Уложила твердые, туго заплетенные косы, достала из чемодана «Кристалл» (московский подарок Сергея), хотела освежить лицо и не смогла. Мягкий, свежий запах духов показался ей таким тяжелым и неприятным, что она, задыхаясь, ощутила приступ тошноты и поспешила спрятать флакон снова в чемодан. «Вот это так новость!» — подумала она и начала готовить обед из запасов, какие были привезены с собой. Но тут ее ожидало еще большее огорчение. Запах колбасы, рыбных консервов, которые она положила на стол, был тоже неприятным. «Это уже совсем нехорошо, — с тревогой подумала она, невольно подходя к кровати. — А может быть, я и в самом деле заболела…»
Ирина постояла у постели и, переборов усталость, не легла, а стала ходить по комнате. Когда же вошли Сергей и Ванюша, она с усилием сделала вид, что ей весело, улыбалась, поливала из кружки воду, когда Сергей умывался, принесла полотенце; затем усадила Сергея и Ванюшу за стол, села сама, но ни к чему не прикоснулась, сказав, что есть ей не хочется. Все с той же улыбкой на усталом лице проводила Сергея, а потом, не снимая платья, повалилась на неразобранную кровать и устало закрыла глаза…
Ни в райкоме, ни дома Кондратьева не было, и это огорчило Сергея. Наталья Павловна сказала, что Николай Петрович в эти дни в Рощенской почти не бывает.
— Сережа, ты же знаешь его характер. Началась уборка, так он день и ночь находится в поле. Ночью звонил из Родниковской и обещал утром приехать. Завтра у него бюро, и вот хорошо, что ты тоже дома… Ну, а как в Москве? Как чувствует себя Ирина?
— Ирина очень довольна, в Москве хорошо, только Ирина самолет плохо переносит… в летчики не годится, — с улыбкой добавил Сергей. — А вообще, Наталья Павловна, Москва нам очень помогла.
— Да я уже от Николая Петровича кое-что слыхала. Письма твои давал читать… Приходите к нам с Ириной, поговорим, чаю попьем.
Сергей пообещал прийти после того, как повидается с Кондратьевым, немного еще поговорил с Натальей Павловной и направился в райисполком. Там его встретил секретарь исполкома. Не успел Сергей войти в свой кабинет, как на столе уже лежали самые свежие сводки о ходе уборки колосовых и хлебопоставках, папки с письмами и с директивами, поступившими за его отсутствие из края. Сергей подробно расспрашивал секретаря исполкома о новостях и жизни района, интересовался приездом марьяновской делегации, работой гидростанции, электромолотьбой у Рагулина, а затем часа два сидел за столом и просматривал бумаги…
Между тем солнце скрылось за садами, на станицу ложился предвечерний холодок, и Сергей вернулся домой. Ирина спала нераздетая, по-детски подогнув ноги.
«Бедняжка, устала», — подумал Сергей и, боясь потревожить жену, на цыпочках подошел к столу и включил лампу.
Узкий круг света, упавший из-под абажура на стол, напомнил домик вблизи Усть-Невинской, и Сергей мысленно улетел в родную станицу, увидел мать, отца, сестру, Семена, и на сердце у него стало радостно.
«Завтра же побываю у своих, — решил он, подходя к чемодану и доставая папку со своими дорожными бумагами. — Может, это и лучше, что я сразу не повидался с Кондратьевым. Вот посижу вечерок, все обдумаю, запишу, а завтра сообщу ему не только о том, что я сделал в Москве, но и о наших ближайших задачах…»
Он развернул папку, взял чистый лист бумаги, но писать не стал. «О чем же я буду говорить?» — он обмакнул перо в чернильницу, затем снова положил ручку и задумался… Прежде всего его беспокоили такие работы, как монтаж второй турбины и сооружение полевых линий… В срочном порядке необходимо было протянуть провода к животноводам — это должно было занять часть лета и всю осень. Затем вставала не менее важная задача — техническая учеба колхозников.
«Литературу привез — наше кубанское спасибо Москве, — думал Сергей. — Помещение найдем в Рощенской. Надо открыть занятия по примеру школ — первого сентября. А еще — лесные посадки. Мы их начнем поздней осенью и в этом же году заложим питомники. Механизация труда животноводов — это самые насущные нужды. Оборудование придет скоро — вот тут еще одно наше кубанское спасибо Москве… Но кому в первую очередь мы дадим электродойки и автопоилки? Тридцать шесть ферм, а аппаратов всего восемь. Вот и раздели… Придется все эти вопросы более конкретно рассмотреть сперва на собрании актива, а потом и на сессии исполкома, придать нашему решению силу закона… А другая техника, которая уже занаряжена Усть-Невинской МТС?..»
