с сильными руками, а не пожилого, седобородого человека, похожего на разорившегося барина.
Когда Густав намекнул насчет работы своему шурину Рудольфу, родственник, улыбаясь, ответил:
— Милый зять, тесто месить ты не захочешь, таскать мешки тебе не к лицу; ездить в деревню зерно скупать — так ты не очень боек, и не такой ты мошенник, чтоб моим счетоводом быть.
Рудольф все же хотел помочь мужу сестры и подыскал Густаву место на пробочной фабрике. После долгой войны люди хотели развлечься, забыть хотя бы на время о тяготах уже мирной жизни; росла статистика потребления пива, вина и водки. Требовалось все больше бутылок, чтобы разливать напитки, и все больше пробок для их закупорки. К тому же Рига еще до войны освоила изготовление пробок и снабжала ими чуть ли не всю царскую Россию.
За войну народ обносился, и Эрнестина с помощью Нелды стала белошвейкой, строчила для тех же еврейских лавочников, что и Нелда.
Гораздо труднее было найти работу Алисе. Никакой профессии или уменья у нее не было, Курситисы были слишком бедны, чтобы учить ее чему-нибудь серьезному. Казалось, и время уже упущено. А для фабрики Алиса чересчур хрупкая. Она охотно служила бы в какой-нибудь лавке, лучше всего торговала бы цветами или игрушками, но такое место не найти, везде ей говорили: «Вы опоздали», «Для этой работы вы навряд ли подойдете», где-то даже сказали: «У вас чересчур наивный вид».
Однажды утром, купив газету, Алиса опять принялась читать объявления.
«1000 рублей за место в конторе. Умею печатать на машинке».
Печатать на машинке Алиса не умела.
«Честная девушка согласна на любую работу».
«Порядочная девушка из деревни, 19-ти лет, очень хочет работать, может прислуживать в ресторане, но предпочла бы у одинокого господина, умеет вести хозяйство».
Алиса никогда не была в ресторане. А одиноких господ она боялась.
А вот и объявление о работе.
«В кафе-кондитерской нужна первоклассная пианистка. Мясницкая ул. 9. Я. Охсе».
Рояль Алиса видела только издали.
«Требуется ученица портнихи».
Целыми днями, неделями, всю жизнь сидеть над шитьем Алиса, наверное, не смогла бы. На прошлой неделе она матери и тете Нелде помогала обметывать петли, и у нее носом пошла кровь.
И вот вдруг!
«Серьезная девушка 16—18 лет приглашается в интеллигентную семью к 1 ребенку и на легк. работу по дому. Приличное жалованье. Обращаться с 9—10 ч. у.».
Алиса представила себе приветливую даму, ведущую за руку маленькую, нарядно одетую девочку. Они шли ей навстречу и улыбались. И Алисе вдруг так захотелось оказаться в этой интеллигентной семье, что она вскочила и воскликнула:
— Мама! Иду наниматься бонной!
— Это, детка, навряд ли для тебя.
— Почему же?
Эрнестина своих сомнений не объяснила.
Алиса еще до десяти попала на Елизаветинскую улицу, где жила интеллигентная семья. Ей открыла седая, почтенного вида женщина с очень чистой, нежной кожей лица.
— Я прочитала в газете объявление и…
— Подождите здесь!
Вскоре в коридор вышла молодая белокурая дама. Алиса замерла. Именно такой, приятно улыбающейся, она представляла себе будущую хозяйку. Дама, пристально оглядев Алису, спросила:
— Вы кончили гимназию?
— Нет.
— Языки знаете?
— Русский.
— Хорошо?
— Я родилась и росла в России.
— А немецкий?
— Хуже. Но разговаривать могу.
— Зайдите через неделю, посмотрим.
Когда Алиса с дрожащим сердцем в назначенное время явилась снова, барыня, приветливо улыбаясь, провела ее в гостиную, предложила сесть и сказала:
— Многие подходят больше вас, они образованнее, но, мне кажется, у вас характер хороший. Покажите руку!
Алиса протянула ладонь.
— Да. Я не ошиблась. Только на бугорке любви слишком много скрещений. Вы страдаете из-за несчастной любви?
— Нет. Вообще-то я не…
Алиса чувствовала, что краснеет.
— Ну! Не рассказывайте мне!..
Белокурая дама ехидно улыбнулась, словно уличила Алису в детской хитрости.
— Барин тоже хочет с вами познакомиться.
Алису ввели в кабинет, где за столом просматривал какие-то бумаги очкастый лысый господин в жилете, значительно старше хозяйки. Он резко повернулся, бегло оглядел Алису с головы до ног, изобразив на лице улыбку, похожую скорее на лукавую ухмылку, и по-русски спросил:
— Кто ваши родители?
Алиса ответила, а он продолжал расспрашивать о семье, школе и всяком другом. Затем вдруг заговорил по-немецки. Закончив разговор, снова усмехнулся, хлопнул себя ладонью по коленке и уже по-латышски сказал:
— Вот так! По-русски вы говорите как русская, но по-немецки — швах.
Алису опять вывели в коридор и велели подождать. Слышно было, как за дверью разговаривают, но о чем, понять нельзя было. Наконец вышла хозяйка и объявила:
— Мы с мужем решили принять вас, будете приходить три дня в неделю, по вторникам, средам и субботам, и каждое второе воскресенье, с девяти утра до девяти вечера, жалованье — сто рублей и бесплатный стол. С ребенком должны разговаривать только по-русски. В остальные дни будет другая няня, чистокровная немка из Берлина. Если это вас устраивает, можем вас принять.
Алисе привели двухлетнего голубоглазого мальчугана с пухлым, румяным личиком.
— Эта тетя… Как вас зовут?
— Алиса Курситис.
— Даумант, это тетя Алиса. Она будет приходить к тебе в гости и играть с тобой.
Мальчик серьезно смотрел на Алису и молчал. Алиса вернулась домой радостная и гордая.
— Не верится, что будут столько
