— Знаете, — говорил он, — в мастерских они делают только деревянную часть, а полировать мебель увозят — куда бы вы думали? — в море! Да, да! Не удивляйтесь, именно в море! Чистый, лишенный пыли, морской воздух позволяет сделать полировку исключительной!
Гречаник, еще никому не признаваясь, все больше убеждался в том, насколько удобна работа без браковщиков. Он почувствовал это впервые, увидев, как девушки возвращали на склад Сергею Сысоеву щиты, в которых обнаруживали хотя бы малейший недостаток, или как сборщики, подзывая кого-нибудь из полировщиц, спрашивали:
— Твоя работа?
— Моя, а что?
— Поры не затерла, вот что! А здесь прижгла, видишь? Бери и переделывай!
И приходилось переделывать.
Однако постоянные затруднения с контролем, возникавшие в станочном цехе, вызывали у Гречаника сомнение: приживется ли по-настоящему?
Пока «художественный поток» давал немного, но то новое, что с нетерпением и давно ожидалось, прочно входило теперь в жизнь фабрики.
Бывает так. Стоишь на берегу широкой реки. Над землей плывут низкие свинцовые облака. Дует напористый ветер. Вода в реке темная, местами желтовато-серая. Словно река нахмурилась, недовольная своей жизнью, своим движением. И от этого, когда смотришь на воду, почему-то вдруг становится холоднее, хотя воздух не такой уж и холодный.
Но вот в какой-то неприметный просвет среди облаков прорвался луч солнца, и вода зажглась, засверкала, словно улыбнулась тебе: «Ну что ты зябнешь и хмуришься? Смотри сюда, вот ведь я какая!» И ты уже чувствуешь на губах невольную улыбку и расстегиваешь ворот пальто — тебе вдруг стало теплее. Ты оглядываешься вокруг, хочется поделиться с кем-нибудь неожиданной радостью, неожиданным светом. Но рядом никого нет. «Как хорошо», говоришь ты и знаешь: то же самое сказали в эту минуту все, кто вместе с тобой увидел этот радостный свет. И если даже вскоре снова спрячется солнце, ты не огорчишься, ты знаешь теперь: все равно оно здесь, рядом. Оно всегда было и всегда будет, и нет на земле сил, которые смогли бы его погасить.
Осторожной пока, но светлой полосой входил «художественный поток» в жизнь фабрики. Кончалась смена, и повсюду только и слышалось: «Сколько дал сегодня „художественный“? Не слыхал, назначают туда еще кого?»
Илья Тимофеевич, обходя вечером цех, придирчиво оглядывал мебель и, теребя бородку, довольно произносил:
— Отрастают, видать, перышки-то. Полетит скоро!
2
— Алеша, можно вас на минутку? — позвала Валя проходившего мимо нее Алексея и остановила станок. — Не получается, вот смотрите, — сказала она, показывая испорченный брусок. — В четвертой цулаге конец все время скалывает.
Уже месяц работала Валя в цехе на карусельном станке, обучаясь искусству фрезеровщика. Случилось все это из-за предложения, которое Алексей в шутку сделал Егору Михайловичу. Для Вали оно оказалось толчком, которого недоставало, чтобы решиться. Но сперва зародилось сомнение: «Вдруг Алеша будет против, не доверит мне?» Несколько дней носила Валя это сомнение в себе. Наконец, не выдержала, пошла к Тане и рассказала ей о своем намерении.
— На твоем месте я решилась бы сразу, — ответила Таня. — Пиши заявление директору, Валя. Не ошибешься, слышишь? Пиши.
Валя сказала: «Ой!», несколько минут просидела в молчании, потом так же молча торопливо пожала Танину руку и убежала домой. Через день она написала заявление и, с душой, уходящей в пятки, пошла к Токареву. К ее удивлению, тот, не говоря ни слова, написал на уголке: «В отдел кадров: оформить перевод, подобрать замену». Через два дня Валя уже передавала библиотеку.
…Работала она пока еще под наблюдением Алексея, но тот все чаще стал поручать ей самостоятельную работу. Иногда дело не ладилось. Вот и сейчас…
Алексей повертел в руках протянутый Валей березовый брусок с отколотым концом, покачал головой.
— По виду — хитро, а по делу — пустяк, — сказал он, возвращая деталь. — Не глядя, скажу: упорная колодка у цулаги ослабла, вот и все. Посмотри и убедишься.
Валя потрогала колодку: та свободно двигалась под ослабевшей гайкой.
— Ясен вопрос? — улыбаясь, спросил Алексей.
— Как это я сама не догадалась, — растерянно проговорила Валя. — Месяц работаю, а все еще наполовину слепая.