Сергей задумался, а потом склонился к столу и стал писать своим ровным, мелким почерком. Писал долго и много — записи его напоминали краткие тезисы большого доклада: тут были и задания Семену Гончаренко и Виктору Грачеву по монтажу турбины и по сооружению полевых электролиний с пометкой срока окончания работ; и записи о количестве людей, подлежащих обучению на технических курсах; и список восьми ферм, которым, по его мнению, необходимо в первую очередь выдать оборудование и закончить полную механизацию уже в этом году; и наброски плана начальных работ по лесопосадкам и закладке шести питомников; и повестка дня будущей сессии исполкома…
Ирина проснулась и лежала, молча глядя на согнутую спину мужа.
— Сережа, у Кондратьева был? — спросила она.
— Он в отъезде, Наталья Павловна сказала, что приедет завтра. Тебе поклон передавала.
Сергей подошел к кровати и увидел на сонном, немного припухшем лице Ирины выражение и усталости, и глубоко скрытого волнения.
— О чем ты думал, сидя у стола? — спросила Ирина.
— Обо всем… Ну, а ты уже отдохнула?
Ирина промолчала, затем быстро поднялась, ее щеки и даже уши зарумянились, — теперь ее волнение пробилось наружу, и утаить его от мужа она была не в силах.
Сергей сел рядом с женой, и опять она смотрела на него тревожно, как бы желая, чтобы он без слов понял и ее мысли и душевное волнение. В глазах Ирины появились такие блестки, что Сергей невольно вспомнил и курган вблизи птичника и ее вот такой же взгляд в ту памятную лунную ночь после дождя.
— Сережа, милый, — склонив голову, сказала она тихо, — у нас будет ребенок…
— А разве есть такие приметы? — Сергей и растерянно улыбался и еще не верил тому, что услышал.
— Есть, есть, Сережа, — проговорила Ирина и положила свою голову ему на грудь. — Я раньше и сама ничего не знала… А ты сегодня смотрел на меня и неужели ничего не заметил?
— Это же, Иринушка, очень хорошо! И сказала ты мне об этом так просто, и теперь я вижу — тоже радуешься… Иринушка, а таких примет нету, чтобы узнать — будет мальчик или девочка?
— И какой же ты глупый! Разве это возможно?
— Непременно роди хлопчика!
Ирина уже хорошо изучила своего мужа: обычно в ту минуту, когда радость его переливается через край, сидеть Сергей не мог, — вся его рослая, немного сутулая фигура просила движений. Он и теперь вскочил, точно готов был куда-то бежать, обнял жену и хотел поднять ее своими жесткими, мускулистыми руками, но Ирина легко отстранила его и сказала:
— Сережа, радуйся, но кружить меня не надо… Лучше давай посидим и поговорим спокойно.
После того, что он узнал, сидеть, да еще спокойно, Сергей не мог. Все еще не зная, чем бы усмирить себя, он начал приподымать то край кровати вместе с сидевшей на ней Ириной, то брал за ножку стул и носил его на вытянутой руке. И все же этого ему было мало, и он не утерпел: схватил жену, поднял ее и закружился с ней по комнате, а потом осторожно, как самую дорогую ношу, положил на кровать и, задыхаясь, сказал:
— А вот теперь поговорим спокойно!
Наступило утро, и было оно обычное, ничем не примечательное, с обилием росы в садах и на травах, с розовой дымкой под горой, вблизи станицы, — словом, утро такое, каких летом бывает немало, а Сергею оно показалось красочным и светлым… Направляясь в райком, он проходил по площади, ощущая в теле бодрость, а на сердце такую радость, что хоть запевай песню, которая должна непременно начинаться словами: «Сын мой, казачонок маленький…» Он мысленно повторял эти пришедшие на ум слова, и улыбка не сходила с его свежего, чисто выбритого лица. «Как же хорошо, — рассуждал он, — проснуться и думать, что скоро станешь отцом!» Ему казалось, что солнечные блики еще никогда так не вспыхивали на стеклах окон, как сегодня; деревья на фоне чистого синего неба были и выше и пышнее, нежели вчера; к забору клонилась ветка, вся усыпанная созревшими абрикосами, янтарно-желтая, точно облитая густым пчелиным медом, а Сергею думалось, что она кланяется ему с какой-то своей доброй улыбкой; на ветке примостилась птичка величиной с абрикосину, с золотистой шейкой, — певунья заливалась звонкой трелью, а ее крылышки при этом так вздрагивали, что Сергей невольно залюбовался ею и сказал:
— И ты радуешься… Ну звени, звени…
