— Обойдетесь без тапочек, Эжен, — решила она. — Вам ведь по грязи не топать, до подъезда доставляют. Значит, грех вас ко мне привел, цветами искупить хотите. Сейчас я вас разоблачу. Какая прелесть… — Маргарита Александровна окунула лицо в букет, прокрутилась по комнате, отыскивая вазу.
— Искупление греха, исключительное и постоянное искупление. Я человек действия, мое искупление идет впереди греха. — Хлыщ смотался в прихожую и тут же вынырнул обратно, держа в руках два пижонистых футляра.
— Евгений Петрович, мой партнер по корту, — пояснила Маргарита Александровна. — Но я не даю ему спуска.
— Ритуля, проигрывать вам — истинное наслаждение, — заливался Хлыщ, вспарывая застежку чехла и извлекая ракетку. — Каково? Струны из бычьих жил, лучший племенной бык, медалист, уверяю. Подлинный «Данлоп», сам Метревели привез из города Сиднея, а я выпросил у него на таможне.
Маргарита воодушевленно постучала ракеткой по распахнутым пальцам, пробуя упругость струн.
— Эженчик, я всегда утверждала, что вы гений. Огромное спасибо. «Данлоп»! — и сделала отважный замах для смертельной подачи. — Да я теперь с вами так разделаюсь…
«Смотри-ка, — уязвленно думал Сухарев, но все равно его мысль не поспевала за стремительностью действия. — Уже Эженчика придумали. Я к ней с ракетами, а надо бы с ракетками», — и тут же сдул с себя пену: ведь пришел лишь тот, кого тут ждали.
— К барьеру! — призывала меж тем прекрасная Маргарита. — Признавайтесь, Эжен, ваша работа? Недаром мне нынче сон был. — Она требовательно указала ракеткой на телеграмму, лежавшую теперь на полочке торшера.
— От Валентины Сергеевны? — прозорливо осведомился седовласый Хлыщ, и на плечах его уже начинали прорастать некие ангельские крылышки с двумя просветами, так что Сухарев поежился и пятки у него зачесались, сделавшись горячими. — Беспроволочный телеграф работает, — продолжал Хлыщ. — Представляю, что она могла там настрочить.
— Евгений, дорогой Евгений, ну объявите же наконец, что все это значит? — сказала Маргарита надломленным голосом и, не выдержав, первой наклонилась за телеграммой. Сухарев стоял ближе, он успел подскочить раньше, выполняя роль отвлекающей стрелы на оперативной карте.
— Маргарита Александровна, извольте. Может, вам воды…
— Спасибо, мне совсем не плохо, я прекрасно держусь, я уже все пережила, все выдержала. Осталось всего ничего, две-три уточняющих мою муку детали, не более того. Читайте, Евгений, читайте: ведь вам лучше ведомо, что там.
Евгений Петрович действовал на направлении главного удара. Он бегло пробежал текст глазами и дал свое заключение:
— Все правильно. Ни слова лишнего. Я тоже считаю, что Игорь воскрес. Сейчас она на даче…
— И это все? — спросила Маргарита Александровна с явным разочарованием.
— Практически все. Во всяком случае, до понедельника. Тогда должны подоспеть материалы, а нынче был лишь телефонный разговор с товарищем, который утром приехал из Мюнхена. Но ведь суббота, день неприсутственный, в такие дни полагается ходить по музеям. Мы так и договорились: до понедельника. Однако сам не удержался, позвонил Валентине Сергеевне. Дополнительно могу сказать, что Игорь был арестован с октября сорок третьего в Брюсселе…
Перегревшиеся сухаревские пятки чесались все сильнее. Он живо привскочил с дивана, перебивая голос собеседника резким движением:
— Простите, Маргарита Александровна. Не смею мешать вашему семейному разговору, мне пора на вернисаж, я и без того задержался.
— За что же вы нас покидаете? — Маргарита проницательно посмотрела на него, и Сухарев поежился под этим чутким взглядом: сейчас она назовет его по имени, и все будет кончено. — Постойте, постойте, — продолжала она, зажимая палец губами. — Ведь вы из Мюнхена приехали? И тоже нынче?
Положение было отчаянное, почти безнадежное.
Я опомнился в лифте, нажав кнопку первого этажа и с облегчением думая о том, что и падение порой бывает спасительным. Зато теперь они меня не догонят. Я вовремя исчез, пропал без вести. Лишь в тесной клети лифта я свободен. Пружинистый толчок — меня земля встречает, теперь шмыгнуть из подъезда, вот и дверца раздвинулась, створки свободы, там стоят двое штатских с дежурными улыбками на дежурных лицах, и один уже делает знак рукой, указывая на тапочки, оставшиеся на ногах.
