— Что поделаешь? Крылатая душа поэта, — разводя руками, отвечает ему Захар Силыч. Он сидит на крыше кабины грузовика, вокруг ныряют парни.
На мосту останавливается едущий на лошади агроном.
— Вы что, Тимофей Кондратьевич, машину моете? — с иронией спрашивает он.
— Не до шуток мне, Николай Петрович, Ваня утонул, — с огорчением говорит Коротеев.
— Какой Ваня? — удивляется агроном.
— Бровкин, — отвечает старый колхозник.
Агроном неожиданно разражается хохотом, который не может не смутить всех присутствующих.
— Ваня вон там, — агроном показывает рукой вдоль берега реки, — в камышах с твоей Любашей сидит, — и, хлестнув коня, продолжает свой путь.
Коротеев медленно поднимается. Держа в руках левый сапог, он начинает выжимать его сухое голенище, словно это мокрая тряпка, и безмолвно оглядывает присутствующих. К нему подходит Захар Силыч и мокрые, только вылезшие из воды парни и ребятишки.
К мосту подъезжает «Победа» Коротеева; на крыше её укреплены шесты и багры. Из машины выскакивают врач в белом халате, два санитара и милиционер.
— Где утопленник? — спрашивает врач.
— Вот утопленник! — тыча себя пальцем в грудь, отвечает Коротеев. — Спасите меня, доктор!
— Может, парень что-нибудь сломал или нутро повредил? — беспокоится о Ване старый колхозник.
— Шутка ли, с такой высоты лететь! — говорит Коротеев и громко, тоном приказа обращается к санитарам: — Ну, что же вы стоите? Бегите ищите его!
Ваня, услыхав голос Коротеева, обернулся к Любаше.
— Отец! — испуганно говорит Любаша.
— Разыщем, Тимофей Кондратьевич! Момент! — И милиционер, придерживая кобуру револьвера, бросается в заросли камыша. За ним бегут доктор, колхозники.
— Облава, факт! Хотят арестовать! Живым не дамся! — С этими словами Ваня резко сворачивает в сторону и, сильно хромая, бежит.
— Ваня! — в испуге зовёт его Любаша.
Ваня обернулся, с укоризной посмотрел на Любашу.
— Сюда! Он здесь! — кричит милиционер.
Услыхав незнакомые голоса, ещё быстрее бежит Ваня.
Мимо плачущей Любаши мчатся милиционер, санитары и доктор, за ними Коротеев. Увидев дочь, он останавливается.
— Хороша! Срам-то какой! — сердито говорит Коротеев. А ну марш! Я с тобой дома поговорю.
Не оглядываясь, петляя, как заяц, Ваня выбегает из ивняка. Перебегает поле и скрывается в овраге.
Выбежали из ивняка в поле милиционер, санитары, доктор.
Смотрят — пропал Ваня.
Мрачный Коротеев сидит у себя в кабинете. Здесь же Самохвалов.
— Для престижа, так сказать, такого отца, как вы, Тимофей Кондратьевич, конечно, Любаша некрасиво поступила…
Коротеев мрачно молчит.
Самохвалов после паузы продолжает вкрадчивым голосом:
— Непутёвый ей не пара. Ваш зять должен быть человек интеллигентный, так сказать, работник умственного труда.
Коротеев, как всегда, когда он злится или волнуется, жуёт мундштук папиросы. Оглядев с ног до головы Самохвалова, он спрашивает;
— Ты сказал, что мой зять должен быть интеллигентным человеком?
— Обязательно, Тимофей Кондратьевич. И вам, согласно должности, и Любовь Тимофеевне, согласно культурного развития, — захлёбываясь от волнения, отвечает Самохвалов.
— Значит, будет у меня интеллигентный зять! — решительно восклицает Коротеев.
— Спасибо! — задыхаясь от неожиданной радости, благодарит Коротеева Самохвалов.
— За что спасибо? — удивлённо спрашивает Коротеев.
— Значит… интеллигентный? — запинается Самохвалов и, не в силах совладать с радостным волнением, выпаливает: — Разрешите идти?
— Как хочешь, — отвечает удивлённый председатель и, провожая глазами подпрыгивающего от радости Самохвалова, недоумевающе пожимает плечами.
Поздний вечер. Недалеко от гаража, на скамейке, освещённые тусклым электрическим светом, молча сидят буфетчица Полина и Захар Силыч.
— Почему ты так рано буфет закрыла? У меня сегодня такое настроение… прямо на пол-литра, — с досадой говорит Захар.
— Не надо… не надо тебе пить, Захар Силыч, — умоляюще просит Полина.
— «Не надо», — передразнивает её Захар. — Ишь ты! Не надо… — и, глядя на румяное лицо Полины, тянется к ней.
Полина в ожидании поцелуя блаженно закрывает глаза. Но Захар, вдруг что-то вспомнив, хлопает себя ладонью по коленям с такой силой, что Полина от неожиданности вздрагивает и открывает глаза.
