поднял трубку:
— Слушаю.
— Трифон Макеевич, пришло распоряжение. — Услышал он голос начальника политотдела.
— Какое?
— Вас и меня вызывают на Военный совет. Слушать будут.
— О чем? — Бурков насторожился.
— Приезжайте, скажу.
— Хорошо.
Бурков медленно положил трубку. Сел на стул, опустил руки на колени: «Неужели устал, Трифон. А?»
За окном прошуршала машина. Шофер легонько нажал на сирену.
Трифон Макеевич высунулся с балкона:
— Сейчас иду.
Осторожно закрыв дверь, простучал каблуками по лестнице. Жена, выйдя на балкон, заметила: Трифон направился к машине шаткой, неуверенной походкой. Она беспокойно спросила:
— Триша, когда ждать-то тебя?
Бурков поднял на нее глаза:
— А-а, мать... Жди, вернусь.
Лес просвечивался, казалось, насквозь. Лучи солнца пронизывали прогалины, тропинки, просеки, и высоченные стволы сосен, освещенные солнцем, были похожи на огромные золотистые свечи. В низинах, обрамленных кустарником, теснились папоротники. Их перистые, усеянные коричневыми крапинками листья стояли не шелохнувшись — настолько тихо было в предвечернем лесу.
Вальтраут и Костя Вилков медленно шли по просеке, ведущей к гасштету «Добро пожаловать». Они встретились сегодня в обед на окраине города и решили пройти пешком по лесу, благо погода располагала к прогулке.
— Душно, — сказала Вальтраут и, развернув веер, помахала им.
— Ночью будет дождь. — Костя обнял Вальтраут за плечи.
— У вас что, барометр? — спросила она.
— Нет, просто надо знать народные приметы.
— Какие же?
— Я, Вальтраут, родился и вырос в лесу. В Новгородской области. Слыхала? Великий град Новгород. Древнейший центр Руси. У нас этот город все знают. По истории проходят. Ну, а в одной деревушке, километрах так в шестидесяти от Новгорода, и родилась сия персона. — Костя приложил руку к груди. — Глухомань. Медведи до сих пор водятся. Но красивые места. Ты не представляешь, Вальтраут, что за благодать! На сотни километров — лес, лес да озера. Большие, полноводные озера. Скажи, красив этот лес? Да, красив. Но он, понимаешь, какой-то слишком культурный, что ли: просеки проведены как по линейке, все разбито на квадратики, приглажено, пострижено, прилизано.
— А у вас?
— Наш лес не такой, его будто только вчера создала природа: дикий, заросший — не продерешься. Если не знаешь мест, заблудишься. А там, глядишь, медведь сцапает или лесной разбойник.
— Неужели? — удивилась Вальтраут. — Пусть меня схватит разбойник и унесет куда-нибудь... — Она хлестнула веточкой по ногам Кости, сложила в трубочку губы: — Ух ты, разбойник, унеси меня.
Костя остановился, посмотрел на Вальтраут.
— Ишь какая, — сказал с усмешкой. — Я цивилизованный разбойник, а он не похищает даже таких красавиц, как ты.
Вальтраут еще больше надула губки, сделала вид, что обиделась.
— Я-то думала, Костя настоящий мужчина, а он, оказывается, джентльмен. — Она побежала к кусту: — Костя-джентльмен, Костя-джентльмен! — кричала она и скрылась за черемухой.
Вилков остался на просеке, сделал вид, что ищет Вальтраут.
— Ау! — крикнула она. — Костя-джентльмен, ау!
— Смотри, Вальтраут, как аукнется, так и откликнется. — Костя легонько перепрыгнул через канаву. — Слышишь? Где ты?
— Я тут! — отозвалась Вальтраут уже за другим кустом и перебежала дальше.
— Эге, ты, должно быть, умеешь маскироваться. Ау! Вальтраут! — Костя сделал несколько прыжков в сторону и затаился.
Вальтраут тоже притихла, а затем осторожно стала выбираться на просеку.
— Стоп! Руки вверх! — крикнул Костя и наставил на девушку палец.
Вальтраут от испуга ойкнула и вдруг наскочила на Вилкова:
— Ах ты, волчонок этакий! Ты действительно лесной разбойник. Ну, погоди же, я тебя проучу.
— Не обижайся, Вальтраут. Сама виновата. Не люблю, когда дразнят. Какой я джентльмен, простой парень. — Костя вывел девушку на просеку, сорвал цветок. — Вот тебе от меня.
— Не хочу, — закапризничала Вальтраут. — Я думала, ты мужчина, а ты...
Костя догадался, почему она его упрекала, взял Вальтраут за плечи, наклонил ее голову и крепко поцеловал в губы.
— Теперь вижу, что ты мужчина, — сказала она, переведя дыхание.
Солнце повисло над кромкой леса. Стало прохладно. Вилков и Вальтраут вышли на опушку. До гасштета Петкера «Добро пожаловать» было всего лишь несколько сот метров. В окнах приземистого домика догорали последние краски зари. Костя посмотрел на часы.
— Не опоздаем? — спросил он. — Без четверти девять.
— Еще рано. Лучше прийти попозже.
— Курт строгий. Отругает, — Костя посмотрел на Вальтраут.
— Я его не боюсь, косоглазого. Надоел он мне.
— Тебе что! Ты сегодня здесь, а завтра — там.
— А ты трусишь?
— Нет. Ты же знаешь, какой сегодня день.
— Его песня спета. — Вальтраут подошла поближе к Косте, потрогала на его кителе гвардейский знак. — Гвардия... — сказала она. — За что это тебе дали?
Костя задержал руку девушки:
— За бои. Понимаешь, гвардейцы — это самые лучшие русские солдаты. Они были там, где особенно трудно.
— Где же?
— Ну, скажем, на Зееловских высотах. Штурмом брали.
— А орден у тебя есть?
— Нет, орден не заработал.
— А медаль?
— Медаль? Если бы их повесить на китель — вот так бы все закрыли. — Костя жестом показал на грудь.
— Значит, ты герой?
Костя смутился, немного помолчал.
— Герой не герой, а дрался честно.
— Курт тоже дрался, — сказала Вальтраут. — У него крест. Мне говорил, сам фюрер вручал.
— А стреляет он метко? — Костя сделал вид, что этот вопрос его не особенно интересует.
— Он? На лету в пфеннинг попадает, косоглазый.
— Ничего себе.
— А ты?
— Как тебе сказать, — уклончиво ответил Костя. — Представляешь бубнового туза. Поставишь его этак метров на двадцать пять — в центр, пожалуй, угожу.
— Нашла коса на камень, — заметила Вальтраут.
— А Марта тоже умеет стрелять? — Костя согнулся, поправил шнурок на ботинке, сорвал белый гриб. —
