другими это «ура», то ли воздержаться? Подхватишь — оборвут, промолчишь — еще хуже…
Батоко негромко сказал:
— Валлаги, Муса, лучше всего делать так, как делают купцы в Пятигорске: у них запасены все флаги: красный — для большевиков, зеленый — для шариатистов, прежний — царский — для белых казаков. Кто приходит, его флаг и выставляют.
А Степан Ильич продолжал речь.
— Вот какой подарок несет народам советская власть. И это только первый подарок… Дальнейшее зависит от вас самих… Помните, как говорит поговорка: работаешь — мясо ешь, бездельничаешь — горе хлебаешь?
— Правильно! Ай да Истепан! — ликовал Бот. — Русский человек, а кабардинские пословицы знает.
— Что нужно человеку, чтобы спокойно дышать и работать? — спрашивал Степан Ильич. — Мир! И Ленин издал декрет о мире. Не нужна война народу…
— Правильно! — во весь голос прокричал на этот раз Эльдар. — Против войны — ура!
— «Оре-оре…» «Оре-да-да»! — подхватили другие.
Но Муса, который не мог равнодушно видеть своего прежнего батрака Эльдара в такой славе и силе, осмелел и закричал:
— А чем собираетесь платить за эти декреты? Кто платить будет?
— Правильно! — послышался голос Давлета. — Сколько стоит тот декрет? Может, не хватит денег расплатиться?
— За декреты мы уже расплатились, — бойко ответил Эльдар. — Расплатились полностью.
— Чем?
— Кровью и по́том, трудами наших отцов!
— Валлаги, Эльдар хорошо говорит!
— Муса боится, что ему не хватит, чем расплатиться. И то верно. У кого-кого, а у Мусы порядочный должок. — Это заговорил Масхуд, который не простил бы себе, если бы вовремя не ответил Мусе.
Попробовал ввернуть свое словечко и дед Баляцо:
— Если кабардинец сказал «ага»…
Но Муса перебил его и снова накинулся на Эльдара:
— Нет, не своим по́том заплатил ты за это, бездельник! Да и не трудом своего отца-каторжника! Я-то уж знаю! А платить ты хочешь чужой землей, землею наших предков. Какой мусульманин скажет тебе за это спасибо? Да и кто позволит?
— Ты ли не позволишь? — Эльдар прямо глядел в глаза Мусе.
— Народ, а не я.
— Ты за народ не говори! Тебя да Гумара оставил за себя Берд Шарданов, а не народ, за Берда и говори, — вмешался Астемир.
Муса не нашел что ответить, а Бот засмеялся:
— Клянусь аллахом, ты, Муса, догонишь князя Берда по свежему следу.
— Валлаги! — Давлет, отдуваясь, подался вперед на своих толстых и коротких ногах. — Мы тоже кое-что смыслим и, как все, имеем свободу говорить…
Он огляделся. Тембот и Лю предусмотрительно юркнули за чьи-то спины.
— Говори, — пригласил Давлета Астемир. — Если хочешь, залезай сюда, на тачанку.
Застоявшиеся лошади то и дело дергали тачанку-трибуну, над которой Эльдар держал красный, колыхавшийся и опадавший большими складками флаг — такой чистый и яркий на яркой и чистой синеве неба.
— Про что он будет говорить? — закричал Масхуд. — Не про то ли, как он выставит для обозрения свою широкую задницу?
Прокатился смех, но Астемир повторил, что это митинг, такой самый, о каком рассказывали солдаты, и говорить тут может каждый, кто хочет внести свою долю разумения.
— Да, я хочу внести свою долю разумения, — заносчиво подтвердил Давлет. — Вот что я хочу сказать. Новая власть дает землю. С этого дня, похоже, у всех есть право на все. Живи, как хочешь. Говори, что хочешь. Бери, что сумеешь. Медведь в лесу ходит, весь лес его, а человек стеснен: этот лес Шарданова, а тот — Атажукина, а тот — Клишбиева… Зачем так?.. И вот аллах надоумил большевиков, и вот, пожалуйста, все могут лезть на одно и то же дерево в одном и том же лесу или саду — были бы груши…
— Это он про нашу грушу, — предположил Лю.
Кузнец Бот усмехнулся:
— Ага, добрался! Ты, Тембот, что-то в самом деле стал на ту грушу лазить чаще, чем приходить ко мне в кузню работать.
Тембот смущенно пробормотал в ответ что-то неопределенное и, на всякий случай, подталкивая Лю, забрался еще глубже в толпу, а Давлет продолжал:
— Да. Там, на том дереве, каждый из вас может снять штаны и выставить свой зад. Свобода так свобода, никто тебе не указ. Гуляй. Зачем стесняться? Тащи груши, хватай землю…
— Землю забирают, а свободу дают, — выкрикнул Муса.
— А что же, по-твоему, мы только под ногтями можем иметь чернозем? — зашумели в толпе.
— Довольно ему болтать! — послышались голоса. — Пусть другой говорит! Пусть Астемир скажет!
Покачнувшись в тачанке оттого, что ее опять дернули лошади, Астемир поправил шапку и громко заговорил:
— Карахалки! Нам не такая дана свобода, какую представляет себе Давлет и какую он может получить у медведей в лесу… Это он сказал верно!
— Что верно, то верно, — по толпе опять прокатился смех: «Ай да Астемир! Всегда что-нибудь скажет». И Астемир, выждав, как опытный оратор, — и откуда у него взялось это умение? — заключил:
— Беспорядка не надо! Корень в том, что до сих пор люди имели как бы разную цену. Вот стоит Масхуд по прозвищу Требуха в Желудке. Почему этот человек носит такое прозвище? Почему у него в желудке требуха, а не добрая баранина, хотя он каждый день бьет скот и режет баранов? А сколько еще у нас людей, которые и требуху не каждый день видели? Разве нет таких людей?
— Есть такие люди, — отвечал Эльдар.
— А Давлет, да простит меня аллах, вон какое брюхо наел! Наел-таки, хотя и мешают ему иногда спокойно пообедать мои озорники…
— Ха-ха-ха! — отозвались люди на эту шутку.
— А что, если Давлет рассердится на даду? — спросил Лю Тембота, хотя большие черные его глазенки при последних словах отца засверкали особенно весело.
— Нет, ничего не будет! — успокоил Тембот брата. — Смотри хорошенько, сколько у дады патронов в газырях.
— Может выстрелить?
Кто может выстрелить, зачем и куда, обсудить мальчишкам не пришлось, потому что и в самом деле вдруг послышались выстрелы.
Со стороны усадьбы Шардановых во весь опор, пригнувшись к шеям лошадей, неслись несколько незнакомых всадников. Они на скаку стреляли. Дальше, за яркой, залитой солнечным светом степью, там, где едва розовели черепичные крыши усадьбы Шардановых, подымались к небу клубы густого дыма. В общем блеске сияющего дня они были похожи на облака, надвигающиеся из-за горизонта. Вероятно, поэтому до сих пор никто не обращал на них внимания, а теперь в толпе закричали:
— Пожар! Горит усадьба Шардановых!
И не ошиблись.
Трое незнакомцев, подскакав ближе, круто осадили коней.
— Люди Жираслана! — опять тревожно пронеслось по толпе.
— Чувячники, — взывали всадники, в которых все узнали постоянных соучастников похождений конокрада, — спешите на усадьбу! Разбирайте коней и скот! Революция!
— Вот это подарок! — возбужденно воскликнул кто-то.
Другой, благоразумный, усомнился:
— Кто одаряет? Жираслан!
— Неважно,
