Ольга, Мария и Нина решили идти. Идти надо было к какое-то специальное учреждение, — Мария забыла, как оно называется, но знала, где оно находится.
Впервые после оккупации Ольга вышла из дому. Воздушными налетами, бомбардировками и артиллерийским обстрелом были произведены пока незначительные разрушения… Город, казалось, стоял такой же, как и неделю назад, но он был совсем не такой. Город — это вовсе не здания, улицы или площади. Город — это традиции поколений и твои личные привычки. Это — люди, с которыми ты работаешь, и интересы, которыми ты живешь. Площади, улицы и здания стояли на месте, но города уже не было. Родной город не стал чужим, но он стал похищенным городом. Горько и больно было смотреть на каждый камень. Раньше ты этого камня не замечал. Теперь он будил дорогие сердцу воспоминания. И его у тебя похитили.
Ольга, Мария и Нина старались только перебегать через улицы и шли больше проходными дворами. В этой части города Ольга хорошо знала все проходные дворы.
На углу Бассейной Ольга вдруг увидела Миколайчика. Он шел навстречу ей. Боже мой, Миколайчик остался?! Миколайчик был одним из ближайших друзей Ольги. Он работал инженером в тресте, куда Ольгу постоянно вызывали стенографировать. Миколайчика сблизило с Ольгой увлечение футболом, они часто ходили вместе на матчи. Встречались они всегда с удовольствием и находили множество тем для разговоров: кто вышел в первый тур всесоюзного соревнования, какие команды претендуют на кубок СССР, как прекрасно играл в последнем матче вратарь Паровишников. За футболом появились и другие общие интересы: они ездили вместе купаться на Донец, обменивались книжными новинками, потом у Миколайчика умерла сестра, и Ольга его утешала. Где бы они ни встретились, свой путь они непременно продолжали вместе. Но вот Ольга увидела сейчас Миколайчика, и первым ее движением было — спрятаться. Убежать, сквозь землю провалиться — только бы не встретиться с Миколайчиком! Ольге стыдно было смотреть Миколайчику в глаза.
Но, сделав усилие над собой, Ольга пошла прямо навстречу Миколайчику. Оставалось всего каких-нибудь десять — двенадцать шагов. Миколайчик вдруг заметил Ольгу и сделал движение. Он хотел завернуть за угол, чтобы не встретиться с Ольгой. Но было уже поздно. Поравнявшись, Миколайчик снял шляпу и поклонился. Глаза его смотрели не в лицо Ольге, а куда-то ниже, вбок, он избегал взгляда Ольги. Он покраснел, прибавил шагу и прошел мимо не останавливаясь. Он даже не сделал движения, чтобы остановиться. Миколайчику было стыдно, как и Ольге. Кровь бросилась Ольге в лицо…
Потом подруги пересекли Сумскую. Широкая улица была почти пуста. Оборванные троллейбусные провода лязгали на ветру об асфальт. По тротуарам важно расхаживали по двое патрули. Прохожие спешили забежать в подъезд или завернуть за угол. По мостовой порою проезжали автомашины. Шоферы не давали гудков — прохожий сам должен был остерегаться. Ольге даже показалось, что машины гоняются за прохожими, стараются переехать их или задеть крылом. Иногда по улице проходили целые семьи — стар и млад — с узлами, чемоданами, подушками. Они шли медленно, понурясь, с тупыми или безумными взглядами. Они шли молча — молчали даже дети и младенцы на руках. Это шли евреи. Они покидали свой кров и направлялись в гетто, — таков был приказ коменданта…
В учреждении, куда Мария привела Ольгу и Нину, совершенно не было посетителей. Местные жители еще не знали дороги к фашистским властям.
На пороге учреждения Нина пошатнулась.
— Боже мой, я боюсь!
Но Мария подтолкнула ее, и они вошли.
В первой комнате сидел канцелярист в мундире эсэсовца. Он что-то писал.
— Битте, — сказала Мария, — энтшульдиген зи…
Канцелярист продолжал писать.
Девушки стояли. Первые слова, произнесенные ими на языке завоевателя, значили: «Простите, пожалуйста…»
В этой комнате еще недавно помещался детский сад, — над панелью вокруг всей комнаты шел бордюр, разрисованный красными и синими петушками и цветочками. Это рисовали сами дети, украшая свой уголок. Выше на стене висел теперь портрет обезьяны с короткими подбритыми усиками и несколько объявлений на немецком языке.
— Вам что надо? — рявкнул вдруг канцелярист, отрываясь от бумаг.
Произношение у него было картавое, он говорил, должно быть, на южнонемецком диалекте, — вспомнила Ольга лекции по немецкому языку.
