…Началось все, как это и положено, с ошибки проектировщиков, которая в свою очередь вышла из ошибки изыскателей. Может, это и не ошибка вовсе. Просто недогляд, недочет, издержка. Попробуй, прощупай каждый метр уральского сложного грунта. А тут, на месте будущего котлована, может, нужно было прощупать каждый сантиметр. Для одной трубы много, чести. Когда трубы на каждом почти километре. Итак, в чертежах— чисто. Стали копать котлован — валуны. В одном «каверзном» месте даже монолитная скала. С валунами повозились, но справились, а скала — увольте! На ее место надо кубы ставить. А как! Взрывать ее? Ой-е-ей! Чтобы взорвать такую махину… Тут ничего не останется живого: ни котлована, ни уложенных блоков. Это нереально. Вот если бы раньше, да по проекту, тогда другое дело. И надо же! Бядов доверил такое дело студентам. Тут опять вопрос в зарплату уперся. Труба горела по всем статьям еще до появления тут студентов: вроде как заморозили. График монтажа срывался. Стройматериалы были. Но монтаж вести нельзя — скала. За монтаж зарплата идет, за скалу — нет. Операция эта в смете не отражена, значит, опять… на общественных началах. Кому же охота. Тем более семейным. Тем более высококвалифицированным рабочим. Хоть в инженерном, хоть в материальном, в любом смысле нерационально. Перевели рабочих на другой объект, а сюда — студентов. Ой, рисковал Бядов!
Взяли ребята в руки отбойные молотки. И целую неделю, по десять часов в сутки, в дружном натиске грызли скалу. Как одержимые. Словно в штыковую атаку шли, сомкнувшись плечом к плечу. Если по большому счету, говорит Юра, то да, с корчагинской злостью. Да, с корчагинским вдохновением. Высокие слова? А вы попробуйте сами, как ребята.
А потом поднажали на монтажные работы. Не просто, конечно, «поднажали», а сначала подумали, как быстрее и лучше. И когда подсчитали проценты выполнения плана, то сами себе не поверили: на… 1000 (тысячу!) процентов давали план в те дни. И трубу стали «вытягивать». И план. И стройматериалы тут же «съели», не заметили как. Заказали их снова, но…
Для убедительности Юра набросал на листке в блокноте полную выкладку: количество рабочей силы, механизмов, стройматериалов, а вот часы, дни, нормы. И дал мне для проверки. Арифметика простая. Объем работы, который они выполнили за пять дней силами четырех человек, по нормам должны выполнять девять человек в течение двадцати пяти дней. Значит, в пять раз быстрее уложились. А силой — меньшей в 2,25 раза. 5 помножить на 2,25! — более чем в десять раз перекрыли норму! Юра улыбался, довольный. Убедил?
— А качество? — спросил я.
— Бядов сколько раз проверял! Да и Санкин тут без конца.
Вот почему Санкин прыгал по ступенькам, подолгу стоял на краю котлована.
Вспомнил я, как комиссар отряда Игорь Кривошеев говорил: Юра Смирнов чем бы ни занимался, всегда достигал вершин. Он и в агитбригаде поет (вместе с Игорем и Юрой Леонтьевым). И баскетболист — был в сборной Башкирии. И боксом занимается. И вот делами строительными заправляет.
— Выходит, вы поломали все существующие нормы? — спрашиваю я Юрия Смирнова.
— Нет. Просто… нормы эти занижены в десять раз! Мы же выполнили план монтажа на сто процентов, а не на тысячу!
— Так в чем же дело?
— Дело в том, что нормы эти рассчитаны на… простои. И плохую организацию работ.
А простои да плохая организация работ, продолжал он, расхолаживают. Люди в таком состоянии… тупеют. И сила у них физическая пропадает. И голова не работает. Вот и скиньте энное количество процентов. Ведь правильно говорят, что люди устают не от работы, а от плохой работы и безделья. Они же, студенты, работают еще и весело, с шуточками. Потому-то выполнить план: на тысячу процентов им легче, чем… на сто! Понятно?
— Понятно, да не очень…
Юра Смирнов открывал еще неоткрытые Америки. И скрывались они, оказывается, больше в психологии человека, чем в технологии производства. Хотя то и другое связано. Он решил добить меня окончательно. Говорит, что для них план это не только деньги. Конечно, чем их больше, тем лучше: они реалисты. Но!.. Кроме зарплаты, план для них — это престиж. Если хотите, коллективная совесть. Желание доказать, чего они стоят. Они испытывают прежде всего себя. С Бядовым у них идет спор инженерный. Сначала он их учил, а теперь чуть ли не наоборот.
Мы ударились в область инженерной педагогики и психологии, в неисчерпаемый кладезь человеческого резерва в производстве и строительстве. Кто такой, думал я, студент Юрий Смирнов? Юморист? Мечтатель? А может, научно-технический революционер будущего? Вот, слушаешь его и всему веришь. А потом, на расстоянии, все, что слышал и видел, покажется, ну, в лучшем случае «легендой». Поверят ли?
Санкин стоял на краю котлована и смотрел на часы. Я подошел к нему. Санкин неожиданно спрашивает:
— Можно ли бульдозер вместо подъемного крана использовать?
Я ответил:
— Вряд ли…
— Вот так все считают, а напрасно.
