— Час от часу не легче, — вздохнул комбриг.
Танковая колонна подтянулась к лысому взлобку, расположенному между рекой и болотами, и остановилась на ночной привал.
Волобой вместе с начальником штаба и Русановым направился к штабному автобусу. В автобусе полумрак. На раскладушке лежал, накрывшись шинелью, Туманян и, покусывая от боли губы, вращал ручку настройки приемника. В приемнике что-то потрескивало, шипело и булькало. В горах, да еще в такую погоду, походные радиостанции работали плохо. Нелегко было связаться не только со штабом армии или с корпусом, но и с артиллерийским полком, идущим вслед за бригадой. Этот старенький приемник стал теперь у них, пожалуй, единственным средством связи с окружающим миром.
Они поужинали, обсудили неотложные дела. Лампочки приемника освещали изнутри зеленоватую шкалу с делениями, сквозь невнятные шорохи и треск по временам слышалась и тут же затихала, удаляясь, непонятная чужая речь, музыка.
— Что-то не по-нашему, может, разберете? — обратился он к Русанову.
Викентий Иванович приник к приемнику. На его щеке застыло тусклое свечение невидимых ламп. Голос диктора то доносился, то пропадал. Сквозь треск грозовых разрядов, писк и хлюпанье едва слышался мужской голос. Уловив с трудом смысл слов, заглушаемых звуками, похожими на кваканье лягушек, Русанов на минуту замер, еще плотнее прижался ухом к приемнику.
— Любопытное сообщение, — сказал он, когда затихла речь и послышались звуки скрипки.
— Что там? Капитуляция или война? — нетерпеливо спросил Волобой.
— Какая-то радиостанция передает, что во дворце японского императора вспыхнул мятеж военных. Мятежники убили командира дивизии, которая охраняла императорский дворец. Хотели уничтожить пластинку с речью Хирохито о капитуляции.
— И чем дело кончилось? — насторожился Волобой.
— Плохо слышно. Вроде все успокоилось.
— Выходит, там борьба мнений?
Викентий Иванович снова стал слушать и перевел другое сообщение — о сборище у дворца микадо тридцати тысяч носителей «самурайского духа». Они, стоя на коленях, жаждали лицезреть божественного микадо. Но император так и не появился на балконе. «Носители духа» услышали лишь пластинку с записью его речи, в которой он скорбел по поводу военных неудач Японии, призывал самураев к бессмертию.
— И что же? — спросил Туманян. — Харакири они себе сделали?
— Да, некоторые покончили с собой: военный министр Анами, принц Коноэ, какой-то член высшего военного совета Иосиова Синодзука и еще кто-то, не разобрал. Но, как сообщает комментатор, охотников войти в бессмертие оказалось немного. Основная верхушка «самурайского духа» предпочла... жить на земле.
— Не нравятся мне эти фигли-мигли, — нахмурился Волобой и отправился с Сизовым взглянуть, как расположилась бригада.
Вернувшись, снова прилипли к приемнику. Не подаст ли голос Москва? Только она может все прояснить. Но где она? Наконец сквозь треск и шипение донесся знакомый голос московского диктора. Но говорил он о спортивном празднике, об уборке урожая и силосовании кормов — совсем не о том, о чем хотелось бы услышать.
— Не теряйте волну, сейчас должны передавать последние известия, — посмотрел на часы Волобой.
Все притихли, жадно вслушиваясь в приглушенные расстоянием и непогодой шорохи. Снова прорвался искаженный помехами голос диктора. Москва сообщала о японских контратаках. Вот это новость! Выходит, полковник Токугава — не исключение. Японцы контратакуют всюду, не только на этом направлении.
— То же, что было у Ворот Дракона, только во всеяпонском масштабе, — заметил Русанов.
Комбриг сказал:
— Одним словом, не бей меня по носу, дай мне изловчаться тебя ударить.
Начальник штаба утверждал, что японские фанатики хотят дать нам бой на счастливой для них Мукденской равнине, где когда-то разбили Куропаткина.
Туманян не соглашался: как можно рассчитывать на призрачное счастье, когда против них четыре великие державы? Неумно, нелогично.
— Ты хочешь найти логику у них? — спросил Волобой. — Они же самолюбивые до чертиков — фасон держат!
Викентий Иванович хотел было высказать свою точку зрения, но в это время донесся глухой гул, похожий на приглушенный расстоянием артиллерийский залп.
— Что такое? — встрепенулся Волобой.
— Пушка.
Молчала ночь. Все так же барабанил по крыше автобуса надоедливый дождь.
И вдруг — тревожные крики часовых:
— Потоп! Потоп!
Все, кроме Туманяна, выскочили из автобуса и услышали надвигающийся в темноте шум воды.
