Скинув меховую куртку у вешалки, он еще помедлил, проводя платком по ресницам, мохнато обросшим инеем: видно, долго ходил под окнами больницы, прежде чем рискнул войти.
В коридоре его перехватила Варвара.
— Вы к кому? Так поздно… Больные уже спят.
— Я на одну минуточку, Варя. Вы дежурите?
— Да, я дежурю сегодня… Тяжело больной после трудной операции.
— Проведите меня к Ольге… Павловне. Мне только передать, — волнуясь, попросил Тавров. — Я увидел в окно, что вы здесь, и зашел…
— Вы бы лучше пришли днем с Павой Романовной, — сказала Варвара, которой показалось странным это позднее посещение. — Правда, приходите завтра вместе, — попросила она.
Тавров поколебался, тронутый ее особенным выражением, но Ольга была теперь совсем близко…
— Я на одну минуту, — сказал он упрямо, отводя руку Варвары.
Едва он скрылся в дверях палаты, где лежала Ольга, как в коридоре послышались другие шаги, и Варвара, оглянувшись, увидела Ивана Ивановича…
Он шел, глядя себе под ноги, нахмуренный и печальный.
«Третий! — неожиданно вспомнила Варвара слово, сказанное Тавровым, когда они осенью собирали бруснику. — Так вот кого имел он в виду тогда! — с ужасом подумала она, только теперь поняв, что творилось около нее. Вот что означало состояние Ивана Ивановича и самой Ольги, недомолвки и взгляды при встречах, волнение Таврова, то, как он прямо ворвался в палату. — Глупая ты, глупая! — кричала про себя Варвара, остолбенев от потрясения. — Третий, лишний между ними! Она не любит его! Это Аржанов-то лишний! И он увидит это сейчас своими глазами! Что будет с ним тогда?!»
Варвара не умела хитрить, но положение обязывало ее принять какие-то срочные меры.
— Иван Иванович! — позвала она, заступая ему дорогу.
Он поневоле остановился.
Вся напряженная, девушка с отчаянной прямотой глядела на него.
— Что ты, Варя? — спросил доктор, точно пробуждаясь.
— Мне очень важное надо передать вам… Как можно скорее! — произнесла она, изнемогая от страха и волнения. — Пойдемте сюда. — И, не оглядываясь, направилась в сторону, обратную той, куда ушел Тавров.
Иван Иванович вернулся следом за Варей. Два слова, произнесенные ею, поразили его: «Передать важное». Важное? Неужели об Ольге?
В кабинете Варвара пропустила Ивана Ивановича вперед и, прикрывая ему выход, полыхая румянцем, долго молчала, теребя завязки халата.
— Я слушаю, — сказал доктор хрипловатым от волнения голосом и понурился, ожидая.
Варвара поняла, чего он ожидал от нее, представила всю жестокость удара, который могла нанести. Правдивые глаза ее дрогнули.
— Я насчет курсов хотела… — заговорила она и неловко улыбнулась.
— Насчет курсов? Ох, Варя! До них ли мне сейчас! — Иван Иванович махнул рукой и хотел выйти из комнаты.
— Подождите! Одну минуточку! — попросила девушка, не трогаясь с места и не уступая дороги: еще немножко — и Тавров уйдет. — Одну минуточку!
Хирург насторожился.
— Почему ты не пускаешь меня? — спросил он, бледнея. — Зачем ты привела меня сюда?
— Я хотела… — Варвара в замешательстве опустила черные как смоль ресницы. — Я так люблю вас! — страстно промолвила она, стискивая маленькие руки. — Скажите мне только: «Умри!» — и я умру, если это вам нужно. Я все сделаю, что вам нужно!
Иван Иванович растерялся.
— Мне совсем не нужно, чтобы ты умерла. Зачем так говоришь, девочка?! Ты знаешь, как хорошо я отношусь к тебе!..
— Да, я знаю. — Варвара поднесла к вискам крепко сжатые кулачки, сдерживая желание заплакать. — Вы не умеете… не можете плохо относиться к людям.
8
Ольга ожидала прихода Ивана Ивановича… Он не уходил из больницы, не простившись с нею, и она нетерпеливо вслушивалась в звуки шагов по коридору, потому что хотела поскорее избавиться от тягостного ожидания.
И вдруг вместо него явился Тавров. Один… ночью, когда многие больные уже спали. Несколько часов он, скрипя снегом, уминал тропинку в насаждениях Хижняка около больницы: все порывался, но не решался войти. И вот, совсем закоченев, как с неба свалился. Приподнявшись на локте, придерживая у горла широкий воротник рубашки, Ольга испуганно смотрела на него. На его лице выражалось страдание и какое-то робкое оживление. Горячая волна нежности прихлынула к сердцу Ольги. Сказалось ли это в ее глазах, почувствовал ли Тавров ее душевный порыв к нему чутьем влюбленного, но шагнул вперед и тихо опустился на табурет возле кровати.
