Алексей промолчал.
— Лешенька, — вкрадчиво спросила Настя, — а кого ты провожал вчера? Я-то, дурочка, ревновала тебя к Галине, а тут — батюшки какие дела! Кто эта девушка?
— Не будем говорить о том, что не касается нас.
— Ну как же! По-моему, очень даже касается.
— Не надо строить жизнь на догадках.
— Но если эти догадки подтверждаются?
— И вообще, если у нас разговор будет идти в таком тоне, ничего хорошего не получится.
— Ну, хорошо! Не будем. Собственно, ты ведь волен был распоряжаться собой. За это время и за мной тоже ухаживали. А от Альберта и сейчас нет никакого отбоя.
Как и ожидала Настя, Алексей на ее признание не прореагировал. Он шел, глядя вперед, не обращая внимания на Настю и думая о своем.
Разговор не ладился, несмотря на все усилия Насти. Так они дошли до центральной улицы.
— Куда мы теперь? — спросила она.
— Можем зайти ко мне. Надо переодеться.
— А квартиранты?
— Познакомишься.
Снова засунув руки в рукава, Настя поежилась и после небольшой паузы, во время которой она, видимо, решала, как поступить, сказала:
— Пойдем, я с удовольствием.
Они пошли через двор, и уже тут Алексей понял, что в доме кто-то есть, кроме Валентины Михайловны и Галины. Во всех окнах ярко горел свет, из трубы, необычно для такого позднего часа, бойко выбивалась сизая струйка дыма. И уж никак Алексей не предполагал, что дверь ему откроет единственный родной брат Владимир.
— Наконец-то! — знакомым сипловатым и как бы ворчливым голосом воскликнул он, обнимая Алексея. — А я уж думал, ты не придешь. Ну вот, видишь, никуда мы с тобой не делись, живы и здоровы.
«Живы-то живы, — мысленно соглашался Алексей, — но чтобы — здоровы?.. — Он примечает, как брат опирается на палку и на костыль, несмотря на то что много месяцев кочевал из одного госпиталя в другой. — А вот мамы и вовсе нет…»
— Ну, с приездом, с возвращением! — сбивчиво говорит Алексей. — Вот ты и дома. А мама не смогла… не дождалась… Как хотела увидеть тебя, как переживала.
— Да… — отозвался Владимир. — Не застал я нашей мамы. Сколько раз думал, что встретит меня на этом вот пороге. Мама, мама… — Владимир мотнул головой и, стараясь говорить как можно бодрее, пригласил: — Ну, проходи, брат, проходи! А это твоя девушка? Почему не знакомишь? Проходите, — пригласил он Настю. — Зовут меня Владимир, не кусаюсь, будем знакомы.
— Очень приятно, — повеселев, отозвалась Настя. — Я лучше пойду…
— Куда вы пойдете?! — запротестовал Владимир. — У нас сегодня, можно сказать, праздник, а уходить от праздника просто неприлично. Проходите, — подталкивая Настю, настаивал Владимир. — Мы с вами не при испанском дворе, поэтому не будем разводить цирлих-манирлих! Уговаривая вас, я продрог.
В комнате был раздвинут и застелен белой скатертью стол. На нем поблескивали тарелки, стояли графинчик и рюмки.
— Раздевайтесь! — гудел Владимир, помогая Насте снять пальто. — У нас все просто, как в старые добрые времена. Жаль вот, нету мамы. Как она была бы рада теперь, когда мы собрались все вместе! Не всем выпадает такое… Но — что сделаешь?..
В это время из кухни в прихожую вышла Галина. Быстрым, оценивающим взглядом она посмотрела на Настю и перевела его на Владимира.
— Преобразились, преобразились! — сказал он. — Хотя и на работу вы тоже ходите при параде.
— Что вы, Володя, какие теперь парады?
— Ну, я уж не знаю, какие. Во всяком случае, можно подумать, что вы собрались в театр.
При упоминании о театре тошно стало на душе у Алексея. Именно в этот час он должен быть у театра. Нина ждет его около служебного входа, а он ничего не может сделать, чтобы быть там. Радость, печаль и тревога — все соединилось теперь в Алексее. Не находя душевного равновесия, он бродил из комнаты в комнату, потом пошел на кухню, подождал, пока все уйдут, и сбросил спецовку. Он начал с ожесточением тереть руки, сунул под умывальник голову, и струи холодной воды немного успокоили его. Растерев кожу до красноты, Алексей надел домашнюю рубаху, зачесал назад волосы и вернулся в комнату.
Настя уже сидела за столом, держа на коленях сжатые в кулачки руки. Во всей ее фигуре чувствовалось напряжение, и только Владимир, беспрестанно задававший вопросы, облегчал ее пребывание среди незнакомых людей.
— Слушай, брат! — обратился Владимир к Алексею. — Что-то твоя Настя скупится на ответы. Это ты ее запугал?
