Трифон ударил себя кулаком по колену.
— Ах, скотина! Он, видите ли, захотел кушать! Ну, не нахал?
— Деликатесы ему подавай! — выкрикнул Леня Аксенов.— Устрицы!
Студенты недоуменно переглядывались, не зная, кто такой Серега Климов, почему он бежал из бригады. Только Женя улыбалась, она вспомнила, должно быть, этого суетливого, вспыльчивого и неуживчивого человека. Она шепталась с Эльвирой Защаблиной, что-то объясняя ей.
— Тише, товарищи! — Елена, привстав, обвела присутствующих строгим взглядом.— Веселого в этом мало, ребята, и Климову не до забав. Что будем делать?
«Судья» Вася заявил:
— На первый случай надо предупредить Катю Проталину, что в поселке появился похититель бутербродов,— пускай остерегается!
Опять все засмеялись, и опять Елена встала, чтобы призвать развеселившихся к порядку.
— Хватит! Посмеялись, и довольно. Время идет...
Илья Дурасов поднял руку, ему хотелось защитить приятеля, вызвать к нему сочувствие.
— Елена правильно сказала: посмеялись, и довольно.— Илья глядел себе под ноги.— Он настрадался, ребята. Он стал такой несчастный, такой потерянный. Он очень жалеет, что с ним приключилась такая беда. Он плачет...— У Ильи задрожали губы, он сам был готов расплакаться. — Мы не должны его отталкивать... Обижать.
— Оттолкнешь его — черта с два! — крикнул Трифон.— Кто Серегу Климова обидит, два дня не проживет!
Я сказал:
— Климов не за горами — за дверью. Попросим его самого объяснить нам.
— Правильно!
— Анка, выйди, позови, он на крыльце. Нет, я сам позову.— Илья двинулся к выходу, но Вася остановил его.
— Без предварительных консультаций, Илюха. Пускай Анка позовет.
Через минуту Анка, отворив дверь, втолкнула Серегу. Всем бросилась в глаза перемена, которая с ним произошла. Он похудел, как бы весь усох, лицо его сделалось уже, нос заострился, маленькие, глубоко запрятанные глаза светились настороженно, испуганно. Он засмеялся мелким и льстивым смешком — от смущения.
— Здравствуйте, товарищи!
— Здорово, путешественник,— отозвался Петр.
Серега обошел всех: пожимал каждому руку, чтобы немного оттянуть момент обсуждения, которого, видимо, побаивался.
— Здравствуй, Трифон. Ты все такой же богатырь.
— Что со мной станет? — Трифон еще шире развернул грудь.— А ты вот скукожился весь...
— Не от хорошей жизни, Триша, нет... Алеша, здравствуй! — Студентам, которых не знал, пожимал руку и произносил кратко: — Здравствуй, товарищ! Климов Сергей.— Приблизился к Жене, воскликнул с неподдельным радостным удивлением.— Ба, кого я вижу! — Он держал ее за плечи.— Наконец-то соединились! Поздравляю! Прекрасно.— На какой-то момент он, кажется, забыл, зачем был вызван.
«Соединились,— с горькой усмешкой подумал я.— Подходящую минуту выбрал для поздравлений! Идиот!..»
— Женя, а ты помнишь, как мы тебя «судили»?
— Помню,— ответила она.— Теперь, по всему видать, будут судить тебя.
Серега по-сиротски съежился, робко оглядываясь.
— Выходит, так...
— Расскажи, Климов, по порядку: где был, почему вернулся. Мы хотим все знать, чтобы принять решение,— спросила Елена.
— И почему тебя бросил твой покровитель Филипп Сорокин? — сказал Трифон.
— Сволочь он оказался, Филипп тот! — Серега поморщился, как от зубной боли.— Вспоминать неохота!
— А мы сразу видели, что он сволочь,— сказал Вася и засмеялся.— Один ты не видел...
— В Дивногорске взяли нас в молодежную бригаду,— начал Серега.— Не проработали и двух недель, как нас оттуда вышибли. И поделом... Махнули в Шушенское. И там то же самое. Бригаду стал мутить. Пьянки устраивал, прогуливал... К девчонке одной прилепился, а она оказалась занятой, у нее парень был, здоровенный, вроде Трифона. Подрались. Я думал, Филя богу душу отдаст, так тот парень ему врезал.
— Правильно сделал,— сказал Трифон.— Не прилипай к чужим девчонкам.
Анка тотчас попросила его:
— Помолчи!..
— Ну и оттуда нас вышибли,— продолжал Серега.— Филя подался то ли в Воркуту, то ли на Колыму. Я не поехал.— Он глубоко вздохнул, признаваясь: — Вот только тогда я постиг всю меру одиночества. На всем белом свете один как перст. Ни денег, ни хлеба, ни надежд... Чувствую, пропадаю...
— Тогда ты и разжился на станции бутербродами с копченой колбасой и сардинами? — спросил Вася веселым тоном.
