— И ты радуешься… Ну звени, звени…
В таком приподнятом настроении, держа под рукой папку с бумагами, Сергей и появился перед Кондратьевым. Николай Петрович усадил Сергея на диван, а сам сел рядом, чувствуя, как душевное волнение этого бровастого молодого человека передается и ему…
Сергей открыл перед секретарем набухшую папку, вынул сколотые булавкой копии нарядов на электрооборудование, достал лист бумаги со вчерашними пометками и начал подробно говорить о своей поездке. Загорелое и обветренное лицо Кондратьева сделалось сосредоточенным, а взгляд пытливым, строгим, — пожалуй, никто не умел так, как он, слушать других.
Сергей на минуту задумался, вспоминая что-то самое важное, а в это время отворилась дверь и на пороге показался Федор Лукич Хохлаков. Видимо, старику не терпелось узнать, с чем же, с хорошими или с плохими вестями, Сергей вернулся в Рощенскую. С того дня, когда он узнал от Нарыжного о возвращении Сергея, дома ему не сиделось и не лежалось, и хотя еще чувствовал себя по-прежнему плохо и ходить ему было тяжело, он пересилил недомогание и направился в райком, надеясь увидеть Сергея вместе с Кондратьевым. Так оно и случилось. И вот он стоял, опершись на палку, с лицом болезненно бледным, затаив во взгляде и душевную боль и невысказанную горечь.
— Заходи, заходи, Федор Лукич, — пригласил Кондратьев, — думаю, что и тебе невредно послушать…
— Да я только на минутку, к Сергею Тимофеевичу, — слабым голосом проговорил Федор Лукич и протянул Сергею мягкую, опухшую руку. — Я к тебе насчет сметы. Мое предприятие подлежит ремонту, время уходит, а в райфо я толком ничего не могу добиться… Помоги…
— О смете поговорите потом, — сказал Кондратьев и обратился к Сергею: — Ну, и что же отвечал министр? Одобряет?
— Наши мероприятия по лесным посадкам, — сказал Сергей, — министр поддержал.
— Хорошо! — сказал Кондратьев. — Слыхал, Федор Лукич?
Федор Лукич вытирал платком вспотевшие лицо и голову, посапывал, молчал, и во взгляде его таилась мысль: «Слышу, слышу, но чужой, чужой я теперь, и ничто меня не радует…»
— Думая об этом и прикидывая в уме, — продолжал Сергей, — я пришел к тому, что необходимо уже в эту осень заложить питомник по выращиванию лесопосадочного материала.
— Так как же, Сергей Тимофеевич, со сметой? — вдруг перебил Федор Лукич.
— Представьте проект на очередное заседание исполкома, — ответил Сергей.
Федор Лукич, опираясь на палку, тяжело прошел в дверь.
— Старик все еще бесится, — сказал Кондратьев, проводив Хохлакова взглядом. — Видел, какие у него затуманенные и ко всему равнодушные глаза?
— Больной, — проговорил Сергей и стал закуривать.
— Вот что, Сергей, — сказал Кондратьев, вставая и вынимая из карманчика часы, — через час соберутся члены бюро, приедет кое-кто из председателей. Повестка дня у нас небольшая — поговорим о некоторых итогах уборки и хлебосдачи. Я думаю, что первым вопросом можно поставить твою информацию о сессии и вообще о поездке в Москву… Важно также уже сегодня принять решение о созыве собрания районного актива для обсуждения твоего доклада. А перед вечером, если, желаешь, поедем со мной в «Дружбу земледельца», — там нужна помощь Косте Панкратову.
— Мы с Ириной хотели побывать у родных.
— Хорошо, — согласился Кондратьев. — Если хотите, могу подвезти вас в Усть-Невинскую.
День был на исходе, когда Кондратьев, Сергей и Ирина выехали из Рощенской и, от моста свернув вправо, направились по Усть-Невинскому тракту. «Победа», набирая скорость, покачивалась, а рядом с ней, протянувшись до кювета, мчалась горбатая тень. Сергей и Ирина сидели сзади, и встречный ветер, сухой и горячий, трепал их волосы. Сергей видел желтые поля, жнивье, копны снопов, валки соломы, лежавшие всюду, где прошли комбайны, и взгляд его туманился…
— Когда ты был в Москве, — заговорил Кондратьев, повернув седую голову, — к нам приезжала марьяновская делегация. На двух грузовиках прикатило человек тридцать во главе с Кривцовым.
— Чего это они пожаловали? — спросил Сергей.
— Электричеством интересовались.
— Своего нету, так хоть чужое приехали посмотреть. — Сергей поправил спадавший на глаза чуб и наклонился к Кондратьеву: — Ну, ты им все показал?
— Показывать-то особенно было нечего. Побывали они на гидростанции, посмотрели электромолотьбу у Рагулина и уехали. — Кондратьев с хитрецой взглянул на Сергея. — Твой приятель Кривцов очень интересовался, когда мы поставим вторую турбину. Я ему сказал, что турбина с завода отгружена.