Мария — она была самой бойкой и смелой из них — коротко объяснила, зачем они пришли: им надо немедленно увидеть начальника…
— Герра зондерфюрера! — рявкнул канцелярист.
— Герра зондерфюрера по очень срочному делу.
— По какому именно делу? — рявкнул канцелярист.
Мария вспыхнула, но сдержалась и ответила, что о деле они скажут герру зондерфюреру лично.
Канцелярист тоже покраснел. Он был длинноносый, без подбородка, рыжий и покраснел так, как краснеют только рыжие: у него побагровели шея, лоб, даже кожа на голове под редкими волосами.
— Тогда вам придется ждать.
Он придвинул к себе бумагу и усердно принялся писать.
Девушки стояли. Канцелярист писал. Он исписывал уже третий лист бумаги.
— У себя ли герр зондерфюрер и сколько времени нам придется ждать? — спросила Мария.
Канцелярист не ответил. Он даже не взглянул на девушек. Они для него не существовали. Их не было. Он их не слышал.
Девушки постояли еще. Канцелярист дописал пятый лист, встал, собрал листы, аккуратно выровнял их и неторопливо направился к другой двери.
Дверь отворилась, и канцелярист исчез за нею. В эту короткую минуту девушки увидели, что в другой комнате стоит большой письменный стол. За ним сидел немец в мундире эсэсовца. Стол перед ним был пуст. Немец ничего не делал. Он курил. Дверь затворилась.
— Боже! — простонала Мария. — Какая гадость!
Нина всхлипнула. Ольга молчала.
— Сейчас он доложит, — зашептала Мария. — Девочки! Крепитесь, умоляю вас! Будьте мужественны, не обращайте внимания, что бы он ни говорил, что бы он ни делал. Так надо. Прошу тебя, Ольга, не наделай глупостей. Ты ведь понимаешь, зачем мы пришли. Любой ценой мы должны спасти Иду.
Канцелярист вышел. Девушки так и кинулись ему навстречу.
— Нам можно пройти?
Но канцелярист не сказал ни слова, он даже не взглянул на девушек, — точно их вовсе и не было, — и прошел на свое место. Он сел, придвинул бумагу и перо. Не торопясь, начал исписывать новый лист бумаги.
— Битте, майн герр, прошу извинить меня за настойчивость, — спокойно сказала Мария. Ольга видела, как сжимаются у нее челюсти и дрожат кончики пальцев. — Битте, скажите, очень вас прошу, и еще раз приношу извинение за то, что отрываю вас от неотложных дел: не может ли герр зондерфюрер принять и выслушать нас?
— По какому делу вам нужен герр зондерфюрер?
— Мы должны помочь одной нашей подруге… — Мария запнулась. — Не разрешите ли вы нам повидать герра зондерфюрера и попросить его вмешаться в дело и вынести справедливое решение, которое предотвратило бы беду, несправедливо грозящую нашей подруге.
Канцелярист выслушал внимательно, как будто пристально следя за правильностью произношения и грамматического строя в немецком языке Марии. Потом он взял в правую руку перо и, склонившись над бумагами, левой небрежно указал на дверь к начальнику.
— Можете пройти, — рявкнул он.
— Мы очень вам благодарны, — сказала Мария совершенно ровно и спокойно.
Девушки подошли к двери, и Мария постучала.
— Герайн! — послышалось оттуда.
Они вошли.
Мария вышла немного вперед. Она решила все взять на себя.
— Здравствуйте, герр зондерфюрер! — сказала Мария. — Мы позволили себе побеспокоить вас по очень срочному делу. Извините нас, пожалуйста, и разрешите обратиться к вам с нашим делом.
Зондерфюрер смотрел в пространство и молчал.
Ольга держала Марию за кончики холодных пальцев. Пальцы дрожали, как в лихорадке. Но голос Марии был ровен и тверд. Все свои силы, все мужество вложила она в голос. Когда Мария выйдет отсюда, она будет биться в слезах.
— Вы разрешите, герр зондерфюрер, обратиться к вам?
Зондерфюрер молчал. Глаза его не мигали. Сигара дымилась в пальцах.
Мария умолкла. Она совсем растерялась. Минута прошла в абсолютной тишине.
— Ну? — нетерпеливо крикнул зондерфюрер.
Тогда Мария сделала еще шаг к столу и заговорила.
— Она превосходно знала немецкий язык, была отличницей на факультете и собиралась остаться при институте в аспирантуре. Коротко, выразительно, красивым литературным языком Мария изложила суть дела. Зондерфюрер слушал. Один раз он пососал свою черную вонючую сигару. Мария кончила, он глядел на нее не мигая. И вдруг он коротко свистнул.
— Фьюить!
Мария посмотрела на него. Ольга с Ниной тоже посмотрели. Собаку он звал, что ли? Собаки нигде не было.
