рощи. Так и кажется: человек сам приговорил себя к высшей мере и сам привел приговор в исполнение. Но писатель думает иначе. Настоящее наказание еще впереди. Приговор приведет в исполнение самый близкий Оскару Круклису человек — жена Элза, мать его детей. Дети будут стоять рядом, они станут свидетелями этой немыслимой сцены. Слышите, как кричит Элза, как хочет она вернуть мужа с того света?
«— Оскар! Оскар, где ты?
— — — — — — — — — — — —
— Оскар, где ты?
В тот ясный и тихий день крик разнесся далеко-далеко, однако на зов никто не откликнулся. Прижимая к груди младенца, спотыкаясь и падая, с разметавшимися волосами, она обежала все службы, поля, пока не добралась до опушки, где увидела среди зеленых елок белую березу, и тогда остановилась, дрожащими губами глотнула воздух и выпрямилась.
Из задранных вверх штанин торчали грязные босые ноги Оскара Круклиса…
Она стояла в глубокой задумчивости. Стояла, точно деревянное изваяние, негромко твердя одно и то же:
— Что ты наделал? Что ты наделал?
Потом бережно положила ребенка в мох под можжевеловым кустом, схватила валявшийся кол и принялась им дубасить того, кто был недавно ее мужем, с каждым ударом крича все громче, все злее:
— На кого ты нас бросил?.. Как теперь будем жить?.. Почему о нас не подумал?..
Кол сломался, она отшвырнула его, продолжая кулаками молотить безжизненное тело».
Если бы хозяин хутора Леяспаукас смог открыть глаза и если б он вторично не умер от ударов дубины, — если бы это случилось, он снова бы повесился от боли и мук, заключенных в этой сцене.
К чему такое варварство? Как можно сводить счеты с трупом, дубасить покойника? И допустима ли такая сцена в художественной литературе, выдерживает ли она критику с точки зрения художественности, эстетики? Где оправдание столь ужасному поступку?
И наконец, почему Оскар Круклис приговорен к такому страшному наказанию? Почему этот человек должен умереть дважды — как это все объяснить, обосновать?
Писатель глубоко прочувствовал жуткую сцену, сполна проявив в ней и проницательность и принципиальность художника. Оскар Круклис совершил двойное, даже тройное преступление. Во-первых, — Янкель. Во-вторых, — Эдвин. В-третьих, — самоубийство, непростительное, трусливое бегство от ответственности, от сурового суда в том мире, где совершены им преступления; стремление уклониться от ответственности за судьбу других людей, судьбу человечества, — то самое стремление остаться в стороне, началом которого стали «своя земля», хозяйство, а логическим продолжением которого — передача Янкеля в руки палачей; далее трагическая кульминация в окрике, перепугавшем Эдвина и ставшем причиной его смерти, и, наконец, Круклис поднимает руку на самого себя и, следовательно, снимает с себя ответственность за судьбы близких людей — ответственность за судьбы детей и жены. Вместе с тем он вообще отказался от какой-либо ответственности на земле — окончательно и бесповоротно! И нет у нас слов, нет статей законов, под которые можно было бы подвести преступление. Виновный сам поставил себя вне закона и вне человечества. Поэтому его труп не спешат захоронить в землю, а охаживают дубиной, когда же она ломается, его продолжают молотить кулаками, раздирать ногтями… Никто другой не смог и не посмел бы это сделать, только женщина, мать его детей, самый близкий Оскару Круклису человек, на плечи которого он своим бегством из жизни взвалил непосильную ношу, — не всякий способен пронести ее по жизни и остаться живым.
На третьем кругу полуночного часа есть светлый луч:
«Девчушка где-то обронила соску, но лежать в мягких мхах было приятно, и она не плакала. Она загляделась на верхушку березы, — ветерок шелестел листвой, мелькали солнечные зайчики, и беззубый ротик раскрылся в улыбке…»
Ребенок лежит во мхах, сучит ножками и смеется, глядя на солнце; он понятия не имеет, какие страшные дела совершились рядом с ним — для него и во имя его… После этой промелькнувшей детской улыбки захлопнулось окно третьего круга, и мы догадываемся, что снова переносимся в круг второй, — читаем о дальнейшей жизни Элзы и ее детей.
Несколькими минутами позже опустился и второй занавес.
Внешний круг. Автор наедине с Вэстуре-Историей. «Она выглядела постаревшей, на лице у нее было написано страдание». Такой останется у нас в памяти Вэстуре, когда с мягкой хрипотой бьют стенные часы. Рассеялась кромешная кровавая тьма полуночного часа. Занимается новый день. «Метель за окном утихла, поскребывал совок дворника… По улице прокатил первый троллейбус…»
Возвращается обычная, размеренная жизнь.
Когда-то Вилкс писал:
«С рассказами дело обстоит так: лучше сказать меньше, чем больше. Но это не значит, что можно ничего не сказать. В своем творчестве я стараюсь соблюсти оба эти правила. Доверяя читателю, я только ставлю проблему, но не разрешаю ее. Выводимые в рассказе люди следуют разными путями, но ведь только один из них верен. Читатель должен увидеть его сам».
«Человек, каким ты будешь завтра, послезавтра, в недалеком будущем?»
С этим вопросом в конце рассказа «В полночь» Эвалд Вилкс прощается с нами. Тридцать лет он размышлял над ним, создавая десятки талантливых произведений, десятки незабываемых новаторских характеров… Вместе с ним размышляли и сегодня размышляют его благодарные читатели. И хотя исчерпывающий ответ на этот вопрос не найден, писатель своим творчеством, безусловно, приблизил нас к нему.
В этом состоит главная и неоценимая заслуга Эвалда Вилкса, замечательного писателя и человека.
Мартынь Пойш
ВСЕ СЛУЧИЛОСЬ ЛЕТОМ
(Повесть)
Всю дорогу ехали молча. И только когда показались крыши станционного поселка, Харис спохватился.
— Послушай, Каспар, мы что же, так и расстанемся с Рейнисом? Сбросим его на станции, а сами домой, да? Притормози-ка драндулет, магазин рядом!
Старенький грузовичок с большой зеленой будкой поверх кузова — разъездная ремонтная мастерская — неуверенно прошлепал по лужам и остановился напротив двухэтажной каменной постройки. Харис вылез первым. За ним Каспар, — тот, что сидел за рулем. Сзади приоткрылась дверца будки, и высунул голову Рейнис.
— В чем дело? — спросил он.
— В магазин решили наведаться, — пояснил Харис. — В столовой ведь не дадут… А нам поезда часа полтора дожидаться.
Через весь магазин, одним концом уткнувшись в прилавок, петляла большущая очередь. За прилавком суетилась молоденькая продавщица, в белом халате.
— Придется постоять, — упавшим голосом сказал Каспар.
— Зачем? — удивился Харис. — Погоди, я мигом.
И, ловко прошмыгнув сквозь толпу, оказался у прилавка.
— Девушка, душенька, дай поллитровочку, всего-навсего одну поллитровочку! Без сдачи!
Харис прямо-таки лег на прилавок, протягивая деньги продавщице, но та отрезала:
— В очередь встань!
Однако голос у нее был добрый.
