И вот теперь сменит свое русло Айгир, по трубе пойдет широкой, будто в дом железобетонный войдет, который строят для него студенты, нынешние батыры, отважные и ловкие «тридцать три богатыря» отряда «Сокол». А Николай Санкин, главный батыр, скачет на железном коне, борется с горами и скалами, борется с Великими Трудностями, чтобы скорее поезда пошли, оглашая горы весёлым гудком, возвещая о новой, счастливой жизни.
…Прекрасна сказка по имени жизнь. И как бы ни сложна, ни трудна была жизнь, она всегда прекрасна, когда из нее не ушла сказка.
16Санкин на ходу выпрыгнул из кабины, хлопнув дверцей, и пропал на миг. Два-три прыжка, и он уже встал на краю котлована. Ноги расставил, напружинил, руки на пояс — хозяин. Смотрит вниз.
Машина остановилась. Я вылез из кабины. Передо мной открылась величественная, неожиданная для этих мест картина: внизу огромный котлован с площадками-ступенями из блоков в обрамлении боковых блочных стен. Это была гигантская лестница, по которой мог бы свободно шагать великан.
Я подошел к Санкину, встал рядом и услышал его тихий голос:
— Вот она, наша родимая, драгоценная…
Я чуть не рассмеялся. Санкин словно молитву шептал. Рассмеяться в такую минуту было бы богохульством. Оскорблением трубы и, следовательно, — Санкина. Его мыслей, его чувств, его, если хотите, любви к этой трубе и ребятам из бригады Юрия Смирнова. Бригаду эту называли «Тру-ля-ля.» Возможно, потому что работала она в основном на дальнем участке. А может, потому что работа была «не пыльная». Блоки ворочали не руками, а механизмами. Но тут возникал вопрос. То же самое делала бригада Рашита Резяпова, вела монтаж на всех трубах, а ее почему-то называли «Аристократами». А вот бригаду Нафиса Га-тауллина (расчищала просеки, таскала бревна вручную, без трелевщика) почему-то никак не называли, хотя ей доставалось не меньше других.
Санкин, возможно, и не слышал, как я подошел. Так залюбовался он творением «соколят». Свои душевные слова о трубе Санкин произнес нараспев, но в интонации голоса мелькнула и ласковая ирония. Хоть и «родная, драгоценная», а дала, видать, жизни. Санкин все стоял, не шевелясь. Врос ногами в землю. Видение особой красоты, видимо, понятное ему одному, растревожило его инженерное сердце. Но ведь он был тут недавно. Неужто каждый раз стоит вот так на краю котлована и произносит те же слова. Трудно понять Санкина. Я молчу, гляжу туда же, на «лестницу». Ребята там копошатся. Кран подает вниз железобетонный «кубик».
Вдруг Санкин встрепенулся. Видимо, сказал себе: эмоции в сторону. И вот он уже прыгает по выступам и ямкам в глинистой стенке котлована. Котлован глубокий. Стенка высокая, почти отвесная. А Санкин перебирает ногами часто-часто, прямо-таки играючи, как через скакалку скачет. В этом прытком движении была привычная, видать, для него рискованная и веселая легкость. За ним, конечно, не поспеть. Странно. Привез на «дальнюю» трубу и словно забыл обо мне, ноль внимания.
Санкин на объекте! К этому привыкли. Не обращая на него внимания, бригадир Юра Смирнов и бойцы продолжали работу: ставили в гнездо огромный железобетонный куб, что висел на четырех стропах автокрана, плавая в воздухе. Ребята выровняли куб, «прицелились», Юра Смирнов поднял руку, махнул — крановщик не спускал глаз с Юры — и куб стал медленно опускаться рядом с такими же кубами. Взяли ломы и стали подправлять железобетонную громадину. И Санкин, ничего никому не сказав, взял лом и подправил вместе со всеми. Куб встал на место. Стропы отцепили от петель. И только тогда Юра Смирнов подошел к Санкину: что нового, командир? Короткий разговор. Больше жестами». Оба поглядывали при этом в сторону крановщика.
Санкин был здесь с самого утра и все-таки, видать, не набегался по плитам. Переговорив с бригадиром, опустился по «лестнице», прыгая со ступеньки на ступеньку. И обратно — вверх. Походил по кубам, как бы приминая их, хорошо ли уложены и нет ли брака? Развернулся, два-три прыжка, поиграл ногами, и уже снова на краю котлована. Он пошел к автокрану. Стрела остановилась. Крановщик высунулся из кабины и стал ждать командира. Предстоял, видать, важный разговор. Санкин просто так, по пустякам подходить не будет. Здесь нет ни мастера, ни механика, ни прораба. Всех, вместе взятых, заменяет сейчас студенческий командир. Крановщик вылез из кабины и приготовился к разговору: он догадывался о чем — снова, наверно, о сверхурочных, которые студенты почему-то именуют энтузиазмом. Тогда как это сущий беспорядок!
