молодую, яркую листву, шевелящуюся на легком ветерке, Лю видел озабоченное лицо брата, подтягивающегося к нему с нижнего сука, а под деревом разъяренного Давлета. Можно было не сомневаться — этот человек не помилует дерзких хулителей давлетовской фамильной чести! Сказать правду, сердечко в груди у Лю екнуло. Что делать?
Мгновенно померк ясный день. Как славно было только что — и вдруг все изменилось!
Давлет хлестнул своим длинным прутом, под Темботом хрустнула ветка, на помощь Давлету уже бежали два его сына.
— Я покажу вам свободу, Астемирово отродье! Ваша мать сегодня утрет свои слезы! — кричал Давлет, кружась у ствола и выискивая, как бы повернее достать прутом озорников.
Часто в жизни помощь приходит в последнюю минуту — и оттуда, откуда меньше всего ее ожидаешь.
Послышался конский топот. Облако пыли неслось вдоль по улице, быстро приближалось, и вот стали видны всадники, а впереди всех скакал — кто бы вы думали? — Эльдар. У Эльдара, как и у других всадников, к плечу была приколота красная лента, шапка сдвинута, лицо горело.
Всадники взмахивали винтовками и, как на свадьбе, стреляли в воздух.
Гортанный боевой клич. Пальба. Собачий лай. Куры, гуси, растопырив крылья, едва успевали спастись из-под копыт. Бросился за свой плетень Давлет.
Взмыленные кони пронеслись мимо дерева. Еще не рассеялась пыль, как показалась тачанка, запряженная тройкой добрых коней. Веселый молодчик правил ею. Тачанку сопровождал почетный конвой — охранял человека с красным флагом.
Ошеломленные Тембот и Лю едва успели распознать в человеке с флагом, сидящем позади возницы, Степана Ильича, вернее, узнать его картуз… А рядом с тачанкой — и это мальчики увидели прежде всего — пронесся Астемир.
Почему-то Лю мгновенно вспомнил тот счастливый день, когда он впервые пошел в город с Эльдаром и увидел там военный парад.
«Вся власть Советам!» — вот что было написано на красном трепещущем знамени, охраняемом Астемиром и другими всадниками с красными лентами на черкесках и шапках, хотя, конечно, ни Лю, ни Тембот не могли этого прочитать.
Тачанка поравнялась с домом Астемира, и тут Астемир выстрелил в воздух.
Все это хорошо видели Лю и Тембот.
— Это он для нас, — догадался Тембот. — Чтобы мы услыхали. Прыгай, быстро!
Мальчуганы побежали к постоянному месту сходов, на лужайку перед домом правления, куда унеслись всадники, тачанка и куда теперь со всех дворов спешили жители аула, не дожидаясь приглашения деда Еруля.
На зеленой лужайке было весело и людно. Всадники, не спешиваясь, успокаивали разгоряченных коней. Астемир же, Эльдар и Степан Ильич во весь рост встали на тачанке под красным флагом и, радостно кивая то в одну сторону, то в другую, приветствовали земляков.
— Карахалки! — возгласил Астемир. — Съезд трудящихся объявил советскую власть. С этой вестью мы прискакали к вам. Советской власти — ура!
Значение слова «ура» знали не все кабардинцы, и это «ура» прокатилось по толпе, как песня «Оредада», которую кабардинцы поют на свадьбе.
— «Оре!» — подхватили в толпе, и оно разносилось все дальше и дальше. — «Оре-да-да»… «Оре-да-да»…
Эльдар восторженно выбрасывал руку вверх, как будто этим жестом хотел еще выше поднять старательно подхваченное «ура» или собирался опять выстрелить.
— «Оре-оре»… — кричали вместе со взрослыми мальчуганы.
— Надо бы и нам прицепить красные ленты, — деловито заметил Тембот. — Тогда они будут знать, что мы с ними.
— Кто они? — спросил Лю.
— «Кто они»? Разве не знаешь, что «они» большевики!
— А кто самый большой большевик?
— Степан Ильич.
— А почему же он меньше, чем дада и Эльдар? И почему Давлет кричал, что всех большевиков повесят?
— Ничего ты не понимаешь. Теперь не повесят их! Попробуй-ка! Видишь, у отца газыри полны патронов. А какая шашка — видишь?
Действительно, на широкой груди Астемира красовались два ряда туго заряженных газырей. На ремне через плечо была подвешена казацкая шашка с загнутой, как голова черной птицы, рукояткой… Сколько раз Лю мечтал подержать в руках такую шашку! Все напоминало сейчас тот сияющий день, когда на площади перед Атажукинским садом строились кавалерийские эскадроны.
Рядом с Лю стояли Муса с Батоко и кузнец Бот.
— «Оре!» — все еще перекатывалось из края в край.
Кривили рты и Муса с Батоко, однако Лю и Тембот сразу заметили, что они это делают только для виду.
— Вы зачем кричите «ура»? — сказал тогда Бот. — Не «ура», а «отошла наша пора» — вот что вам надо кричать. Советская власть вашего «ура» не примет.
— Захочу — примет. Я всем нужен, — обиделся Муса.
— Нет, ты только Гумару нужен. Ты нужен тем, кому самогон ставил. Ты для кого баранов резал? Куда бурки и седла сдавал?.. А красные пришли — им «ура» поешь… Э, не годится так, Муса. На чьей подводе сидишь, с теми и песни пой.
— Так это что, твоя пора пришла песни петь?
— Видит аллах, моя. А тебе время отпрягать батраков и платить им деньги. Эльдар не забыл, как ты его обсчитывал.
— Да, — вмешался кто-то в разговор, — теперь пить горькую воду, жевать кислый хлеб тому, кто пил сладкий чай и ел малосольное мясо… Эх, Муса, пропали твои надежды на белых… Проси прощения у советской власти!
— Это у кого же мне просить прощения, не у Эльдара ли?
— А почему нет? Попросишь и у Эльдара. Теперь он будет у нас старший.
— Хе! Старшиной будет Эльдар, что ли?
— Зачем старшиной? Теперь не старшина — председатель.
— Это вроде как тамада за столом?
— Может быть, и так. Аллах всех за стол посадил.
— Ишь ты, на такой пир много денег нужно.
— Для общего пира деньги найдутся.
— Не у тебя ли?
— Нет, не у меня. Слышишь, что русский мастер Истепан говорит? Говорится, говорится, Истепан! — закричал Бот по-русски в сторону тачанки, с которой говорил речь Степан Ильич, сменивший Астемира. — Говорится, — требовал Бот на своем странном русском языке, — кто кому родственник и кто кому землю отписывает.
— Товарищи! — обращался между тем оратор к толпе. — Товарищи! Большой праздник на нашей улице. На этот раз мы собрались не для вопросов и ответов, а уже для дела. В ближайшее время княжеские земли будут распределены и переданы в трудовое пользование карахалкам, прежде всего безземельным и малоземельным. Так решает дело Ленин. — Степан Ильич с высоты тачанки поглядел вдаль, где лежали вспаханные поля, и, указывая на них рукою, заключил: — Уже эту пахоту мы закончим по-новому…
— Ленину ура! — крикнул Астемир.
И снова занялось на лужайке и далеко разнеслось русское «ура», похожее в устах кабардинцев на протяжную свадебную песню.
Муса и Батоко растерянно переглядывались, не зная, как им быть после предупреждения Бота: то ли подхватить вместе с