Куда меня приглашают? За что? Не уноси из дома чужое…
Сухарев скорее услышал, нежели почувствовал, как его горящие пятки сделали поворот налево, с прищелком безразмерных каблуков, следом повернулся и корпус, заработали голосовые связки.
— Товарищ полковник, — доложил он по-молодому четко. — Я не успел представиться, Сухарев Иван Данилович, собственной персоной перед вами. Я только что из Намюра, там живет моя бабушка Жюли, я хотел бы увеличить ее портрет…
— Ну и конспирация, — Куницын оглушительно рассмеялся, уходя от прямого ответа. — Недаром говорят: мир тесен. Все мы из одной большой деревни. Разрешите еще раз приветствовать вас на московской земле, Иван Данилович, — и первым руку протянул, принятую Сухаревым с явным облегчением.
Маргарита Александровна непонятливо наблюдала за этим церемонным рукопожатием, пока в глазах не вспыхнул блеск догадки.
— Так это вы? — спросила она. — И сразу не пожелали признаться…
Сухарев не был подготовлен к такому упреку, хотя сделал все для того, чтобы заслужить его. Однако пятки знали свое дело, с прихлопом развернувшись в сторону прекрасной Маргариты.
Я первым начал свой высокопарный монолог, в котором слово «вина» рифмовалась со словом «непреднамеренность», а Поль с Игорем. Куда ж теперь деваться?
Маргарита Александровна пыталась остановить его прощающим движением пальцев:
— Вам не надо оправдываться, но ради бога: кто такой Поль? Где же вы, Иван Данилович?
Пятки жили самостоятельной жизнью, они уже выводили меня из прихожей, а в руках — черный «дипломат», который и был доставлен к ногам Маргариты.
— Вот! — сказал Иван Сухарев, стараясь оставаться нейтральным. — Это ваше.
— Но кто такой Поль? — вопрошала она. — Это он?
— Типичный случай, — заметил полковник Куницын о некоторой усмешкой, — когда добро желает оставаться анонимным.
Л и с т д е л а с о р о к ч е т в е р т ы й
6 декабря 1944 года
Плетцензее
В о п р о с. Как тебе удалось ускользнуть из каменного двора? Надеялся, что удастся без вести пропасть? Ха-ха!
О т в е т. Я не стану отвечать на ваши вопросы. Можете пытать меня снова, я вам ничего не скажу, потому что ничего не знаю. Снова повторяю: я не тот, за кого вы меня принимаете.
В о п р о с. Следовательно, и бутылки с оранжадом не было?
О т в е т. Я уже говорил, бутылки не было.
Свидетель полицейский инспектор Лакри показывает, что опознает Поля Дешана, задержанного 9 сентября 1943 года во время облавы с пестрым саком в руках, в котором содержались спиртные напитки и бутылка оранжада общим количеством семь бутылок.
В о п р о с. Включая бутылку оранжада?
О т в е т с в и д е т е л я. Да, всего семь бутылок.
В о п р о с. И что же вы сделали с этими бутылками?
О т в е т. Мы конфисковали их, герр следователь, но только со спиртными напитками.
В о п р о с. Об этом была сделана соответствующая запись в протоколе, да?
О т в е т. Никак нет. Конфискация была произведена по устному распоряжению господина инспектора.
В о п р о с. А бутылку оранжада вы отдали ему обратно, безмозглый червяк?
О т в е т. Да. А что?
В о п р о с. И об этом тоже сделана запись в протоколе? Я что-то не вижу.
О т в е т. Я забыл сделать эти записи, герр следователь. Вернее, я сделал их мысленно. Это же оранжад. Неужели он кому-либо нужен?
В о п р о с. Пошел вон. Тобой займутся твои начальники. Так где же бутылка?
О т в е т. Кого вы спрашиваете? Меня?
В о п р о с. Да, да, того самого, который называет себя Полем Дешаном.
О т в е т. Оранжад был совсем неплох. Я его выпил.
В о п р о с. Где бутылка, я спрашиваю?
О т в е т. Пустая? Я ее выбросил в урну на углу бульвара Ватерлоо. Вам ни о чем не напоминает это название, герр следователь?
В о п р о с. Ты у меня сейчас заговоришь…
Сухарев бегло переводил с листа, но при этом говорил монотонно, даже тягостно, проглатывая гласные и будто спеша прорваться к недосказанному смыслу. Он и Маргарита Александровна сидели на диване. Иван Данилович сидел прямо, выставив перед собой лист протокола и лишь на нем сосредоточившись. Маргарита Александровна откинулась назад в напряженной неловкой позе, выбросив руки за спину и опираясь на эту хрупкую опору. Глаза устремлены на губы Ивана Даниловича, от которых отлетают заглотанные историей слова. Полковник Куницын взял от стола стул, придвинув его к дивану. Он сидел, установив локти на коленях, подавшись вперед, не забывая при этом пристально наблюдать за реакцией Маргариты.