В бригаде короткая передышка. Я беседую с Юрием Смирновым, а гляжу на Санкина и крановщика.
Работают тут Сергей Коноплин, Анас Еникеев, Александр Белов, Виктор Ганцев, Марат Имаев и «леди» Зина Балтина. Конечно, работа у них чистая. Не сравнишь с котлованом Фарита Нуриева. И труд механизирован.
Что делает Зина? О, Зина — это просто клад! Не зря направил ее сюда Санкин, знал — кого. С появлением Зины бригада перестала ходить в лагерь за шесть километров на обед (шесть плюс шесть — двенадцать: два часа с разминкой!) На транспорт рассчитывать не приходится. Были большие потери рабочего времени. Теперь обед готовит Зина. Она основательно «прописалась» в бригаде. Производительность труда повысилась вдвое, а то и больше. Про Зину можно стихи писать! Вон, показывает Юра на верхнюю площадку на краю котлована, ее хозяйственный шалаш и котлопункт. Зина раскинула свой шалаш среди берез. Тут же укрытия для стройматериалов и инструмента. Настоящий прорабский участок. Во всем чистота и порядок. Все на месте, под рукой. От этого, от чистоты, говорит Юра, приятнее стало работать. Добрая женская рука, ой, как необходима на стройке, на себе почувствовали. А душа женская вообще облагораживает мужской коллектив. Шалаш большой, и в дождь можно всей бригадой спрятаться. Песни хорошо петь под дождь в шалаше. Тепло, весело, просто здорово! Молодец, Зина. Без нее пропали бы. Зина добровольно взяла на себя и другие обязанности. Она завхоз, кладовщик и еще подсобная рабочая. Обед, приготовит, в котлован спускается, помогает. Сама найдет работу. И здесь она мастерица!
А как другие работают? Весело работают. В общем — пашут, когда пашется. А когда не пашется, улыбается бригадир, то и не пляшется, загорают. «Кубиков» мало осталось. Через час-другой встанет бригада. Чтобы «лестница» преобразилась в трубу» нужны блоки для стен и перекрытий. Их нет. Обещали привезти… Может, сегодня привезут, может завтра. Но вопрос — когда. Вечером, ночью, под утро? Этого никто не знает. Даже Санкин. Хотя он-то должен знать бы. Чуток на нюх. Если почует — все! После окончательного монтажа железобетонных конструкций изоляцию будут делать. Долбить скалу работа копеечная. А монтаж и изоляция — денежная, выгодная для плана.
Труба эта может весь отряд вытянуть, если ее сдать досрочно. И Бядов будет доволен. Так, так. Вот, оказывается, почему «родная, драгоценная». Надеждой были овеяны эти слова Санкина, опалены горячей внутренней страстью.
Если вечером придет состав из Белорецка, то бригада останется у трубы. Готовь, Зина, ужин. Может, и ночевать придется. Но как крановщик? Его дело маленькое: подошел конец рабочего дня, глуши мотор. Да и не заплатят за сверхурочные. Он прав. Но все же… Состав везет стройматериалы для многих участков трассы. Где не успеют разгрузить, протащит прямо в Инзер или обратно вернет — в Белорецк. Ищи-свищи потом «свою» платформу с блоками. Волокита, нервотрепка и новые осложнения: с планом. Значит, зевать нельзя!
Все это Санкин, видимо, втолковывал крановщику. Просто, по-человечески, с извиняющейся улыбкой. Я поднялся к нимно остался в стороне, чтобы не мешать Санкину.
Конечно, крановщик и сам понимал ситуацию, не посторонний человек. Но разве он виноват, что кто-то не может все предусмотреть, правильно организовать? Почему чья-то халатность или просто недобросовестная работа должна покрываться его сверхурочными… на общественных началах? Ему никто не может приказать, даже Санкин, которого он уважает. Да, он понимает его положение. Но такой энтузиазм дураков любит. Такой, построенный на аврале, энтузиазм. Бесхозяйственность это, а не энтузиазм! Да, Санкин согласен, что настоящий энтузиазм — это азарт, горение, когда все кипит, все поет. И душа тоже. А тут на душе кошки скребут. Да, Санкин согласен с крановщиком. Но — увы!.. Без блоков кран все равно будет стоять. Так что…
Крановщик думает. Конечно, если попросят. Хорошо попросят. По-свойски. Да еще тихим голосом.
Юра Смирнов смотрит во все глаза на Санкина и крановщика. Нашли они, видать, все же общий язык, ибо Санкин пожал рабочему руку и улыбнулся. Затем подошел к краю котлована, кивнул бригадиру: все в порядке!
У Юры сразу отлегло от сердца. И пока был перекур, а Санкин уже обежал котлован и ушел к шалашу Зины Балтиной (он, командир, еще не обедал) — Юра рассказал о бригаде, о ее трудностях. То говорил обыденно-просто, то с юмором и иронией, то со спокойной гордостью, присущей людям бывалым и опытным..