— Привыкнешь, — успокоил Алексей, — только его, как живого, полюбить надо. Он положил руку на карусельный стол. — Закрепить колодку?
— Нет, нет, Алеша, я сама! — поспешно доставая ключ, ответила Валя.
Не делая попытки помочь или что-то еще подсказать, Алексей наблюдал, как она старательно выполняла его указание. Потом протянул руку: «Ну-ка дай ключ…» — Быстро проверил крепление, коротко сказал:
— Хорош!
Валя включила станок…
О намерении Вали перейти в цех Алексей узнал от Тани. Вначале он удивился. Подумал: получится ли, тут ведь надо, чтобы и слесарный инструмент кое-когда в руках побывал. Однако решил, что в конце концов Валя хоть слабенький, но инженер. «Есть же у нее, поди, соображение-то?» В тот же день он сказал Токареву:
— Там, я слыхал, Светлова на производство хочет, так я не возражаю сменщицей для себя обучить.
Токарев пожал плечами:
— Не слышал… Но не возражаю. Надумает, пусть идет.
Этим и объяснялось неожиданное для Вали быстрое исполнение ее желания.
Начались трудные дни. Привыкнув немного, Валя попросила Алексея, чтобы он хоть раз доверил ей самостоятельно настроить станок. Алексей согласился. Но настройка не получилась. Пришлось переделывать. В этот день Валя почувствовала себя до того маленькой, до того незаметной в новой для нее цеховой жизни, что на секунду даже пожалела об оставленной библиотеке.
Она старалась изо всех сил. На работу приходила задолго до гудка. Подбирала и подвозила к станку бруски, чтобы хватило на всю смену. Смазывала станок. Приготовляла фрезы. Через неделю дело пошло лучше. После второй самостоятельной настройки Алексей исправил не так уж и много. Усваивала Валя быстро. Обрывки знаний, которые она вынесла из стен института, понемногу собирались во что-то ощутимое. Это помогало осмысливать многое, а иногда мимоходом «подбросить кусочек теории» и Алеше. Единственное, что дольше всего продолжало мучить Валю, — это неумение разбираться в многочисленных капризах станка.
С первых дней, оставаясь после смены, Валя прибирала и начисто обметала станок, до блеска натирала каждую деталь. Вначале делала это, чтобы доставить удовольствие Алексею. Но потом так привыкла видеть станок чистеньким и опрятным, что уже не представляла себе, как могло бы быть иначе. Она часто обтирала станок и во время работы, пока Алексей проверял настройку или исправлял что-нибудь. И карусельный фрезер теперь всегда, по словам Васи Трефелова, выглядел так, будто только что выскочил из парикмахерской.
Как-то Алексей отлучился на целых полдня. Валя все это время работала самостоятельно и впервые тогда почувствовала, что тоже отвечает за какой-то кусочек фабричной жизни. Управляя станком, она даже с гордостью поглядывала на окружающих.
— Ты понимаешь, — после сказала она Тане, — я не знаю, прочно это или нет, но у меня какое-то очень хорошее чувство. Я пошла к станку для себя, а сейчас мне кажется, что я уже не совсем принадлежу себе, как будто я очень маленькая, но уже фабричная крупинка, верно. — Она вдруг зажмурила глаза, снова открыла их, тряхнув головой, проговорила: — Ой, Танька! Родная ты моя! Неужели я тоже гожусь в человеки?
Если что-нибудь выходило плохо, Алексей говорил Вале:
— Ничего, ничего! Получится! Настройку только, смотри, не забывай проверять. Вообще, он у меня послушный, — и похлопывал ладонью по станине. — К нему по-человечески, и он не подведет.
3
Ярцева, Шадрина и Алексея Соловьева выбрали делегатами на городскую партийную конференцию. Перед отъездом Алексей сказал Вале:
— Одна остаешься, с глазу на глаз со станком, может быть, дня на три. Что заест, Ваську зови, он в курсе.
Заело на второй день. Но ни станок, ни сама Валя не были тому виной; неожиданно вышел из строя один вертикальный фрезер. Стульному цеху угрожал срыв. Нужно было принимать меры.
Таня распорядилась перенести обработку верхних концов стульных ножек на карусельный фрезер. Работа была трудная: на карусельном фрезере ее раньше никогда не делали. Валя созналась, что у одной у нее ничего не получится. Таня и Вася Трефелов полсмены не отходили от станка. Наконец он заработал как следует. Но дело подвигалось слишком медленно.
Тогда совсем неожиданно Вале пришла смелая мысль. Что, если увеличить закладку? Получится или нет? «Если выйдет, значит, я гожусь для настоящего дела!» — решила она.
Вечерняя смена подходила к концу. После гудка Валя по обыкновению взялась за приборку станка, выпросив у Васи запасную фрезу.
