воланчиками в тринадцать рядов, портативные магнитофоны, очки с фотохромными стеклами, виски «Блэк энд Уайт», детские колготки, чемоданы, альбомы поп-искусств и многое, многое, многое, многое, многое другое. Такая деятельность не могла не наложить на Амбарщика своей печати: поневоле ему пришлось стать психологом, товароведом, дизайнером, рекламатором, торговым агентом, дипломатом, искусствоведом, специалистом во многих отраслях науки, техники и поп-арта. Плюс ко всему, он еще оставался попросту лавочником, цыганил на складах продукты, что получше, а в последнее время уже не цыганил — ему сами привозили. Естественно, род занятий, избранный Амбарщиком, пробудил у него желание расширить собственный кругозор. У него появился со временем, а потом укрепился подлинный интерес ко всем без исключения сторонам человеческого бытия, как-то:
стекло, фарфор, мебель, бижутерия, галантерея, ковровый ворс, облицовочная плитка, карбюратор, книжный переплет, Вранглер, Ли Вайс, Сальватор Дали, автомобильная покрышка, хлопок, магнитная дорожка, гардинная подвеска, косметика, паркет, багет, корсет, антиквариат, высокая и низкая печать, веленевая бумага для просителей, сувениры.
Именно это, переполнявшее Амбарщика знание, и сделало его несколько замкнутым и неразговорчивым: да и что говорить — все и так совершенно ясно. Глядя на него, ничего не ясно было только абсолютно глухому и слепому.
Амбарщик вспомнил свой последний рейс и неприметно вздохнул. Судно, которое почтил своим присутствием Амбарщик, досматривалось в порту всегда одним и тем же нарядом под началом Лейтенанта. Или здесь явно была замешана чья-то рука, или это происходило случайно; Амбарщик не ведал. Лейтенант приходил в каюту Амбарщика, садился напротив невозмутимого хозяина и расстегивал верхнюю пуговицу: он давно чувствовал здесь себя как дома. Он доставал из брюк пачку сигарет отечественного производства и предлагал, глядя в иллюминатор, закурить Амбарщику, от чего тот неизменно отказывался по причине понятного свойства — не курю. Лейтенант знал, что Амбарщик всегда отказывался от сигареты, которую он ему предлагает, но тем не менее никогда не забывал в следующее свое посещение повторить такой жест. Потом он долго молчал, любуясь рейдом и далекой горой с меловыми потеками по склонам. Амбарщика такие шуточки абсолютно не трогали; он мог часами смотреться вместе с Лейтенантом в голубое небо и зеленоватую воду, и мог не дрогнуть ни одним мускулом. Задрожав мускулами лица, Лейтенант выбрасывал сигарету в иллюминатор и долгим пронзительным взглядом вперялся в невозмутимую голубизну Амбарщиковых глаз, которые источали внимательное доброжелательство к гостю и искреннее желание помочь ему, чем можно. Судорожно вздохнув, Лейтенант говорил: «Ну, показывай». Амбарщик с готовностью представлял ему перечень всяких мелких безделушек, закупленных в иностранных портах, и вываливал на стол все эти безделушки, стоимость которых вполне укладывалась в пределы выданной по существующим нормам валюты. Лейтенант, снова судорожно вздохнув, опять отворачивался к иллюминатору, едва удостоив взглядом горку мелочи. Снова в каюте повисали неторопливое молчание и Амбарщикова невозмутимая доброжелательность.
— Я же тебя все равно поймаю, клянусь родной матерью, Амбарщик! — не выдерживал Лейтенант. — Ты у меня узнаешь, каков цвет тюремной камеры!
Амбарщик внимательно вслушивался в звуки незнакомой русской речи.
— Будь я проклят, если не смогу выпросить у начальства отпуск специально для тренировки овчарки, которую мне подарил мой подчиненный, когда уезжал домой. Я назвал щенка Фомой и тренирую его специально на текстиль, сигареты и газовые зажигалки.
Амбарщик с осуждением смотрел на Лейтенанта и качал головой. Его до глубины души возмущала чрезмерная подозрительность Лейтенанта, его неджентльменское недоверие, антипатия к Амбарщику и заносчивость. Но он умел сдерживать свои чувства, когда вспоминал о сотнях увядающих без иностранных пеньюаров женщин, прозябающих в тоске курильщиков, голодных до колик в животе любителей австралийских индюшек. Нет, они не должны страдать по вине Амбарщика, никогда этого не будет!
В предпоследний раз Лейтенант задержал судно почти на сутки, облазил все трюмы, все закоулки, все мало-мальски видимые щели. Он готов был, не переодеваясь, забраться и в выхлопной коллектор. Он осунулся и посерел за эти сутки, в течение которых пароходство несло неисчислимые убытки, но не нашел ни тючков с сигаретами, которые плескались в льялах, ни сотен штук драгоценного текстиля, спрятанных под толстым слоем троса на вьюшках, ни альбомов поп, спрятанных под многопудием цепи в цепном ящике, ни газовых зажигалок, обмазанных солидолом и прилепленных в таких местах, что сам конструктор этих механизмов не мог бы сказать, к месту ли этот подозрительный болт на сепараторе масла или этот рычажок на пульте управления.
Шатаясь, как пьяный, Лейтенант вошел в каюту Амбарщика.
— Я ничего не нашел, Амбарщик, — прохрипел он. — Но я уже учу Фому; тебе от меня не уйти, даже если ты переведешься в теплые моря, потому что я тоже переведусь в теплые моря вместе со своей овчаркой, и мы будем досматривать тебя вместе. Фома научился отличать не только сигареты от альбомов, но и честного человека от контрабандиста. Он мне шепнул по секрету, что через один-два рейса тебе придет конец.
Отпуска ему не дали, а Амбарщик в следующий свой приход смог убедиться в том, что погоны Лейтенанта осиротели ровно на одну звездочку. Однако его пыла это не убавило, и досмотр он произвел с прежним тщанием, хотя и за более сжатый срок; но, как всегда, с нулевым результатом. На прощание Лейтенант по доброй и крепкой традиции посетил Амбарщика.
— Знаешь, — сказал он Амбарщику, — я почувствовал вкус жизни благодаря твоему присутствию на земле. Ну, кем бы я был, скажи на милость, если бы наши дорожки не пересеклись? Дослужился до майора там или до полковника тихой сапой, не забираясь в бутылку и ни разу не испытав всепоглощающего чувства опасности от встречи с таким человеком, как ты. Спасибо тебе, дорогой Амбарщик, многим тебе обязан. Следующий твой рейс будет последним, как сказал мне мой верный друг Фома. Уж он-то на тебя зубы наточил, будь спокоен. Примите и прочее.
Амбарщик чихать хотел на его угрозы с самого высокого салинга в бассейне; ему судьба отпустит немало хороших и добрых минут, а бояться таких сопляков, как Лейтенант, — себе дороже. Если оглядываться на каждого подозрительного человека, то дело с места не стронется. Амбарщик проводил холодным взглядом отходящий катер, потрогал задний карман брюк и успокоился. Нет, чего, в самом деле, бояться? Амбарщик ни на какое теплое море не переведется и с судна этого, так хорошо ему знакомого и родного, не спишется, в отпуск тоже не уйдет.
Амбарщик приблизился к зеркалу и долгим взглядом посмотрел на свое отражение. На следующий день он списался с судна и ушел в отпуск. И надо же так случиться! — встретил Кэпа, который сообщил ему, что уходит завтра в длинный