— Запруду взорвали, — предположил Сизов.
Хлынувшая на берег вода зажурчала в траве, хлестнула по гусеницам танков.
Голос Цыбули:
— Чия матчасть? Хватай, бо уплывэ!
— Скатки смыло!
— Всем на бугор! — приказал Русанов.
Загудели моторы, задвигались машины. Вспыхнувшие на мгновение фары вырвали из мрака матовую поверхность воды, суетившихся бойцов.
У крайнего танка появился Волобой.
— Отставить на бугор! — распорядился он, подняв руку. — Всех десантников на броню!
Вода поднималась все выше, била по колесам бронетранспортеров, крутнула командирский виллис, понесла его вниз по течению. Ерофей Забалуев бросился за машиной, поймал за борт, но удержать не смог. Быстрое течение сшибло Ерофея, потащило на быстрину. Забалуев, не выпуская из левой руки края борта, кинулся к затопленному дубу, обхватил его правой рукой и одолел поток, выстоял. Подошел тягач, вытащил Ерофея и машину.
Иволгин не понял, почему командир бригады запретил выводить танки на бугор, и спросил об этом Будыкина.
— Командира бригады не проведешь, — ответил тот. — А может, бугор пристрелян, и японцы нас туда водой загоняют. Смекаешь?
Они услышали отдаленный пушечный выстрел, и на бугре разорвался снаряд. Потом весь бугор ощетинился багровыми пиками взрывов — начался артиллерийский налет. Длился он минут пять и серьезного вреда не причинил. Тридцатьчетверки, стоявшие под бугром, быстро спустились в воду. Лишь у двух машин разорвало гусеницы. «Видно, у них тоже не густо со снарядами, — подумал Иволгин. — А может, поняли, что стреляют по пустому месту?»
После минутной паузы в болотных камышах застучал крупнокалиберный пулемет. Автоматчики из-за танков ответили огнем, но били наугад: в кромешной тьме трудно было разобрать, где противник и какие у него силы.
К Будыкину подскочил Драгунский:
— Какого дьявола мы здесь стоим? Пассивная оборона — верная гибель. Об этом еще Клаузевиц говорил. Чего стоять-то?
— Посмотрел бы я на твоего Клаузевица в этих болотах, — проворчал командир роты.
— Я предлагаю ударить по болоту с левого фланга. Поручите это дело мне, — нетерпеливо, с придыханием проговорил Валерий, точно боясь, что его инициативу перехватят.
Будыкин, поразмыслив, согласился с Драгунским: ударом с фланга можно ввести противника в замешательство, выиграть время и даже разведать расположение его огневых средств.
— Поднимайте взвод, — распорядился Будыкин. — Только не отрывайтесь далеко: неизвестно, как развернется бой.
Драгунский мгновенно скрылся в темноте.
Камыш на болоте тянулся черной стеной. В небе ни звезд, ни луны, даже туч не видно, кругом непроницаемая мгла. От болота доносились глухие выстрелы. Изредка постукивал пулемет. Вспышек не видно, и трудно было определить расположение огневых точек противника.
Автоматчики жались к тридцатьчетверкам — за их панцирем пуля не страшна. Будыкин то и дело взглядывал на фосфорические стрелки часов, ждал, когда же Драгунский со своим взводом выйдет во фланг и ударит по японским позициям. Драгунский молчал, — значит, до места еще не дошел.
Позади послышался приглушенный стук. Это минометчики начали снимать свои «самовары» с бронетранспортеров, чтобы прочесать минами болота. «А как же Драгунский? — встрепенулся Будыкин. — Надо предупредить, чтобы с минометным огнем повременили».
Ротный пришел от комбата расстроенный и с еще большим нетерпением стал ждать, когда же вернется Драгунский, который мешал минометчикам обстреливать болото. Но тот не подавал никаких вестей. «Ну и угораздило же меня согласиться на эту вылазку», — подосадовал Будыкин, все больше осознавая, что выйти во фланг по такой трясине вряд ли удастся. Минометы могли сделать куда больше, чем взвод автоматчиков.
Вскоре от Драгунского пришел связной, весь мокрый, в болотной тине, без каски — потерял ее в камышах при переправе через ручей.
— Командир взвода приказал передать, что он решил ударить по противнику не с фланга, а с тыла, — доложил связной и добавил, тяжело дыша: — С фланга ничего не получается: грязюка до ушей.
Своевольничанье взводного еще больше расстроило Будыкина. Минометчикам надо открывать огонь, а Драгунский бродит где-то в районе обстрела. Что, если японцы пойдут в атаку? Тогда свои же автоматчики станут помехой в бою. Нельзя же стрелять из минометов и пушек по противнику, если за его спиной наши люди.