— Я не могу дольше жить без тебя, — прошептал он. — Я честно старался совладать с собой, но только измучился, устал и как будто на сто лет постарел душой.
Ольга посмотрела на дверь, в которую каждую минуту мог войти Иван Иванович, на соседние кровати и снова обернулась к Таврову.
— Если у тебя такое же чувство, то зачем эта мука? — говорил он, завладев ее рукой и страстно и нежно целуя ее тонкие пальцы. — Кому легче от наших мучений? Неужели он не понимает, не видит, как ты чахнешь?
— Мы потом поговорим об этом.
— Почему потом?
— Сейчас я боюсь, что может войти он, — призналась Ольга, стыдясь такого признания, но не сумев скрыть своего ужасного беспокойства. — Он здесь…
Тавров неотрывно глядел на нее широко открытыми глазами, похоже, он совсем не слышал ее слов.
— Я вижу: мне самому надо действовать решительнее. Когда тебе станет лучше, я сразу увезу тебя к себе, — неожиданно вырвалось у него.
— Увезешь? — повторила Ольга, слегка уязвленная: как будто она предмет обстановки и они оба могут распоряжаться ею по своему усмотрению.
Но глаза его, увлажнившиеся, мягко блестевшие, говорили о покорности, о преданности.
— Разве ты еще долго будешь здесь? — спросил он, лаская взглядом лицо Ольги.
— Ты все знаешь? — вместо ответа с трудом вымолвила она, вся покраснев.
Тавров утвердительно наклонил голову: нервное удушье помешало ему говорить, и он промолчал, снова целуя ее руки.
Он словно забыл о том, что находится в больничной палате, где несколько пар посторонних глаз и ушей. Женщины спали или притворялись спящими, но если хоть одна из них бодрствовала, то уж никак не могла — даже спросонья — принять его за Ивана Ивановича.
— Мы поговорим потом, — повторила Ольга. — Верь мне. Но сейчас тебе надо уйти. Я прошу…
Ее лицо выражало такое тревожное беспокойство, что Тавров наконец опомнился.
— Ухожу! — сказал он и встал рывком. — Только помни — обратно повернуть невозможно.
«Как странно складываются людские отношения!» — с горестью думал Иван Иванович, снова шагая по коридору.
Мысль о том, что вот сейчас он объяснится с Ольгой и все станет ясно и до дикости безобразно, неожиданно остановила его: надо было еще подумать!
В комнате отдыха сидели больные, слушали радиопередачу.
— Спать, спать пора! — машинально промолвил главный хирург, заглянув мимоходом в дверь.
Передавали последние известия. Он прислушался, вошел и, сев в уголке на диване, снова словно оцепенел.
В мире шла война. На востоке разбойничала Япония; на западе не стихал гул самолетов: англичане бомбили Берлин, немцы сбрасывали бомбы на Лондон. Придворные Букингемского дворца отсиживались в убежище. Король и королева отсутствовали: дворец подвергался бомбежке уже в четвертый раз.
— «Жили-были король и королева!» — пробормотал Иван Иванович. — Да… Жили-были…
Бомба попала в большой дом, где находилось много людей… Конечно, король останется невредимым при любой бомбежке. Чопорные леди и лорды умчатся в убежище. Как же насчет этикета в такие минуты? Яркая озорная искорка промелькнула в глазах Аржанова и погасла.
«Заводы Ковентри производили высокосортные стали, они, конечно, работали на войну. Но там жили тысячи металлургов. У них были семьи… Да, были!»
Хирург огляделся. Он сидел в комнате один, даже не заметив, как исчезли больные, которых спугнуло его появление. А Ольга? А разговор с нею? Ивана Ивановича точно взрывной волной подбросило и вынесло в коридор.
Все уже спали в палате, одна Ольга лежала с открытыми глазами, не слыша приближения мужа. Он тихо подошел и остановился, сдерживая тяжелое дыхание, всматриваясь в ее задумчивое, странно разгоревшееся лицо.
— Ты? — еле слышно промолвила Ольга, и красные пятна ярче проступили на ее щеках. — Ты здесь?
— Где же мне еще быть? — Иван Иванович вспомнил объяснение с Варей и с чувством неловкости добавил: — Я не мог зайти раньше.
Неужели он чувствует себя виноватым перед Ольгой в том, что выслушал признание влюбленной девушки? Злая ироническая усмешка искривила губы Ивана Ивановича, но рука Ольги, к которой он слегка прикоснулся, опалила его сухим жаром. Только теперь доктор заметил лихорадочное состояние жены.
