Кино? — продолжал гнуть свою линию Губин.
— Работа такая… Мне везде надо успевать… И уметь. И знать, — явно довольная кавалерами, машиной и разговором, гордилась и жаловалась Арка.
— И петь, и плясать, и в дуду играть, — резвился и приторно сочувствовал ей Губин.
— Даже стихи наизусть декламировать. Причем самые современные! — кокетничала Арка.
— А вот это чьи стихи? — Букварев резковато повернулся к ней и начал:
Еще один Пропал безвестный день. Покрыты снегом Крыши деревень и вся округа… А где-то есть Прекрасная страна, Там чудо всё — И горы, и луна, и пальмы юга…
Арка пришла в восторг.
— Отлично! Вы прирожденный артист! Или учились. Я давно вас узнала. Только боялась сказать. Вы же у-у какой серьезный! Помните, в Доме офицеров был такой… вечер? Уже почти все были в состоянии… «это самое», становилось скучно и пусто, но вдруг пришли вы с другом, только не с Гошей, а с другим, и читали эти и много других стихов, и всем стало весело.
— Это был не я, если вообще было подобное, — растерянно проговорил Букварев, смущенный и злой на самого себя, на всех и вся.
В Доме офицеров он не бывал ни разу. И теперь стыдился собственной развязности, и очень хотел, чтобы вся эта белиберда с Аркой закончилась поскорее.
— Не прикидывайтесь! — напирала на него довольная собой Арка. Она даже подтолкнула его в бок кулаком, и Буквареву стало совсем нехорошо, и сам он стал себе противен, потому что позволил… но промолчал…
— Приехали, — с неповторимой любезностью проговорил Губин, выскочил на сухой асфальт и распахнул перед Аркой дверцу. «Волга» мягко пружинила задком, словно раскланивалась перед пассажирами. Букварев едва сдерживал неприязнь, глядя, как Губин галантно ведет даму по мраморной лестнице широкого крыльца к высоким резным дверям ярко освещенного подъезда.
«Сейчас будет поцелуй в ручку», — подумал Букварев, свирепея, и не ошибся. Губин переломился в пояснице и чмокнул Арку в руку, не выпуская ее из своей ладони, что-то тихо говоря, кивая и улыбаясь. Наконец он раскланялся. Аркадия, полуобернувшись, сделала ручкой кавалерам и упорхнула к дверям, но и там оглянулась с улыбкой, как бы суля новые, более увлекательные встречи. Букварев прикрыл глаза, стараясь думать о другом, но не получалось.
— Выйди, покурим — и по домам, — требовательно попросил его Губин.
Букварев вышел. Закурили. Губин заговорил:
— Ты вот, старик, всю жизнь меня критикуешь, что я ради женщин все забываю. Так убедись хоть теперь, что это неправда. Она уже у меня в руках, но я поеду домой, к супруге. Надо успокоить Музу и подумать о завтрашнем дне. Ведь завтра срок сдачи нашего проекта. Понимаешь?
— Понимаю. Только сначала машина довезет до дому меня, а потом уж тебя. Все это мне порядком надоело…
— Вполне объяснимо. Но все же запомни, что Аркадия — божественное, многообещающее имя! — пожелала продолжить знакомство с нами. Для меня это — дело привычное, а тебя может встряхнуть. Квелый ты какой-то стал в последнее время. Согреши, покайся — очистишься, сил прибудет. Помолодеешь и опыта прибавится. Займешься ты после греха самокритикой, будешь искупать вину трудом и станешь самим собой.
Губин говорил серьезным тоном, но Букварев-то знал, что смеется он над ним. И завидно, стало Буквареву, что друг его спокоен, умудрен опытом и даже ему, своему начальнику, нечто вроде рецепта прописывает. Можно бы за такую наглость и одернуть инженера Губина, а то и подальше послать, но они уже давно вместе и так хорошо знают друг друга, что ничего, пожалуй, предпринимать не стоит. К тому же на душе муторно. И не ясно, кто из них праведник, кто развратник, и кто сухарь, заедающий чужой век и мешающий жить другим так, как им нравится.
— Привет, — сказал Букварев, вылезая из машины у подъезда своей квартиры. Губин ответил так же и уехал на шоколадной «Волге».
Замок в дверях у инженера Букварева открывался бесшумно. Хозяин вошел в квартиру и первым делом стащил с ног надоевшие сапоги, поставил их возле порога, по-солдатски обвернув портянки вокруг голенищ. Дальше пошел на цыпочках, но убедился, что жена не спит и, надо думать, ждет его. Она открыла дверь ванной комнаты, где стирала белье, глянула на него полунасмешливо, полуобиженно и заперлась там, лязгнув шпингалетом.
Буквареву такое поведение жены не понравилось. Он понимал, что и сам в чем-то не прав, провел воскресенье без жены, ничем не порадовал семью. Да тут еще эта Арка! Но ведь он, ведущий проектировщик института, перегружен работой, он утомлен! Ему необходима разрядка… Ведь у всех рядовых работников и начальников, даже не отмеченных талантом, жены это понимают и сами обеспечивают такую разрядку с отдыхом. Гонят на рыбалку, готовят теплую одежду, пакеты с продуктами, покупают поллитровку. А у него? Ничего подобного. Думает о нем жена или нет? Нужен он ей или безразличен? Вот, пожалуйста, выглянула и заперлась в ванной… Значит, он ей не нужен и может уйти на все четыре стороны. Но он же честен перед семьей! А может быть, у его жены, его Любаши, есть на примете кто-то другой, кого она считает лучше Букварева?
…Стоя в темном коридоре, он думал — включать свет или не включать. Ясно одно: жена его не встретила, не приветила, ей безразлично, здоров он или нет. Убедилась, что жив, и за дверь. Ей неважно, сыт он или голоден. А ведь преотлично знает, что поесть ему негде: все столовые по воскресеньям закрыты, рестораны переполнены. И он был бы вполне удовлетворен простой сковородкой жареной картошки.
Он был бы рад… А жена заперлась… Она стирает. Каждую ночь у нее эта стирка. И почему именно ночью?
Правда, стирать ребячьи рубашонки, простынки,