— Да. И не один раз. Не надо было об этом писать, но... На вокзале в ресторане бутерброды лежали на подносах. На бумажках обозначена цена. Тот, кому нужно было, подходил, клал деньги и брал бутерброд. Я бутерброды взял, а деньги не положил. Вот и все...
Трифон завозился на стуле.
— Н-да, невесело...
Серега Климов вдруг подшибленно упал на колени.
— Примите меня обратно, ребята...
Все всполошились, повскакали с мест.
— Зачем так, Сергей, встань!
Илья Дурасов, чуть не плача, схватил его за локоть, пытаясь поднять.
— Что ты как нищий!
Серега стоял, худенький, востроносый, жалкий, по-птичьи вертел коротко остриженной головой. Мы посмотрели на Елену. Она кивнула Сереге, ни одна черточка не дрогнула на ее лице.
— Ничего, пускай постоит... Вы думаете, он перед нами встал на колени? Ошибаетесь. Он перед собственной совестью так стоит. Перед ней он виноват, против нее пошел. И еще перед матерью, может быть, которая небось учила его: живи честно, сынок, работай, за длинным рублем не гоняйся, все равно не догонишь, товарищей пуще глаза береги, не предавай их, трудности дели на всех поровну и веселые минуты — тоже на всех. Отобьешься от товарищей — заблудишься, пропадешь!..
— Верно, Лена! — воскликнул Серега.— Говорила! Точно так говорила...
— Вот видите...— Елена, оглядывая нас, улыбнулась тепло, ласково.— Примем его, что ли, ребята?
— Примем!
— Принять, принять!
Серега вскочил.
— Спасибо, братцы! Век не забуду!..
— Пускай идет опять в мою бригаду,— пряча глаза, глухо проговорил Трифон.— Только знаешь, работать так работать, без петушиных наскоков, без возражений и митингов...
Серега подлетел к Будорагину.
— Ты меня не учи, как работать! Тебе только дай волю, начнешь командовать! Знаю я тебя, у меня не покомандуешь! Я этого не терплю!
Трифон опешил от его натиска.
— Глядите на него... Ожил.
Засмеялись сочно, с душевным облегчением,— забавлял больше Трифон, которого Серега чуть не обратил в бегство. Плутовато ухмылялся и сам Климов...
Я мельком взглянул на Женю и увидел лишь ее улыбку, скорее принужденную и грустную, чем веселую. О чем она думала сейчас, что чувствовала?
ЖЕНЯ. Я знала, кого мы будем сейчас обсуждать, готовилась выступить и немножко волновалась. Нет, я тревожилась не от этого: меня стесняло присутствие Алеши.
Перед рабочими ребятами я еще ни разу «не держала речи». Впрочем, многие из них меня хорошо знали, и мне было в конце концов все равно, что они подумают,— я была уверена, что у ребят обо мне уже сложилось мнение, наверняка нелестное. Ну и пусть. Нет, не пусть. Мне хотелось, чтобы Алеша любовался мной, страдал, мучился, ночей не спал, упрямый осел!
Елена сказала Климову:
— Ты можешь остаться, если хочешь.
Серега сел на скамью рядом с Дурасовым, прижался к его плечу и замолчал в ожидании.
— Внимание, товарищи,— Елена приподняла руку.— Следующий вопрос не совсем обычный, и к нему — предупреждаю — надо отнестись с пониманием, с душевной тонкостью. Член нашего коллектива комсомолка Катя Проталина обратилась к нам за советом. У нее нет родителей, она здесь одна и поэтому пришла к нам. И поступила правильно, на мой взгляд. Зазорного или предосудительного в этом нет ничего. Она считает нас, наш коллектив, своей семьей, да, да, она мне призналась в этом, а мы ее тоже все полюбили: честный и работящий человек. И мы обязаны принять участие в ее судьбе.
У Трифона кончилось терпение.
— Да не тяни, Лена! Знаем мы ее не меньше твоего! В чем дело?
— Подожди, не кричи.— Елена выдержала паузу и сказала: — Кате сделал предложение Аркадий Растворов.— Она почему-то повернулась к нам, студентам, сидящим отдельно, в сторонке.
Наступило молчание.
— Вот так клюква! — Трифон завозился на стуле.
Анка потолкала мужа в спину.
— Сиди тихо!
Трифон не унимался:
— Ну и выбрала!.. Среди своих не нашла, значит.
Черные глаза Бори Берзера заблестели, он был доволен — вот результат его влияния на Аркадия. Волнуясь, застегивал и расстегивал ворот клетчатой рубашки, пуговица оторвалась, он сунул ее в кармашек.
— Почему среди своих? А мы разве чужие? — спросил он.
— Конечно,— ответил Трифон.— Отработали свое — и в столицу...— Он запустил пальцы в густые волосы.— Жалко Катю, ребята!..
Вадим Каретин встал, облизнул пунцовые губы.
— Чего ты ее жалеешь? Не в плен угоняют. Она должна быть счастлива. Такого парня заполучила!..