И рассказал, как однажды прислали сюда, на котлован, вместо крана бульдозер. Рабочие ругаются, начальство кроют: как работать? Студенты тоже вначале растерялись. А потом кто-то из отрядных юмористов, может, сам Юра Смирнов, решил немного пофантазировать. Вместо паники — давай изобретать. И что же? Применили бульдозер вместо крана! На разгрузке и монтаже блоков. И задание дневное выполнили. Бядов пришел: как так? Не может быть! Санкин шёпотом говорит ему: «Владимир Иосифович, все привыкли к банальным возможностям техники и не знают всего потенциала. Если кран, то может только поднять и опустить, если бульдозер, то отсыпать и засыпать… А где же элементы инженерной фантазии?» Лекцию, выходит, нравоучительную прочитал. Ну, и как? Бядов — доволен! «Молодцы, ребята! Действуйте в том же духе, крана вам больше не дам! На другом участке нужен!» Значит, на свою голову нафантазировали? Вот и получилось, что «сэкономили» для Бядова целый кран, а сами с носом остались.
17
Едем обратно. Санкин молчал-молчал и разговорился.
Однажды Санкин посетовал: скучно что-то стало в отряде. Сказал комиссару Игорю Кривошееву, может, что-нибудь придумаем веселенькое? Стали вместе фантазировать. Представьте, говорит Санкин, такую картину… Вечер после ужина. Горит костер. Кто-то на гитаре бренчит, в волейбол играют в потемках… Можно представить? Но все чего-то ждут. Мелькают какие-то тени. Кто-то пробежал с красками. А тут несут лохмотья. Что-то готовится заманчивое и веселое, но никто ничего не знает, кроме узкого круга людей во главе с самим Санкиным. И вот всех первогодков по одному пригласили в столовую. То да се, мозги «пудрят», зубы заговаривают, а двери заперли. Долго томили пленников. И наконец стали вызывать по одному. Выведут в темные сени. Двери снова на запор. И раз, мешок на голову! Затолкают в него, а сверху завяжут туго, чтоб не вырвался. Под дикие крики несут «пленника» к костру. Развязав, бросают мешок с «жертвой» на траву. Тот выползает на свет божий и видит: восседают перед ним три «жреца». Размалеванные, разрисованные, вполне настоящие. Вместо стола доска. В доске по два ножа торчат перед каждым «жрецом». Ножи огромные. Кухонные. Ими мясо режут… Три топора воткнуты в чурбаки. А что тут собираются делать? Топоры знакомые, сколько ими дров переколото!.. Вокруг «жрецов» «индианки» крутятся в каком-то невообразимом восточном танце. Лохмотья одежды бросают на костер, вот-вот вспыхнут, подхватив огонь. Лица танцовщиц коричневые, переливаются блеском, словно сливочным маслом намазаны. Неужели сливочным? И не пожалели? На лбу у каждой черные пятна. Брови, подглазья, рот — все обведено черной, красной, белой красками. Глаза сверкают… Конечно, все тут свои. Но попробуй разгляди, кто из них кто. Да и некогда разглядывать. Вооруженная до зубов прислуга «жрецов», человек двенадцать, толпятся за спиной и по бокам, ждут жеста «Главного Жреца». Он сидит в центре, подперев кулаками бедра и выставив голые локти вперед. Жест был сделан: три удара ладонью о ладонь. И возглас-повеление: «Приступить!» Жертву тут же подхватили и потащили к доске, в которой торчало шесть ножей. Бедняга стоял на коленях, начиная потихоньку дрожать от страха и предчувствия… Одна из «индианок» выплыла из темноты и водрузила на доску железную тарелку с большими ломтями хлеба. От хлеба пахло чем-то приторно-едучим. И вот ломоть перед носом: густо намазан горчицей и посыпан черным перцем. Горчицы — в палец толщиной. Студенческой едой называют, но тут явно, перестарались! Холодок по спине пробежал у «пленника». Значит, это первое испытание?.. Прислуга велит отведать восточных пряностей. Проверить человека непосвященного на выносливость в еде и — как следствие — в работе! Какой едок — таков работник! Покажи, отрок, усердие и мастерство! Раз! Мало откусил! Плох работник! Еще кусай! Больше! Вот теперь в самый раз! Прожевал? Проглотил? Кружку с водой тычут — пей: святая! Тут с факелами прибежали, кричат, визжат. Новых испытаний требуют. А сзади кто-то уже перехватил повязкой глаза. И хлоп по лбу ладонью, чем-то намазанной. Хлоп по щекам. Закашлялся испытуемый. Запах горелого, какой-то порошок. Сажа! Снова кружку с водой тычут. Шепчут что-то. Вопросы на смекалку задают. Толкают, что молчишь, отвечай! Да быстрее! Им некогда. У них темп. Свой план. Не ответишь — все придется повторить. Вопросы про лопату и зарплату. Про дожди и грязь. Про любовь к бригадиру. Про уважение к комиссару. Про верность трассе, отряду и особо — командиру. И после — «Клянись, отрок, который посвящается в бойцы, в бойцы студенческого отряда «Сокол» и в бойцы вообще, в Бойцы с большой буквы!» — приходится отвечать: «Клянусь!» «Индианки» и прислуга кричат, поддерживая посвященного: «Клянусь! Клянусь! Клянусь!» И, окропив его святой водой, орут: «Следующий!» Жрецами были — Юра Смирнов, Игорь Кривошеев и он сам, Николай Санкин. Он-то и сидел в центре, разрисованный так, что никто не мог узнать его. И голос изменил. А «индианками» нарядились сестры Оля и Наташа Тарасевич, поварихи, и врач отряда Ляля Хаирова. Костер трещал. Метались тени, стук палками по листам железа, дикие песни и возгласы. Творилось что-то невообразимое.