— Почему я за ним не погнался? — с досадой говорит Захар. — Может, он утопился? Нигде парня найти не могут.
— Такие не тонут, — обиженно говорит не получившая поцелуя Полина.
Вдруг Захар замечает тёмную фигуру Вани, подкрадывающегося к гаражу. Захар обрадовался.
— Иди-ка домой! — обращается он к Полине. — Что-то у меня сегодня любовь не получается… Настроение поганое. Я тебе ночью в окно постучу, тихонько постучу. Поцелую и пойду спать.
— Только не надо стучать. Отца боюсь, — отвечает Полина.
— Ты отцу скажи: пусть он меня боится. Зачем тебе его бояться? — сердится Захар.
Полина, прижав ладони к глазам, неожиданно расплакалась.
— Тьфу ты господи! Зачем плакать? И откуда у баб столько воды берётся? — говорит Захар. — Я солёную воду признаю только морскую, а слёз… не надо. Не терплю я этого, Говорю, перестань, не надо плакать. — И, обняв за плечи девушку, он ласково успокаивает её: — Иди домой… иди, моя пташка!
Полина вытирает глаза, встаёт, но, сделав несколько шагов, останавливается и спрашивает:
— Правда, придёшь?
— Приду, приду, моя крошка! Приду, дорогая, — отвечает Захар, продолжая сидеть на скамейке.
Полина пожимает пышными плечами, словно дразня Захара, и медленно идёт по дороге к деревне.
Ваня осторожно приближается к Захару. Захар, услышав за спиной шаги, исподлобья смотрит на остановившегося в покаянной позе Ваню.
— Хорош! Мо-ло-дец! — громко и иронически произносит Захар после небольшой паузы. — Всё моё доверие псу под хвост! — и он делает выразительный жест рукой.
— Ты уж извини меня, Захар Силыч. Виноват я перед тобой, — тихо, со слезами в голосе говорит Ваня и опускает голову.
— А перед колхозниками ты не виноват? — сердито спрашивает Захар.
— И перед колхозниками… тоже, — запинаясь, говорит Ваня и добавляет: — Председатель на меня облаву устроил.
— Какую такую облаву? — удивляется Захар.
— Факт, облаву, — отвечает Ваня. — Гнались за мной, еле вырвался. Решил я бежать из деревни, но вот пришёл с тобой проститься…
Захар неожиданно начинает громко и безудержно хохотать.
— Ах ты дурак! — еле выговаривает он сквозь смех. — Тимофей Кондратьевич из деревни доктора и санитаров привёз, чтобы тебя, дурня, в больницу забрать, а ты… облава! — И снова хохочет.
— Доктора? — удивляется Ваня и, бессильно опустившись на скамейку, начинает громко рыдать.
— Ох, и беда мне сегодня! — становясь серьёзным, восклицает Захар Силыч. — Опять слёзы! Скамейка эта, что ли, такая: кто ни сядет, все плачут! — разводит он руками. — А ну перестань! Баба ты, что ли?
— Что мне делать, Захар? — в отчаянье спрашивает Ваня.
— Идти домой и хорошенько выспаться! А завтра на работу. Машину надо чинить. Может, что-нибудь и соберём, — и он дружески обнимает Ваню за плечи.
— Что из неё соберёшь, одни обломки! — отвечает убитый горем Ваня.
Утро в доме Коротеевых. Тимофей Кондратьевич завтракает. То и дело отрываясь от еды, он сердито говорит жене:
— Чтоб она не смела выходить на улицу! Хватит с нас сраму.
— Но в школу же она должна пойти? — возражает удручённая жена.
— И в школу не сметь! — кричит вышедший из себя Коротеев. — Пусть она останется дурой неграмотной!
— Да ты что, Кондратьич, — всхлипывает жена. — Почему Любаше от подруг отставать? Пусть девочка окончит последний класс, недолго осталось… Может, из неё человек получится…
— Не получится из неё человек! — восклицает Коротеев.
Любаша с книгами и тетрадями в руках стоит в своей комнате и прислушивается к разговору отца с матерью. Она то и дело вытирает ладонью набегающие на глаза слёзы.
Коротеев, отхлебнув из стакана чай, упрямо повторяет:
— Из неё человек не получится! Я её замуж выдам. Есть у меня для неё жених на примете.
В этот момент в комнату без стука врывается радостный и возбуждённый Самохвалов. Размахивая руками и потрясая какой-то бумажкой, он кричит:
— Поздравляю! Поздравляю, Тимофей Кондратьевич! Поздравляю!
— Что случилось? — спрашивает удивлённый председатель.
— Ваню непутёвого призывают в армию! — торжествует Самохвалов, подавая Коротееву повестку.
— Слава богу, освободились, — со вздохом облегчения говорит Тимофей Кондратьевич.
