да какие кружева! — с такими рисунками, что даже жена Сергея Павловича сделала заказ…
Семена Андреевича до того поразила слепая мастерица, что все время, пока Маринов водил его по мастерской, он то и дело оборачивался в ее сторону, не в состоянии оторвать глаз от быстро бегающих пальцев Глашеньки.
- Как это она умудряется? — допытывался он у Маринова.
- Не знаю. Тут все удивляются, — засмеялся Маринов, — а она не умеет объяснить. Я, говорит, пальцами вижу. А когда кружева — счетом петель.
Считаю и считаю…
- А мастерская у вас, Матвей Леонтьевич, на все пять, — заметил Семен Андреевич, когда они вышли во двор.
- Да, понемногу работаем, — скромно отозвался Маринов и вдруг засмеялся. — А ты знаешь, как я добывал швейные машины? — посмотрел он на него весело. — Прихожу в городское отделение треста, спрашиваю — можно ли за наличные купить три машины? Нет, говорят, нельзя. Мы снабжаем только в централизованном порядке, по заявкам государственных и колхозных объединений. И точка. Я так и этак — не желают даже слушать, отворачивают носы. Уходите, говорят, товарищ, не мешайте работать. Да как же, говорю, так? Ведь мы не можем без машин, мы мастерскую организуем… Нам, говорят, дела нет до вашей мастерской, мы в централизованном порядке. Вот если разрешит Москва, — тогда пожалуйста. Уже повернул к порогу, да остановился.
Товарищи, говорю, ведь это для больных, ремеслу хотим учить. Смеются: каких это таких больных ремеслу учить надо? А таких, говорю, больных, которые живут в лепрозории… Прокаженных — вот каких. Сразу оторвались все как один от своей работы, смотрят, как на дракона. Чего вы, говорю, так смотрите? Позвольте, говорят, товарищ, вы это серьезно? Натурально, говорю, вот удостоверение. А у меня, Сеня, этот шрам с девятнадцатого года, — указал Маринов себе на лоб. — Смотрят на лоб, вижу — боятся. А вы, говорят, товарищ, сами не прокаженный? Нет, говорю, не прокаженный, а то, что вы видите на лбу, — это от казачьей шашки. Так как же, дадите вы мне машины или нет?
Хорошо, говорят, хорошо, дадим, сейчас ордер выпишем. Выписали в момент.
- Отчего они так переменились? — насторожился Семен Андреевич.
- От несознательности. Испугались. На, дескать, твои машины, только скорей отвяжись и не приставай больше… Чего доброго…
- Да, это случается, — задумался Семен Андреевич.
- Теперь, если нужно что, — окончательно развеселился Маринов, — что-нибудь дефицитное, прихожу и сразу представляюсь: заведующий производственными процессами у прокаженных…