— А почему она его так интересовала?
— Не знаю…
Кондратьев повернулся назад, хотел что-то сказать, но тут крохотная птичка зазевалась, не успела перелететь дорогу и забилась крылышками на смотровом стекле, прямо перед носом у шофера. Ирина вскрикнула, схватила шофера за плечи, просила остановить машину, но ветер быстро сдул птичку, отбросив ее куда-то в сторону.
— Думаю о наших соседях. — Кондратьев закурил. — А что, если вызывать нам марьяновцев на соревнование? Что ты скажешь, Сергей?
— Нам — и соревноваться с марьяновцами? — Сергеи двинул плечами.
— А что?
— Николай Петрович, да какое же это будет соревнование? Мы уже обогнали марьяновцев, по меньшей мере, лет на пять.
— Положим, не на пять, преувеличивать не следует.
Хорошо, не буду преувеличивать. Но пусть они нас сперва догонят, а тогда начнем соревноваться.
— Не беспокойся, догонят, но им сейчас надо помочь.
— Как же мы им поможем?
— Подумаем — найдем способ. — Кондратьев повернулся к Сергею и положил руку на спинку сиденья. — Начнем хотя бы с того, что дадим им часть электроэнергии.
— Дать-то можно, — сказал Сергей, — но это будет похоже на буксир.
— Ничего, иногда можно взять и на буксир.
Некоторое время они ехали молча. Ирина, еще думая о птичке, посматривала на мужа, — видимо, и ей хотелось что-то сказать, но она не решалась вмешиваться в разговор…
— Как мне помнится, ты же обещал Кривцову, — заговорил Кондратьев, — вот и настало время исполнить обещание. Вторую турбину мы к осени поставим.
— Обещал, верно, — согласился Сергей. — Но тогда у нас и в помине не было электромолотилок, а теперь они уже, считай, есть. О применении электричества на животноводстве мы тогда только мечтали, теперь это факт, и в скором будущем нам предстоит механизировать не восемь, а все тридцать шесть ферм… Как же тут помогать соседям, когда нам самим скоро мало будет этой станции?
— Сережа, а ты подсчитай, — все так же, как и при виде бедной птички, блестя глазами, заговорила Ирина: — Две турбины — это почти тысяча киловатт, или полторы тысячи лошадиных сил. Если дать марьяновцам хотя бы пятьсот лошадиных сил…
— А прислушайся, что говорит твоя жена и наш диспетчер. — Кондратьев одобрительно взглянул на Ирину. — Пятьсот лошадиных сил — это уже немалая «конница», и марьяновцы будут нам благодарны.
— Но эта «конница» и нам нужна, — сказал Сергей. — Нет, лучше пусть марьяновцы, по нашему примеру, строят свою межколхозную ГЭС! Пора!
В низине, утопая в садах, показалась Усть-Невинская.
— Ну вот и приехали, — сказал Кондратьев, когда машина подъехала ко двору Тутариновых.
— Зайди хоть на минутку к нашим, — сказал Сергей.
— Нет, поеду, — ответил Кондратьев. — Боюсь опоздать… В «Дружбе земледельца» назначено собрание, меня давно ждут. Кланяйтесь отцу и матери…
Машина, сделав крутой разворот, скрылась, оставив по всей улице медленно оседавшую пыль. Ирина остановила Сергея у калитки и сказала:
— Сережа, зачем ты так говорил с Николаем Петровичем?
— А я попрошу тебя, — сухо ответил Сергей, — если нужно будет подсчитать мощность нашей ГЭС, то это сделают и без тебя…
Ирина вспыхнула, чувствуя, как в груди у нее неприятно заныло, а на глаза навернулись слезы. Ей захотелось ответить Сергею теми же колкими словами, с языка ее чуть было не сорвалось что-то злое и обидное, но помешала Анфиса. Она бежала к ним с испуганным и заплаканным лицом и, обнимая обоих дрожащими руками, сквозь слезы проговорила:
— Ой, братушка… Ирина, милая… мама наша умирает…
Станичный врач, с худым, измученным лицом и усталыми раскосыми глазами, смотревшими сквозь очки, наклонившись над тазиком, мыл руки. Семей поливал ему из кружки воду. Тимофей Ильич, опираясь костлявым плечом о стену, стоял у окна и смотрел куда-то во двор. Сергей вошел в комнату той неровной походкой, какой входят в знакомый дом слепые. Он никого не видел, не слышал за спиной всхлипывания Анфисы, — искал глазами мать и не находил ее.
— Сергей Тимофеевич, — подойдя к нему, сказал врач, сняв очки и щуря по-заячьи смешно косивший левый глаз, — матушка страдает сердцем. И так как медицина уже пришла на помощь, то я бы не советовал в эту минуту входить к больной. Ей нужен покой.