— Разве вы не знаете своего брата? — заступилась Галина. — Ваш брат — воплощение доброты.
— Да, вообще-то он всегда был лириком, — с улыбкой, бродившей в уголках губ, согласился Владимир. — Но кто его знает, — может быть, его ожесточила война.
— Как раз война и обнаружила в нем лирика. Девушка, наверное, может это подтвердить. — Галина не удостоила Настю взглядом и не оставила ей времени для ответа. — Боюсь, что этим качеством некоторые девушки могут воспользоваться. Как вы считаете, Володя?
— Кто его знает. Я — не лирик, и тут мне судить трудно. Я — суровый реалист. Валентина Михайловна! А где же наше жаркое?
— Где же ему быть? — рассмеялась Валентина Михайловна. — По-моему, в печке. Туда, кажется, мы с вами ставили его.
— По-моему, тоже туда. Но говядина у нас консервированная. Она вполне может испариться.
— Зато картошка настоящая, она должна быть мягкой…
— Вот этого я не учел. Но, чувствую, жаркое наше все равно готово.
Вскоре жаркое, подернутое заманчивой золотистой пленкой, было на столе. По комнате распространился запах мяса, лука и перца.
— Какая вкуснятина! — глядя на Владимира, сказала Галина. — Вы — настоящий кулинар.
— Все комплименты — Валентине Михайловне.
— За что же мне? Не будь ваших консервов — не получилось бы никакого блюда.
— Тогда спасибо командованию! — согласился Владимир. — Притом оно снабдило меня не только закуской. Давайте-ка — за возвращение воина Владимира! — И он налил в рюмки разбавленный спирт.
— Я очень рада, — сказала Галина. — Каждый, возвращающийся оттуда, — это всем нам родной человек. В нем мы видим и тех, кто не вернется никогда, и тех, кто продолжает защищать всех нас. Спасибо вам, Володя!
— Ну, я не заслужил, — со всем убеждением, на какое был способен, возразил Владимир. — Геройских подвигов не совершал и выбыл из строя преждевременно.
— Как вы можете так говорить? — дрогнувшим голосом сказала Валентина Михайловна. — Вы же вернулись из пекла. Вы все время шли по краю могилы. В вас стреляли…
— Что было, то было, не я один, — пробурчал Владимир. — Выпьем за присутствующих. — Он поднял рюмку. — Вы тоже тут не сидели сложа руки. Брата вон еле дождался. На дворе ночь, а он только явился домой. Да и ранение трудовое тоже имеет.
— Как? Алеша ничего не говорил, — удивилась Валентина Михайловна.
— Его же в станок затягивало, — пояснил Владимир. — Могло все кости переломать.
Горячая влага прокатилась в груди Алексея. До поры он ничего не говорил, ел жаркое и словно не замечал никого вокруг. Но вот выпитый спирт затуманил голову, и неожиданно для самого себя он почувствовал удивительную легкость.
— Предлагаю тост за Валентину Михайловну и Галину, — сказал Алексей. — Ты даже не представляешь, Володя, какие это заботливые люди.
— Представляю! Заботу их почувствовал, едва переступил порог. Понимаешь, ничего не дают делать. Хочу налить воды — тащат стакан. Взялся чистить картошку — отобрали. Как только ты с ними уживаешься?
— Потерпите, — с улыбкой сказала Валентина Михайловна, — теперь недолго.
— Как то есть недолго?
— Нашу комнату отремонтировали, и на днях мы будем перебираться.
— Зачем перебираться? — возмутился Владимир. — Вам тут не нравится?
— Ну, что вы, Володя! — ответила Валентина Михайловна. — Как может не нравиться? У нас там, в клубе, пока еще ютится не один десяток семей.
— Так в чем же дело? Не вижу логики.
— Неудобно стеснять. Мы и так бесконечно благодарны Алеше. До сих пор неловко перед ним. Евгений Евстигнеевич рассказывал, как они с Карелиным тогда навалились на Алешу.
— Просто попросили. — Алексей не понимал, зачем затеяла Галина этот разговор.
— А вообще, когда Карелин попросит, — продолжала она, — люди делают все. Удивительный человек! Его просто нельзя не уважать и, прежде всего, потому, что он сам относится к людям с уважением. Он заботится о нас, а мы о нем. Спросишь иногда: как вы все успеваете? А он весело так ответит: вся жизнь в работе, как на флоте. Поворачиваться, говорит, надо, чтобы везде побывать и все решить. Легко с ним людям.
— А чем им теперь поможешь? — отрешенно покачав головой, спросила Валентина Михайловна.
— Пусть и не всегда поможет. Но он умеет слушать людей. Потому, наверное, и в делах цеха разобрался быстро, как будто работает у нас давным-давно. А что, мама, человеческое участие иногда больше всякой помощи. Собственно, это — уже помощь.
